Перепутья. Весна
Из-за кромки Шелама выползли и медленно поплыли в торжественном танце-шествии по глянцево-синему паркету неба первые кучевые облака. Дудочник давно уже лежал на освободившейся от снега крыше конюшни, и мир казался ему опрокинутым, сброшенным в эту неизбежную самоуверенную синеву. Вполне возможно, что он так и провалялся бы до самого вечера, слушая, как растут сосульки, но внезапно его грубо вырвали из грез.
Сайнем влез на пласт слежавшегося снега у стены конюшни и без церемоний дергал за сапог лесного учителя:
– Эй, парень! Не притворяйся дохлым, все равно не поверю!
– Дадите вы подохнуть, как же! – отозвался Дудочник уныло. – Ну, что скажешь?
– Вообще-то я попросить хотел. Мы, наверное, пока дороги еще не развезло, попробуем в Столицу съездить. А тут такое дело…
– Вы с Дионисией? – быстро перебил его Дудочник.
– Да, мы с Дионисией.
– Зачем?
– Армед зовет на свадьбу своей сестры и Хильдебранда. Я должен доложиться о делах на границе. О своем сенешальстве, например. И о чужанах.
– А Десси кому будет докладываться?
– А за Десси я присмотрю! – рявкнул вдруг Сайнем и довольно выразительно дернул Учителя за ногу. – Чтоб ты ее больше не доводил!
– Больше уже некуда, – вздохнул Дудочник.
– Вот и я о том же. Ладно. Ты меня не собьешь. Дело в том, что неподалеку отсюда в Шеламе болтается наш бывший король – последний Хардинг. Запуган до крайности. А у тебя лучше всех получается с детьми ладить. И я сам видел, и Десси говорит. Может, ты присмотришь за ним?
– Конечно, – кивнул головой Дудочник. – Разумеется. Только скажи мне, пожалуйста…
– Что?
– Почему на самом деле ты хочешь взять Десси в Столицу?
Сайнем отвернулся.
– Она ошибается, – ответил он после долгой паузы. – Хочет снять котелок с верхней полки и садится на корточки. Хочет выйти в дверь – поворачивает в другую сторону и тыкается в стену. Не всегда, конечно, но когда задумается или если погода ветреная. Пыталась тут подмести пол моей шапкой. Хорошо, никто не увидел. И еще… Она знает мое настоящее имя. Знает, хотя я ей этого не говорил. Я… не хочу, чтобы ее кто-то увидел здесь такой. Что произошло? К чему ты ее вел весь год?
– Я не знаю, – поспешно ответил Дудочник. – Я ошибся. Я думал, это Дейя, защитница безоружных, хочет прийти сюда из-за Меча, и потому ей нужна Десси. Аэта думала точно так же, судя по тому, что она устроила на празднике в Купели. Но… все не так. Десси уходила за Меч. И вернулась оттуда. Сама. Она ведет себя наизнанку, но это она, не Дейя.
– Или ты ошибся еще раз! – сердито бросил Сайнем. – Ты думаешь, Десс стала бы сидеть сложа руки после угроз Аэты? Плохо ты ее знаешь! Не ведаю, чего там хочет Дейя, но Десс могла сама на свою голову вызвать из леса кого угодно, лишь бы защитить замок. Может быть, она действительно уже не человек, а Воплощение.
– Ты сам Воплощение! – огрызнулся Дудочник. – Воплощение дурацкой серьезности. Любой человек может стать воплощением своих или чужих желаний. Вопрос в том, знает ли он, что делает. Твоя Десси откусила такой кусище, что даже ей не прожевать. Вот и ходит теперь с набитым ртом.
– Повтори еще раз, – потребовал маг. – Что-то я не пойму!
– Где тебе! – усмехнулся Дудочник. – Говорю тебе, стать собой очень трудно. А уж остаться собой и вовсе невозможно.
Рыльце у маленького болтуна было в пушку, как-никак именно он засунул иголку в ворот предназначенной Кали рубашки. А потому Дудочник старался говорить позагадочней, чтобы не в меру любопытный маг поскорее от него отвязался.
Но Сайнем его уже не слушал. Он смотрел вверх, на боевой ход, куда только что вышла шеламка.
Десси стоит, облокотясь на зубцы стены, и смотрит на зеленые вершины елей. Рукава ее рубашки засучены, руки обнажены по локоть, но она не чувствует холода камня. Может быть, она даже поленилась надеть башмаки и стоит сейчас босиком на снегу – Сайнему снизу не видно.
И, разумеется, он не видит, что где-то далеко в лесу на поваленной ели лежит огромная лисица со странной желто-белесой шерстью, белым хохолком на загривке и совсем уж необычными темно-серыми глазами. И лисица так же неотрывно смотрит на единственную башню замка Сломанный Клык.
Невидимый город
При полной луне он пришпорил коня
Без меча, без страха и без огня.
Он ведьму искал, он ведьму нашел,
Ее волосами он ведьму связал
И в полночь заставил поклясться ее,
Что больше не будет бродить по ночам,
Где сам он проехал при темной луне.
…Я вполне представляю себе такое
общество, в котором каждый, относясь
к закону как к своему личному делу,
любил бы его и подчинялся бы ему без
труда, где власть правительства, не
будучи обожествляемой, пользовалась
бы уважением в качестве земной
необходимости, где любовь, питаемая
людьми к главе государства, была бы не
страстью, а разумным, спокойным чувством.
Когда каждый человек наделен правами
и уверен в неотъемлемости этих прав,
между всеми классами общества может
установиться мужественное доверие
и своего рода взаимная благосклонность…
Пролог
Весна. Перепутья
Золотой змей поднимается навстречу своему отцу – Солнцу.
Изгибая длинное тонкое тело и обращая назад маленькую узкую голову, он видит за своей спиной открытое окно и женщину – утонувшее в золоте волос белое лицо, обнаженные белые руки, пышную белую грудь в разрезе синего парчового платья. Еще хранящейся в его голове, но стремительно истаивающей памятью человека змей помнит запах тела этой женщины. Едва различимый запашок старения и увядания, пробивающийся сквозь все притирания деревенских бабок и заморские ароматы, которыми она ежедневно себя умащает, чтобы оставаться прекрасной и желанной для него. Он знает все ее тайные страхи, знает, как ненавидит она свою дочь – нераспустившийся бутон пятнадцати лет от роду. Он смеется в душе и все же любит ее, именно ее, молодящуюся старуху. Может быть, оттого, что она напоминает ему о днях его собственной молодости.
Змей поднимается выше и видит город, также похожий на змею, каменную змею, свернувшуюся у моря. Улицы и крыши засыпаны снегом, с карнизов тянутся длинные сосульки, в деревянных водосточных трубах и под деревянными мостовыми на улицах журчит талая вода. Пахнет морем, гнилью, дымом печей и множества коптилен, а с причалов и из бедных лачуг в небо несутся запахи свежей и «тронувшейся» рыбы. Это Галсвинта – столица Королевства, и змей видит королевский дворец, по мраморным полам которого он не раз ступал в человеческом обличье (и далеко не всегда ему были там рады). Он видит, как во дворе за крепостными стенами рубится на мечах с приятелями молодой король Рагнахар – мальчишка-узурпатор, всего год назад захвативший власть. На торжественной коронации последний из Хардингов, прежних властителей этих земель, не смог поднять меч своего отца – священное железо вырвалось из рук королевича-недомерка и упало к ногам юного витязя Рагнара Кельдинга, который и был тут же провозглашен королем и принял древнее королевское имя Рагнахар. Здесь не обошлось без его, змеевой, помощи, и, поймав долетающий со двора беззаботный смех Рагнахара и его друзей, змей тоже смеется – ехидно и язвительно. Погоди, мальчишка! Твой отец так и не расплатился со мной за маленькую услугу, значит, расплатишься ты!
Делая широкий круг над замком, змей видит прогуливающихся по стене дивов – этих дикарей с гор сразу узнаешь по меховой одежде и сверкающим на солнце золотым украшениям. Много лет дивы были заклятыми врагами Хардингов, страшными приграничными разбойниками, пугалом для детей. В прошлом году они успели изрядно потрепать и новую королевскую семью – Кельдингов, тогда казалось, что дни Королевства сочтены. Но раздоры внутри княжеской семьи дивов привели к тому, что один из братьев предал другого и перебежал под руку Кельдингов со всеми своими людьми. Дивам, ослабленным этим предательством, пришлось убираться восвояси несолоно хлебавши. В довершение ко всему, нынешней весной в горах случился небывало сильный паводок, перепуганные дивы сочли это дурным предзнаменованием и больше носу не кажут на королевские земли. А князь-перебежчик Армед даже решил отдать свою сестру в жены Хильдебранду – дяде Рагнахара и верховному полководцу Королевства. Змей хохочет и плюет с высоты прямо в мрачные лица дивов. Подумать только, эти умники при дворе завели моду звать дивов вежливо «чужанами» – чужаками. Пст! Наши предки окрестили их «дивами» – уродами, так им зваться и надлежит!
Змей поднимается еще выше, и вот – вдали, в ослепительно-синем море, сияющие белизной скалы Острова Солнечных Магов. Там его дом, но он туда не торопится.
Он вновь пролетает над городом и видит под крышей одного из домов у чердачного окна мужчину и женщину. Оба черноволосы, стройны, а лица их бледны той особой бледностью, какую умеют различать лишь посвященные: эта бледность говорит о том, что внутри человека заключено иное, бессмертное существо, постепенно самим своим существованием разъедающее изнутри смертную плоть. Мужчина и женщина – боги, а змей – всего лишь старый волшебник-оборотень, но он смеется над ними.
Он поднимается еще выше, туда, где воздух холоден и разрежен, и, взглянув вниз, видит все Королевство – узкий клин земли, зажатый между горами дивов, морем и Великим Лесом Шеламом. Земли, в общем, скудной и безрадостной, с плоскими, полузаболоченными полями, убогими деревнями, крошечными городами, тонущими в весенней грязи дорогами. По одной из этих дорог медленно движутся двое – также мужчина и женщина. Женщина едет верхом, мужчина ведет под уздцы ее коня. Змей, будучи существом волшебным, даже с этой высоты может рассмотреть и узнать их. Мужчина – его давний противник, бывший Солнечный Маг, который сперва сбежал с Острова к дивам, а после и того хуже – связался с шеламской колдуньей и принял от нее волшебный лесной огонь. Мужчина и женщина едут в столицу, и это кажется змею важным. Он надеется, что, вернувшись в человечье обличье, он не забудет об этой мимолетной встрече.
И все же зов Солнца сильнее, и змей устремляется еще выше, пронзая облака. Потом облака вновь расходятся, и на мгновение змей видит высокую белую башню приграничного замка, откуда этим утром выехали мужчина и женщина. Он видит во дворе замка двух мальчишек и обострившимся магическим чутьем угадывает, что они братья, и что их имена Карстен и Рейнхард. Но змею они не интересны.
Он поднимается еще выше, туда, где человек не смог бы дышать, туда, где лучатся короны северных сияний, и все человеческое стремительно улетучивается из его тела и мозга. В последние секунды ясного сознания змей успевает увидеть еще одну землю к югу от Королевства – землю не в пример более изобильную и плодородную, чьи реки полноводны, сады и поля плодоносны (ткни палку – и расцветет!), города роскошны. В одном из этих городов змей видит сидящую у окна худенькую смуглую девушку. Змей успевает различить отчаяние на ее лице, успевает узнать ее имя – Эгери, но уже не понимает, важно это или нет.
Теперь в его могучем золотом теле уже не осталось ничего человеческого, только звериный восторг движения, радость высоты и неуязвимости. Глядя вниз, змей видит в просветах серебристых облаков лишь бесконечный, бескрайний лес. Когда же он поднимает голову, то видит над собой Солнце и сверкающее в его лучах ожерелье из огромных камней, которое внизу, на земле, зовут Мечом Шелама.