Невидимый город — страница 9 из 11

Олень я: в семь ветвей рога,

Я паводок: в равнины ширь,

Я ветр: над глубиной озер,

Я капля рос: паду с зарей…

Свищу копьем: мне быть в крови…

Песнь ирландского друида Амаргина в пересказе Роберта Грейвза

Глава 38

Наконец-то наступили долгожданные теплые дни – то веселое время, когда в полях расстилаются шелковые ковры молодой травы, деревья надевают зеленые платья и белые накидки, воздух наполняется запахом цветов, птицы не смолкают с утра до ночи, приветствуя заход солнца страстными канцонами, а его восход – томными альбами, и все прекрасные и благородные юноши и девушки отправляются в луга водить хороводы, сплетать цветочные гирлянды и славить владычицу весну.

Во всяком случае, именно так поступили чужане. Примерно за декаду до свадьбы их принцессы Аин с королевским дядей Хильдебрандом все чужане, жившие во дворце, выехали за пределы столицы и раскинули шатры на зеленых лугах по берегу реки. Там они забавлялись скачками, потешными боями и охотой в ближайших рощах. Горожане что ни день толпами собирались на стенах, чтобы полюбоваться невиданным зрелищем. И посмотреть было на что. Чужане вихрем носились по полю верхом, на всем скаку прятались под брюхо коню, чтобы избежать удара копья, заставляли лошадей перепрыгивать через канавы и поваленные деревья, потом садились на колесницы и на полном ходу осыпали стрелами мишени, а спешившись, показывали чудеса ловкости в обращении с боевыми секирами, словом, как могли развлекали публику.

Но с особым нетерпением все в городе ждали того дня, когда сам Хильдебранд наведается в стан чужан, чтобы в честном бою с Армедом завоевать право на невесту. Словом, за городской стеной царило оживление и радостное предвкушение еще больших чудес.

Но то – за городской стеной. В самом же городе было неспокойно. В теплые весенние ночи горожане толпились в кабаках или просто выходили с кружками пива посидеть на скамье у своего дома и поговорить о том, что, слава богам, чужане убрались из столицы, и как бы сделать так, чтобы они сюда больше не возвращались, что могучему Хильдебранду лучше бы не мечтать о прелестях юной варварки, а заняться истреблением ее соплеменников, которые продолжали грабить мирные деревни и города. Поговаривали также о том, что короля Рагнахара давно уже не видели в Пантеоне, что он в своем дворце поклоняется какому-то новому богу и что теперь нужно ждать скорого возмездия от старых богов. Передавали из уст в уста слух о том, что на юге маркграфы подняли восстание, решив отделиться от короля и уйти под руку к Сюдмарку. Иные, правда, говорили, что войско маркграфов ведет сам Кольскег Хардинг и что в Колдовскую Ночь он прибудет в столицу, чтобы своей рукой вышвырнуть Рагнахара из королевского дворца. Одним словом, мельницы мололи неустанно.

* * *

Сайнем несколько дней ломал голову, как обезопасить Аин от нападения того не знаю кого, и в конце концов понял, что придется вернуться к старым временам и немного поколдовать, иначе ничего не получится. Он попросил у Десс разрешения оставить ее на два дня, и та с легкостью согласилась, правда Сайнем не был уверен, поняла ли она, о чем он говорил. Десс по-прежнему пребывала в той же странной полудреме: вроде и не спала, но и никогда до конца не просыпалась, а целые дни проводила, шатаясь по улицам города со шкатулкой-черепахой на поясе и на ходу работая спицами. Когда Сайнем смотрел на ее вязание, ему становилось совсем тошно: один за другим Десси вывязывала небольшие разноцветные квадратики: красные, желтые, синие – и стопками складывала в корзинку. Сайнем просто физически чувствовал, как улетучиваются из ее головы остатки рассудка, словно вино, поставленное на огонь, и по-прежнему не знал, как ей помочь. Поэтому старался думать не о ней, а об Аин – тут, по крайней мере, у него был план.

Итак, оставив Десси и строго-настрого наказав Дари за ней присматривать, Сайнем покинул город и отправился в гости к Армеду и Аин. Те по его просьбе отвели ему отдельный шатер, где Сайнем провел весь день без пищи и воды. Ночью, когда в лагере воцарилась тишина, Сайнем вышел из шатра, неся на плечах связанную черную овцу, а руках – обнаженный меч. На берегу он разделся, вымылся в ледяной воде реки и как был нагишом покатался по земле, словно пес, чтобы немного обсушиться и настроиться на нужный лад.

После этого он набрал воды в медный таз, вырыл мечом неглубокую яму в земле, перерезал овце горло и дал крови стечь в яму. Горсть земли, перемешанной с кровью, он бросил в таз, затем взял таз в руки и, не оборачиваясь, зашагал прочь. За спиной он слышал хриплый лай собак, лязг оружия, хлопанье огромных крыльев, но не оборачивался и не подавал виду, что боится.

Благополучно добравшись до шатра, он проколол палец ножом и дал стечь в воду трем каплям крови. Потом сел на землю и уставился на воду в ожидании.

Волшебник честно просидел над водяным зеркалом до утра, но оно осталось неподвижным. Сайнем не знал, отчего это случилось: то ли он подзабыл свое прежнее ремесло, то ли живущая в нем лесная магия не терпела рядом с собой соперниц, то ли Сайнем так и не сумел изгнать из головы тревогу за Десси и Аин. Для того чтобы совершать чудеса, нужно, чтобы тебе было все равно, жив ты или нет, а это у Сайнема в последнее время получалось все хуже и хуже.

Так или иначе, а чуда не случилось. Сайнем со вздохом оделся и решил потихоньку, никого не потревожив, выбраться из лагеря. Но не тут-то было: у соседнего шатра его поджидала сама Аин. Не слушая никаких объяснений и не снисходя до приветствий, она схватила волшебника за руку и потащила за раскрытый полог.

– Ну? – выдохнула она ему в лицо, все еще не отпуская его руки. – Что ты узнал?

Сайнем хотел сказать: «Прости, ничего не вышло», но тут увидел, что ее глаза полны страха, подавился собственными словами и лишь промычал что-то невразумительное.

Впрочем, Аин его толком и не слушала – она дошла уже до той стадии тревоги, когда человек может слышать лишь собственные мысли.

– Ты только не брани меня, – зачастила она, пряча лицо у Сайнема на груди. – Я знаю, знаю, что не должна спрашивать. Но ты хоть намекни. Я так уже не могу. У меня же нет четырех лиц, чтобы следить за всеми сторонами сразу. А теперь я не знаю, кому доверять. И никому не верю, только тебе и Армеду. Откуда мне знать, может это сам Хильдебранд хочет меня убить?! Я знаю, я здесь чужая. Меня все ненавидят. Но ты же знаешь, мы не можем вернуться домой. Говорят, что мой брат, наш с Армедом старший брат, он совсем плох, он тронулся умом, когда его укусила воздушная змея. Ты ведь знаешь, они с Армедом друг друга ненавидят, а я осталась с Армедом, но все равно они оба мои братья, как правая и левая рука, не могу же я ненавидеть одну свою руку, правда? И все же если я вернусь в горы, мой старший брат меня прогонит обратно или забьет до смерти. Халдон, скажи, что ты узнал, я не могу ждать! Кто ищет моей смерти?! Когда это случится? Скажи, слышишь, я не могу больше!

Сайнем был просто ошарашен. За время своего путешествия в чужанские горы он успел узнать Аин очень хорошо и очень близко. И она всегда казалась ему сильной, независимой, самоуверенной. Порой даже чересчур сильной, независимой и самоуверенной, какой не подобает быть женщине. Теперь же она превратилась в робкое, испуганное и растерянное существо, готовое покориться любому мужчине, который пообещает ей покровительство. Нечего сказать, мечта любого мужа, если… если только он в самом деле мечтает, чтобы рядом оказалось именно существо, а не женщина. Сайнем понятия не имел, каких взглядов на супружество придерживается Хильдебранд, но это его совершенно не волновало; ему было ясно, что нельзя позволить Аин и дальше погружаться с темноту, нельзя оставлять ее один на один со страхом и чужой ненавистью, против которой она уже устала сражаться.

И пока они сидели на овечьих шкурах в глухой тьме его шатра, пока Аин прижималась к нему уже без всякого намерения соблазнить, привязать к себе, казалось, вовсе забыв о том, что мужчину можно соблазнять, помня лишь об одном: бежать и прятаться, – Сайнем лихорадочно думал, искал нужные слова, заклинание, которое смогло бы превратить ее обратно из существа в женщину, в человека. Ему и самому было тоскливо и одиноко, когда пришлось уезжать прочь из Королевства в горы, к чужанам, он и сам опасался тогда за свою жизнь и следил за любой тенью. Но это – обычная мужская жизнь, и в глубине души он по-детски радовался, что сбежал от других волшебников и теперь едет навстречу настоящим приключениям. Но Аин никогда не учили радоваться опасностям и смеяться в лицо врагам. Наоборот, ей внушали, что она должна терпеливо ждать, пока мужчины решат ее судьбу, что она должна быть со всеми мила и всем нравиться, а если кто-то ее невзлюбит, виновата в этом будет она одна. И все же прежде у Аин хватало мужества на поступки. Один раз она выбрала «между двумя руками» и последовала за Армедом. Во второй раз она выбрала его, Сайнема, неимущего чужака. Как же убедить ее в том, чтобы она выбрала и в третий раз – саму себя?

Сайнем обнимал девушку, осторожно гладил ее по спине, целовал пахнущие можжевельником волосы, а сам старательно думал обо всех женщинах, с кем ему приходилось иметь дело: мать, бесчисленные подружки, Десс… Откуда они черпали силу? Ради чего могли бы переступить любой страх? Кто ж их угадает, раз они все такие разные? Для матери милей всего были власть и вечная юность, для столичных красоток чаще всего – деньги да еще возможность утереть нос подругам. Десси? О ней, пожалуй, он знал меньше всего. Кто еще? Мильда, Радка, Гнешка-повитуха…

И тут он понял, что должен сказать. Осторожно разжал руки, взял Аин за подбородок и заглянул ей в глаза:

– Ты действительно не должна спрашивать, а я не должен отвечать. Тебе достаточно знать, что мы трое – я, Армед и твой жених – готовы защищать тебя.

– Но, Халдон, я действительно не могу больше…

– Я знаю. А вот ты кое о чем забыла. Послушай, когда твоя мать носила тебя, она не знала, чем закончатся для нее роды: счастьем или смертью. И когда твоя бабка носила твою мать, она тоже не ведала своей судьбы. Ни одна женщина не знает, что будет с нею, кода придет ее время родить, и все же женщины смеются, когда чувствуют толчки ребенка, и поют, когда начинаются схватки. И ты тоже подаришь миру много здоровых и сильных детей, если будешь идти своим путем, а не прятаться в ужасе. Понимаешь, в тебе кровь твоей матери и бабки, и прабабки, и всех женщин твоего рода, а ты говоришь, что готова отступить перед страхом. Ты согласна выйти замуж за Хильдебранда?

Аин кивнула.

– Тогда делай то, что кажется тебе правильным, и не думай о том, что может случиться. Потому что ты этого все равно не угадаешь. Согласна?

Аин выдохнула, глубоко и медленно, словно выпускала из себя темный морок, который не давал ей спокойно жить.

– Спасибо тебе, Халдон, – сказала она тихо. – Я всегда знала, что ты самый мудрый.

– Счастливо, Аин Отважная. – Сайнем поцеловал ей руку. – Увидимся на свадьбе. Я буду за твоей спиной, так что можешь не вертеть головой и смотреть только вперед.

Глава 39

Хоть Сайнем и наговорил Аин много красивых слов, хоть и наобещал ей с три короба, на деле он вовсе не был уверен в том, что свадьба пройдет без сучка без задоринки. Армед и его сестра правы: у них в столице достаточно ненавистников, а разделаться с чужанкой прямо посреди праздника – очень эффектно. А коль скоро ворожба сорвалась и зеркало промолчало, у Сайнема не было ни малейшей подсказки, откуда ждать беды. Он знал, что верные Армеду люди прочесывают весь город в поисках заговорщиков, подозревал (вернее, от всей души надеялся), что тем же занимается и королевская охрана, но ни те, ни другие ничего не могли сделать, если в заговоре участвовал волшебник. Не такой растяпа, как Сайнем, а настоящий, которому действительно все равно, кто жив, а кто мертв… А впрочем, и никакого волшебника не надо. Просто если какой-то человек, безумный или в здравом уме, решит, что нужно убить Аин на свадьбе, если он ни с кем не поделится своими соображениями, а просто придет в нужное время в удобное место и затеряется в толпе, найти его будет практически невозможно. Словом, у Сайнема оказалось много причин для недовольства собой. К счастью, он был слишком голоден и слишком хотел спать, чтобы терзаться по-настоящему.

Над городом занималось еще одно ясное весеннее утро. Зазывалы заняли свои места у дверей лавок, и кто зычным, кто сладким голосом призывали горожан не забыть купить обновы к предстоящему празднику. Их перекрикивали глашатаи, объявлявшие, на какой площади и в какое время будет показано «славное и доброе представление» в честь новобрачных. Из раскрытых окон доносился стук ткацких станков и перезвон посуды. У городских ворот грохотали повозки с дровами, с углем, с водой. Многие везли только что срубленные березки и липы – чтобы украсить дома, вдоль которых поедет свадебный кортеж. На улицах стучали молотки и взвизгивали пилы: здесь сооружали торжественные ворота, которые позже украсят бархатом и цветами.

По дороге в гостиницу на одной из улиц волшебник увидел Десси. Та сидела прямо на земле под цветущей яблоней и с безмятежным выражением лица вывязывала очередной красный квадратик. Проходившие мимо люди косились на нее, но не трогали: милостыню не просит, и на том спасибо.

Сайнем был внутренне готов к тому, что она его не заметит, но Десси, вопреки его ожиданиям, ласково ему улыбнулась и даже спросила, хорошо ли он провел ночь и куда сейчас направляется.

– Иду обратно к Тамиасу, – ответил Сайнем, пропуская первый вопрос. – Пойдем со мной.

– Нет, не стоит. – Десси покачала головой. – День только начался, надо еще поработать. Ты иди, отдыхай, я позже приду.

И Сайнем ушел, в печали размышляя о том, почему он сумел найти нужные слова для чужой невесты и никак не может сделать того же для своей любимой жены.

* * *

В гостинице он похлебал горячего супа и выслушал очередную порцию страшных слухов про бесчинства разбойников и мятежников. Он подумал о Сломанном Клыке, о Рейнхарде и Карстене, о «своих» чужанах и тут же прогнал эти мысли. Что тут думать? Сначала свадебку сыграем, а потом сразу же со всех ног домой – разбираться, что стряслось да что можно сделать.

Суп ему подавала Дари, и Сайнем от души радовался, глядя на нее: после одной несчастной и одной безумной женщины, с которыми он успел пообщаться сегодня, истинным отдохновением было глядеть на совершенно здоровую и счастливую. Дари – веселая, как птичка, резвая, как весенний ручеек, – вся будто светилась внутренней радостью. «Молодцы они с Арнвером, – думал Сайнем. – По крайней мере хоть два человека в этом несчастном городе заняты стоящим делом».

После еды его поклонило в сон, и он поднялся наверх, в их с Десси комнату. На лестнице он столкнулся с Кари – та тащила вниз ведро и половую тряпку. Девушка испуганно шарахнулась в сторону, поспешно отвернулась, но Сайнем успел заметить то, что она старалась спрятать, – свежий синяк под глазом. Ему даже показалось, что на шее под высоко поднятым воротником тоже видны синяки – следы чьих-то пальцев. Похоже, молодой муж совсем обезумел от ревности и начал всерьез поколачивать свою благоверную. Однако у Сайнема сейчас не было сил разбираться в еще одной женской судьбе. В конце концов, если ей не нравится такое обращение, могла бы попросту уехать из города и вернуться к себе в деревню. А раз все еще торчит здесь, значит…

Сайнем скинул сапоги, забрался под одеяло и приказал себе хоть на время выбросить из головы все заботы. Не тут-то было! Ему удалось лишь погрузиться в неглубокую дрему, и все, о ком он думал с тревогой: Десс, матушка, близняшки Дари и Кари, Аин с Армедом, Карстен с Рейнхардом, – все они кружились вокруг его кровати, тыкали в него пальцем, чего-то требовали, от чего-то предостерегали, в чем-то укоряли. Потом скрипнула дверь, вошла Десси – всамделишная, а не из сонного морока. Она развязала пояс (о пол стукнула черепашка) и, не раздеваясь, юркнула под одеяло к Сайнему, обняла его, и через мгновение ее дыхание уже было ровным и глубоким, как у спящей. Тогда и Сайнем уснул.

* * *

Уснул и тут же оказался на боевом ходе замка Сломанный Клык. В небе ярко горел Меч Шелама, внизу лежали голые заснеженные поля, дальше поднимались покрытые инеем деревья, а в двух шагах от Сайнема, положив руку на «ласточкин хвост» бойницы, стоял… он сам – тоже Сайнем, но уже седой и сгорбленный, постаревший не на один десяток лет. Сайнем-младший отпрянул в испуге и хотел уже сделать охранительный знак, но тут Сайнем-старший, заметив его, улыбнулся, приложил палец к губам, а потом сказал тихо и внятно:

– Однорукий.

Переспросить Сайнем не успел: и его двойника, и сам замок, и звезды заволокла серая дымка, он тряхнул головой и от этого движения проснулся. Десси что-то недовольно пробормотала, перевернулась на другой бок, но глаз не открыла.

Еще не вернувшись окончательно в явь, еще безусловно веря, что сон правдивый и подлинный, Сайнем почувствовал жгучую досаду: надо было спросить, непременно спросить у себя самого, что будет с Десси и как ей помочь. Но поздно, упустил возможность, а в другой раз она едва ли повторится. Приходилось довольствоваться тем, что есть, и верить, что Сайнем-старший лучше него знал, что сказать. И раз он сказал: «Однорукий» – значит, именно это слово должно помочь Сайнему-младшему благополучно разобраться со всеми его проблемами.

Если только… Если только сон – действительно вещий, а не обыкновенный сон, очередная шутка ночной хмари.

Ладно, будем думать все же, что сон вещий, иначе… иначе придется признать, что у него нет вообще ничего. Сайнем принялся вспоминать всех одноруких, с которыми ему приходилось встречаться, и не смог вспомнить ничего путного. Может быть, здесь, в столице? Или на Острове Волшебников? Или в горах у чужан? Может быть, да, а может быть, нет. Так толком ничего и не придумав, Сайнем незаметно для себя самого уснул, на этот раз без сновидений.

Глава 40

Во дворце тоже выдалась тревожная ночь и не менее тревожное утро.

– Надо поднимать войска, – сказал король Рагнахар своему дяде Хильдебранду. – Мы больше не можем бездействовать. Мне донесли, что мятежники разграбили и сожгли целый город.

– Какой? – быстро спросил Хильдебранд.

– Юрату.

– А! – Хильдебранд презрительно усмехнулся. – Тоже мне город. Сотня домов, поля и огороды.

– Неважно, – покачал головой Рагнахар. – Там жили люди. Люди Королевства, понимаешь? Чужанам в Юрате принадлежало не больше десятка домов.

– Ну и что?! – пожал плечами Хильдебранд. – Они подняли мятеж уже две, а то и три декады назад, нужно где-то доставать припасы, корм для лошадей, новое оружие, седла и прочее. Тут уж не будешь разбирать, кто где живет и на каком языке кричит: «Пощадите!»

– Вот именно, – согласился Рагнахар. – Поэтому мы должны остановить их, прежде чем они зайдут слишком далеко. Иначе мне придется их казнить.

– Тебе так и так придется, – возразил Хильдебранд. – Врагов нельзя оставлять в живых.

– Нет. Подумай лучше, дядя. Они не мои враги, они – мои порубежники. Если я казню их и посажу в их замки преданных мне людей, вот тогда я наживу себе кучу врагов. Все марки поднимутся против меня, а такой войны не выдержит ни один король.

– То есть ты хочешь идти на уступки?

– Может быть. Я должен узнать, чего они хотят, и убедиться, что они сами это понимают.

– Бр-р, хватит, племянник. Мне не нравится, когда ты начинаешь говорить слишком мудрено. Я слышу, что ты поешь с чужого голоса.

– Прости, дядя, но если бы ты слышал этот голос, ты, может статься, и сам заговорил бы по-другому. Постой, не гневайся! Я знаю, что глуп и молод, что мой отец слишком рано оставил нас, но я знаю, что он не хотел бы, чтобы мы сидели на троне, вцепившись в свои мечи, и боялись собственных подданных. Поэтому я готов идти на уступки. Я только хочу, чтобы в выигрыше остались мы все: и я, и ты, и мои мятежные маркграфы.

– И ты знаешь, как это сделать?

– Не я, но мой новый советник знает.

– Твой бог?

– Да. Он говорит, что истинная справедливость не в том, чтобы каждый исполнял свои желания, а в том, чтобы каждый получил достаточно и мог защищать себя и свое имущество, не прибегая к оружию.

– И он действительно знает, как это сделать?

– Не сомневайся, на то он и бог. Если бы ты решился прийти в мое новое святилище, ты услышал бы его и многое бы понял.

– Мне это не нужно.

– Может быть. Но помни, когда ты поймешь, что тебе это нужно, мы будем ждать тебя. А пока мы должны собирать войско. Я намерен тронуться на юг на следующий же день после твоей свадьбы.

– Ты? Это моя работа.

– Нет, прости, дядя, не на этот раз. Тебе лучше будет остаться в городе.

– Вот как? Почему же?

– Потому что ты слишком хороший полководец, дядя. Я уверен, что ты в два счета расправишься с этими мятежниками, тем более ты сам говоришь, что к тому времени они заголодают и пообносятся.

– А ты в своей великой мудрости дашь им себя побить?

– Постараюсь не дать. Нет, дело в другом. Они подняли мятеж против короля, так пусть и предстанут перед королем. Пусть никто не говорит, что я прятался за городской стеной, пока убивали моих подданных. Пусть никто не говорит, что я отказался выслушать мятежников. Пусть все знают, что король выслушал их и вынес свое решение. И пусть все знают, что у меня есть верный друг – мой родич, которому я могу доверить в трудный час свою столицу.

– Твой бог, похоже, бог льстецов! – усмехнулся Хильдебранд.

– Он бог правды, – спокойно ответил Рагнахар.

Глава 41

Накануне свадьбы Хильдебранд в сопровождении дюжины воинов отправился в лагерь чужан. Все они были верхом на белых конях, покрытых зелеными, расшитыми золотом попонами. Хильдебранд оделся по-охотничьи: в зеленый бархатный кафтан с серебряными пуговицами и широкий зеленый плащ, подбитый белкой. На голове красовалась маленькая зеленая шапочка с перышком цапли и огромным рубином, за спиной висели оправленный в золото рог, лук и колчан, полный стрел. Его свита поражала пышностью и богатством наряда: у первой пары камзолы и плащи – из малинового сукна, у второй – из белого бархата, у третьей – из голубого, у четвертой – из черного, у пятой – из пепельного и у шестой – из лилового. На плащах золотой нитью вышиты олени и ожерелья из звезд.

Поезд сопровождали музыканты, играющие на рожках, виолах и арфах, а также прелестные девушки в белых, алых и зеленых платьях, танцующие и бьющие в бубны. Вся эта веселая кавалькада выехала из города и остановилась у ворот лагеря, на которых висел щит, обтянутый белым бархатом с золотыми звездами.

Хильдебранд ударил в щит своим копьем и воскликнул громким голосом:

– Добрые люди! Я, путник, блуждавший много дней в темных лесах и повидавший немало всяких чудес, прошу у вас о ночлеге!

Лагерь оказался тих и безлюден и на призывы Хильдебранда никто не отозвался. Тогда он снова ударил копьем в щит и снова воскликнул:

– Добрые люди! Разве так принято встречать гостя?! Я не таю на вас никакого зла и лишь прошу у вас приюта и ночлега!

И вновь лишь тишина была ему ответом.

Тогда доблестный рыцарь ударил в щит с такой силой, что проткнул его и отбросил вместе с копьем в сторону, потом протрубил в свой рог и крикнул уже совсем грозно:

– Добрые люди! Знайте, что я все равно добьюсь от вас учтивого ответа, каковой подобает по законам гостеприимства. Пусть даже мне придется разнести этот город в пыль!

И тут наконец полог одного из шатров откинулся в сторону и перед Хильдебрандом предстал стройный юноша в алом бархатном камзоле и алой шапочке, с луком и колчаном за плечами. На шее у юноши висело ожерелье из звериных и птичьих когтей, оправленных в золото.

– Что за невежа стучится в наши двери?! – воскликнул он. – Знай же, рыцарь, что ты не войдешь в наш стан, пока не победишь меня в единоборстве.

– Изволь, – ответил Хильдебранд, слезая с коня. – Какой бы поединок ты ни избрал, я с легкостью одержу над тобой победу и поучу тебя вежливости.

– Хорошо. – Юноша, подбоченясь, окинул своего противника презрительным взглядом. – Я вижу, в хвастовстве ты и впрямь одолеешь любого, но давай посмотрим на твое искусство метать стрелы. Пусть принесут мишень, и будем стрелять в нее каждый по три раза. Тот, кто окажется метче, сможет поучить другого уму-разуму.

– Согласен. – Хильдебранд проверил тетиву своего лука и достал из колчана стрелу.

Юноша отдал приказание на чужанском языке, и двое его соплеменников вытащили из шатра мишень. Первым же выстрелом Хильдебранд угодил точно в яблочко. Стрела юноши, как водится, расщепила стрелу Хильдебранда. Вторая стрела витязя из Королевства легла рядом с первой, а стрела его противника уместилась между ними. Люди, собравшиеся на стенах города, приветствовали каждый выстрел восторженным ревом.

Наконец Хильдебранд прицелился в третий раз. Он медленно натягивал тетиву и юноша-чужанин, потеряв терпение, воскликнул:

– Стреляй же! Или мне сходить пообедать, пока ты готовишься?

Удивленный Хильдебранд повернул голову, и стрела, сорвавшись с тетивы, ушла в небо.

– Ну что ж, растяпа, вот ты и проиграл! – воскликнул насмешливый чужанин. – Признаешь свое поражение?

– Признаю, прекрасный незнакомец, – сказал Хильдебранд, опускаясь на колено. – Меня ослепила твоя красота, и на мгновение я словно потерял рассудок. Если у тебя есть сестра и она похожа на тебя, я готов сражаться за ее руку с рыцарями всего мира.

– Сестры у меня нет, – ответил чужанин, снимая шапочку. – Но, может быть, тебя устроит Аин, дочь Аледа, принцесса истинного народа с гор? – И на плечи мнимого юноши упали длинные черные косы.

– Прекрасная и отважная Аин, будешь ли ты моей женой? – спросил Хильдебранд.

– Хорошо, рыцарь, – отвечала она. – Жди меня завтра на рассвете в своем Королевстве. А пока прими свадебные дары от моего народа.

Из шатра показалась торжественная процессия, которую возглавлял Армед. Под приветственные крики чужан и людей Королевства он одарил Хильдебранда конем, дорогими доспехами, мечом и прекрасным белым плащом из шерсти чужанских коз: на рынках Королевства такой плащ стоил две, а то и три коровы.

Хильдебранд с поклоном принял дары и сказал:

– Мне ведомо, что я должен также подарить своей невесте волчью шкуру. Но мне не хотелось бы омрачать столь счастливый день убийством, пусть даже убит будет свирепый и кровожадный зверь. Взамен шкуры, прекрасная Аин, и ты, ее храбрый брат, не примете ли вы в подарок вот это?

Он дал знак, и девушки из свиты поставили к ногам Аин корзину, в которой копошились два крохотных волчонка. Аин рассмеялась, опустилась на колени и прижала зверенышей к груди.

– Я благодарю тебя за этот дар, рыцарь, – сказала она. – Шкур у меня и так достаточно, а эти волки вырастут и станут нашими верными помощникам После этого Хильдебранд и Армед торжественно сразились на мечах, показав чудеса ловкости и храбрости, однако ни одному из них не удалось повергнуть другого на землю. Затем они удалились в шатер пировать, а чужане еще долго тешились скачками, стрельбой из лука, борьбой и другими состязаниями на потеху публике.

* * *

На следующее утро толпы народа собрались вдоль дороги, ведущей от городских ворот к Пантеону. Наступил второй день свадебных торжеств. День, когда Аин должна торжественно въехать в город и вновь встретиться со своим женихом.

Принцесса на сей раз надела платье из золотой парчи. Золотыми розами были украшены сбруя и попона белого коня, который вез ее. Восемь юношей из самых родовитых дворянских семей города (среди них оказался и Арнвер, возлюбленный Дари) держали над принцессой белый, расшитый золотыми звездами балдахин. Следом на вороном коне ехал Армед. Вокруг него и принцессы теснилась чужанская стража. Но пока все было спокойно; вчерашний спектакль произвел впечатление на горожан, теперь им казалось, что чужанский князь и его сестра – не разбойники с гор и незваные нахлебники, а персонажи из легенды, богатырь и богатырка, прибывшие из волшебной страны. Так что под ноги принцессе и Армеду летели цветы и зерно, а приветствия и пожелания счастья звучали вполне искренне.

Сайнем вместе с чужанином, телохранителем Аин, вел под уздцы коня принцессы и беспокойно зыркал по сторонам, разыскивая в толпе загадочного Однорукого. Ничего подозрительного он пока не видел, а потому с каждым шагом его беспокойство усиливалось.

Наконец процессия достигла ступеней храма. Армед сошел с коня, помог спуститься Аин, и вдвоем они стали подниматься по ступеням туда, где у каменной чаши с водой их ожидали Хильдебранд и один из жрецов Пантеона. Для совершения обряда выбрали жреца Лаписа – Бога Первенцев, покровительствующего супружеской любви, а также дарующего силу и здоровье детям.

Чужанская стража осталась внизу, но юноши с балдахином по-прежнему шли рядом с князем и его сестрой.

Сайнему тоже надлежало стоять внизу, у ступеней, но, разумеется, это вовсе не входило в его планы. Поэтому он быстро протолкался через толпу, взбежал по боковой лестнице и остановился за колонной, не спуская глаз с Аин и Армеда.

Когда прибывшие и ожидавшие их обменялись поклонами, Армед, исполняя чужанский свадебный обряд, сказал, обращаясь к Хильдебранду:

– Моя сестра приготовила подарок для тебя, цветок дивной красоты, и если ты сметлив, то ты без труда найдешь его.

Хильдебранд (которого заранее предупредили о том, что от него требуется) расстегнул две верхние золотые пуговицы на платье Аин и осторожно взял с ее груди алый цветок невянника – символ супружеской верности. Будь они в поселении чужан, жених расстегнул бы и прочие пуговицы, чтобы показать всем родичам, что у невесты высокая грудь девушки, а ее соски не оттянуты губами ребенка. Но здесь, в Королевстве, такая откровенность была неуместна, поэтому Хильдебранд просто заткнул цветок за пояс и дал жрецу знак приступать ко второй части обряда.

Жрец завязал жениху глаза, по обе стороны от Аин встали еще две девушки, Хильдебранд ощупал их руки и безошибочно выбрал руку своей невесты. Жрец обвел жениха и невесту вокруг чаши и торжественно провозгласил, что вода осталась чистой. Наконец, Хильдебранд отстегнул от пояса ключи и приготовился бросить их в чашу, чтобы Аин могла их выловить и тем завершить свадебный обряд.

«Однорукий!» – подумал Сайнем и испуганно вскинул голову.

Кто? Где? Что-то такое мелькнуло перед глазами, что-то он заметил, что показалось ему странным, необычным. Но сейчас он не мог уже сказать что. Неужели он, растяпа, сам спугнул свою догадку?

Еще раз он обвел глазами всех собравшихся у храма. Жрец… Хильдебранд… Армед… Аин… Посмотрел в толпу, на крыши ближайших домов – ничего подозрительного. Снова глянул на новобрачных. Потом на юношей, держащих балдахин.

Вот оно! Правый рукав Арнвера был пуст, безжизненно свисал вниз и даже колыхался на ветру. Что за чушь! Сайнем прекрасно знал, что у парня две руки! Значит, в рукаве есть прорезь и, может быть, на боку камзола тоже, и Арнвер сейчас прячет руку под одеждой, чтобы… чтобы достать из-за пазухи… или с пояса…

И тут рука Арнвера скользнула обратно в рукав, и Сайнему в глаза ударил солнечный зайчик, будто юноша сжимал в руке маленькое зеркальце. Но Сайнем уже понял, что происходит, понял хотя бы потому, что его собственная правая рука налилась тяжестью и жаром: подаренное Десси колдовское пламя чувствовало, что тут поблизости есть пожива.

Сайнем мгновенно понял, что нужно делать, благо от Арнвера его отделяла всего лишь пара шагов. Волшебник шагнул вперед и прежде, чем злоумышленник успел обернуться и понять что происходит, Сайнем схватился правой рукой за волшебный клинок, а левой за запястье и, используя нож как плечо рычага, завернул руку противника за спину. Бурое пламя вырвалось из его ладони, охватило клинок, и он стал видимым, а через секунду со звоном упал на ступени лестницы.

Хильдебранд уже оказался рядом и с размаху ударил Арнвера в висок кулаком, в котором все еще была зажата связка ключей. Злоумышленник упал навзничь рядом со своим ножом. Королевские охранники наконец опомнились, взбежали по лестнице, двое подхватили под мышки Арнвера, двое заломили Сайнему руки за спину. Он не сопротивлялся – не хотелось окончательно и бесповоротно портить праздник. Охранники, тащившие Арнвера, двигались медленно, так что волшебник успел увидеть, как Хильдебранд вернулся к жрецу и невесте и бросил ключи в чашу, сказав:

– Даю с честью.

Сайнем успел даже разглядеть, как с лица Аин сползло напряжение и улыбка из принужденной превратилась в искреннюю. Принцесса наконец поняла, что будущий супруг – человек надежный и сумеет в случае чего ее защитить.

Поэтому ни ее рука, ни голос не дрожали, когда она достала из чаши ключи и повесила их на пояс со словами:

– Принимаю с радостью.

По правой ладони Сайнема стекала кровь, но он чувствовал, что рана неглубокая, и был в общем доволен случившимся: кровь лучше всего закрепляет любое волшебство – это знали и Солнечные Маги, горные и лесные колдуны.

«Вот я и стал шеламцем, – подумал Сайнем. – Десси будет довольна».

* * *

Армед разыскал и освободил его сразу же после окончания церемонии. Он звал Сайнема на свадебный пир, но волшебник отказался: ему хотелось поскорее вернуться в гостиницу, проверить, как там Десс.

– Лучше расскажи новости, если знаешь, – попросил он чужанина. – Тот парень пришел в себя? Говорит?

– Говорит, куда он денется, – усмехнулся Армед. – Говорит, что ненавидит Кельдингов за то, что они сотворили с его королем, вот и решил отомстить. Где взял заколдованный клинок, пока не сказал, да лично я и не вижу смысла настаивать. И так ясно где, а с бывшим Королевским Магом мы все равно связываться не будем – силенок не хватит. Так что остается лишь уповать на то, что мы сумеем угадать его следующий удар. На всякий случай я советовал Аин днем держаться поближе к королеве, хотя в ближайшие дни ей вряд ли что-то грозит. Ты согласен?

– Пожалуй, да. А что король с Хильдебрандом?

– Им не до того. Король готовится завтра выйти в поход на мятежников, Бранд ему помогает. Я даже сомневаюсь, увидит ли моя сестренка его сегодня ночью на ложе.

– Увидит, не сомневайся, – усмехнулся Сайнем. – Аин своего не упустит. Кроме того, должна же она отблагодарить его за свое спасение.

– Кстати, о благодарности. – Армед поклонился Сайнему. – Ты опять нас выручил, так что с меня дар. Пока что я не нашел ничего достойного, но ты не сомневайся, как только…

– Спасибо, не надо, – совершенно искренне ответил волшебник. – Я и с предыдущим твоим подарком еще не разобрался.

* * *

Когда он вернулся в свою комнату, Десс сидела на подоконнике у открытого окна и вязала. На его появление она никак не отреагировала. Сайнем присел на кровать и пересказал ей сегодняшние приключения – на тот случай, если она его все-таки слышит. Десси, не произнося ни слова, слезла с подоконника, села рядом с мужем, взяла его за руку и лизнула ладонь, отчего порез мгновенно затянулся.

– Теперь мы можем возвращаться домой, – сказал Сайнем. – Меня беспокоят эти известия о мятеже. Карстену и Рейнхарду может понадобиться наша помощь.

Десс покачала головой.

– Мы останемся здесь, – сказала она. – До Колдовской Ночи.

– Хорошо, – устало согласился Сайнем.

Глава 42

Ночной визит Эгери в спальню Асия не остался тайной для госпожи Олии. По всей видимости, достойная женщина решила, что это уже слишком: согласно ее представлениям, карьера сына не предусматривала связи с варваркой, пусть даже с принцессой. Поэтому несколько дней спустя Олия объявила Эгери, что если та и в самом деле хочет отправиться в Королевство вместе с войсками, то последние недели перед походом ей стоит провести в храме Этт, Опустошающей Колчаны, богини войны, и испросить благословения для столь долгого и опасного путешествия. Эгери, в общем, ничего не имела против: жизнь в доме Олии начинала всерьез ее тяготить, а слишком близкая дружба с Асием вовсе не входила в планы.

Впрочем, что теперь входило в ее планы, принцесса толком не знала. Она уже поняла, что была чудовищно, преступно наивна, когда вообразила, будто бы жители Сюдмарка помогут ей вернуть Королевство просто так, из любви к справедливости. Получалось, что она сама приведет на свою землю захватчиков, которые ничуть не лучше, а кое в чем и похуже Кельдингов. Причем остановить нашествие она уже не могла: жители Королевства напали на посла Сюдмарка, и война объявлена независимо от желаний Эгери. Сейчас ее просто тащили за собой в качестве балласта. Вернее, она собиралась потащиться вслед за войсками и попытаться что-то придумать уже там, на родной земле.

Что? Единственное, что приходило ей в голову, – каким-то образом разыскать Лариса и просить помощи у него. В конце концов, у мужчины всегда больше прав на трон, чем у женщины. А может быть, и Кольскег, королевский сын, еще жив? Едва ли Кельдинги осмелились запятнать земли Королевства кровью Хардингов, ведь, согласно заклятью Харда Юного, если Хардинг отдает свою кровь недобровольно, земля лишается плодородия. Тогда можно было бы найти его и его именем собрать войска, которые дали бы отпор Сюдмарку. Но тут Эгери понимала, что обоз наступающей армии – не лучшее место для составления заговора против этой самой армии. Да и как найти Кольскега, даже если он жив и здоров? Понятно, что Кельдинги упрячут его в самую глубокую из своих темниц, – этого заклятье им не запрещает. Словом, стоящих идей у Эгери не было.

На прощанье она посетила Элиану, убедилась, что малышка Ия все также здорова, весела, хорошо кушает и может постоять за себя, а Исий, супруг Элианы, получил деньги на новые пожарные насосы для своей Стражи Неспящих (об этом Элиана просила Эгери, Эгери – Асия, а Асий при случае молвил словечко нужным людям).

Теперь уже более ничего не держало Эгери в Лусе, и она отправилась служить Этт.

* * *

Храм располагался за городом среди вспаханных полей и поместий и был совсем невелик – полдюжины одноэтажных зданий, стоящих незамкнутым кругом.

Вокруг храмовых построек лежало Руинное поле. Это и впрямь оказались останки какого-то старинного города. Как рассказали Эгери местные жители, этот город пришел в упадок и превратился в руины задолго до того, как люди Сюдмарка обосновались на этой земле.

В храме жили двенадцать девственниц из самых знатных семей Луса – жрицы Этт – и еще три дюжины рабов и прислужниц. Жрицы служили богине, ее огромная раскрашенная деревянная статуя стояла в главном святилище. У деревянной Этт – большие миндалевидные глаза, длинные черные косы, а чертами лица она скорее напоминала чужанку, чем жительницу Луса. Одета Этт была также на чужанский манер – в узкие штаны, обрисовывавшие ее стройные безупречные ноги, и рубашку, спускающуюся до средины бедер. И штаны, и рубашка выкрашены в алый цвет. Так же одевались и девы, служа богине. На плечи статуи накидывали белый плащ, сотканный из особой, удивительно мягкой и шелковистой шерсти. Таких плащей было всего три, их берегли как зеницу ока: жрицы объясняли Эгери, что эти плащи дороги и достать новый будет очень сложно. На шее богини висело настоящее ожерелье из когтей ястреба, оправленных в золото. У ног богини лежала ощерившаяся дикая кошка.

Жрицы ежедневно начищали доспехи Этт, хранящиеся тут же, в храме: легкий бронзовый шлем, щит, короткий, но тяжелый бронзовый меч со странным завитком на конце. В их обязанности также входило кормить, купать и прогуливать трех принадлежащих Этт белых коней.

Кроме того, жрицы ежедневно натирали маслом стоящие вокруг изваяния Этт шесть деревянных досок с загадочными письменами. Девушки рассказали Эгери, что эти доски найдены среди руин и на них хранится заклинание, несущее гибель всем врагам Луса. При посвящении в жрицы в десятилетнем возрасте девочки должны выучить это заклинание и ежевечерне, когда лучи заходящего солнца проникали в распахнутую дверь и ложились на пол храма, девы пели запечатленные на досках слова сначала на таинственном языке, на котором те написаны, а после – на языке Сюдмарка:

Каменная диковина –

великанов работа.

Рок разрушил.

Ограда кирпичная.

Пали стропила,

Башни осыпаются,

Украдены врат забрала,

Мороз на известке –

Щели в дощатых –

в щепки изгрызены

крыши временем.

Скрыты в могилах,

земью взяты

зодчие искусные –

на века они канули,

пока не минет

сто поколений смертных.

Стены краснокирпичные

видели, серо-мшаные,

держав крушения,

под вихрями выстояли, –

рухнули, высокосводчатые.

Дух созидательный

людей подвигнул,

камни окованы

кольцами железными,

стянуты сутугой

столпы и стены.

Был изобильный город,

бани многие,

крыши крутоверхие,

крики воинские,

пенье в переполненных

пиршественных палатах, –

судьбы всесильные

все переменили.

Гибель настигла

могучих повсюду,

стогны опустели,

стены распались,

город сгибнул,

в могилу – дружина.

в землю – зодчие,

разор и разруха,

и падает черепица

кирпично-красная

с кровель сводчатых.

И вот – развалины,

кучи камня,

где сверкали прежде

золотом, властные,

латами ратники,

знатные, хмельные,

казной любовались,

камениями и серебром,

имением драгоценным,

мужи дружинные,

жемчугом самоцветным,

гордые, этим городом

в богатой державе.

Эгери спрашивала, что за народ строил город, кто прочел письмена и перевел заклинание на местный язык, но так ничего и не добилась: это произошло в незапамятные времена, и никто уже толком ничего не помнил.

Едва принцесса приехала в храм, ее осмотрели две старые женщины-рабыни, убедились в том, что она девственна, и на следующее утро Эгери посвятила себя богине, отдав ей свое платье и украшения и получив взамен алый наряд, бронзовый нож с завитком и ожерелье, правда не из золота, а тоже из бронзы. Это нужно было для того, чтобы Эгери могла без страха путешествовать вместе с воинами, – алый наряд священной девы богини Этт служил наилучшей защитой в солдатском лагере и разом пресекал все сплетни. Впрочем, Эгери в любом случае не имела ничего против такого служения: помощь Этт могла ей пригодиться для осуществления собственных планов. Ведь она тоже задумала войну – войну против Кельдингов и против Сюдмарка, а если понадобится, то и против всего мира в защиту своего Королевства, и ясно понимала, что без божественного покровительства, без пары-тройки чудес победу в такой войне одержать нельзя. Поэтому, когда она молилась Этт, ее молитва была искренней.

Эгери нравилось в храме, здесь было по-настоящему спокойно; жрицы жили скромно, но без особой строгости и в свободное от служения богине время становились обычными девушками: веселыми, любопытными, охочими до сплетен, проводящими целые вечера в мечтах о женихах и семейной жизни, которая ожидала их, когда окончится служение. В этом отношении законы города не строги: едва девушке исполнялось двадцать лет, родители могли забрать ее из храма, а еще через пять лет просто обязаны были это сделать, – Этт могли служить лишь юные и полные сил девы.

Одно огорчало Эгери: где-то совсем неподалеку, за холмами, в одном из поместий Асия готовились к походу свежие отряды, ветераны воспитывали новобранцев, приучали их к дисциплине, учили не только сражаться, но и двигаться маршем, разбивать лагерь, строить укрепления, высаживаться на берег с кораблей и сразу же вступать в бой. Эгери очень хотелось на это посмотреть, и не из чистого любопытства: она надеялась, что такое зрелище может подсказать ей какую-нибудь идею, да и вообще о врагах нужно знать как можно больше. Однако взять лошадь или повозку, съездить взглянуть на войска ей не позволили.

– В храме мало мужчин, и мы не можем дать тебе надлежащей охраны, – объясняла Ирия, старшая из жриц.

– Ты же говоришь, что мое платье лучше всякой охраны, – возражала Эгери. – Ты говоришь, что военный лагерь – это дом Этт, так почему же тогда…

– О нет, речь совсем не о том! – воскликнула Ирия. – В лагере тебя действительно никто не тронет. Но дорога туда… Понимаешь, ехать придется среди полей, а там как раз работают рабы и… даже если бы мы дали тебе четверых или пятерых человек охраны, мы и то беспокоились бы за твою безопасность, а мы не можем дать тебе даже двоих.

– А что такого страшного в рабах? – удивилась Эгери. – Ведь в храме тоже трудятся рабы, а вы их вовсе не боитесь.

Ирия в ответ рассмеялась:

– Ты порой такая странная, это просто удивительно. Это домашние рабы, они обучены с детства, их специально отбирали, еще когда они были совсем маленькими. Опытные надсмотрщики умеют среди маленьких детей отбирать самых смышленых, покорных, робких и незлобивых. А те рабы, что работают в полях, – это дикие, невежественные люди, просто животные. Многие из них едва умеют разговаривать, только рычат или мычат, но все они злобные, похотливые и способны на все. Поэтому я прошу тебя не ездить в одиночестве в лагерь. Обещаешь?

Эгери удивилась про себя, но пообещала.

Ей разрешали гулять по Руинному полю, не удаляясь далеко от храма, и она частенько так делала. Среди каменных фундаментов и столбов можно было найти кусочки смальты или стекла, а кое-где и фрагменты росписей на стенах: цапля, стоящая в камышах, ладонь, протянутая к голубю, переднее колесо колесницы и развевающийся над ним лошадиный хвост. Эгери вспоминала рассказы Асия о древних городах, вырытых из-под земли, и понимала, что видит перед собой один из них. Но кто его построил? Куда делись жители? Об этом можно только гадать…

Гулять по мертвому городу оказалось удобно: город некогда построили в форме круга и от его края к центру тянулись, словно спицы, колеса – восемь проспектов, ограниченных небольшими стенами в форме полумесяца. Таких стен было по сто сорок четыре с каждой стороны проспекта, они располагались друг за другом, словно бусины на ожерелье. В центре же находилась большая квадратная площадь, так же ограниченная стеной. Эгери виделось здесь что-то неправильное. Ей казалось странным, что на проспекты нельзя войти иначе как с окраины Руинного поля: в полукруглых стенах – ни проходов, ни дверей. И еще: если жители города придавали такое значение центральной площади, то почему она – пуста? Почему там нет ни дворца, ни храма, ни даже пьедестала для статуи богини? Эгери очень хотелось бы узнать, что думает об этом Асий.

Иногда она видела далеко в полях человеческие фигурки, которые двигались по прямой линии, равномерно наклоняясь и выпрямляясь. Это те самые страшные рабы с тяпками в руках обходили гряды. Подобравшись поближе, Эгери наблюдала за ними, укрывшись за каким-нибудь каменным столбом. Выглядели они и в самом деле страшно – обнаженные, косматые, испачканные в земле. Однако все они были страшно худыми и едва двигались, как смертельно уставшие люди, так что Эгери про себя думала, что едва ли у них могло возникнуть желание броситься на нее и сотворить что-то дурное.

Глава 43

Спустя примерно две декады к Эгери явился нежданный гость – Алций, ее бывший сосед по острову, а ныне один из многочисленных писарей в армии Асия. Эгери была очень удивлена тем, что Алций сумел ее разыскать, и тем, что он решил поступить на военную службу. Ей казалось, что такое занятие вовсе не подходит веселому и безалаберному поэту, который превыше всего любил город Лус и не раз клялся, что никогда с ним не расстанется.

– А что делать? – Алций печально вздохнул, разводя руками. – После того как провалился новый земельный закон, мой «старший» уехал в свое именье и велел никого на порог не пускать. Я попытался было сунуться к нему по старой дружбе, новые стихи почитать, так меня чуть собаками не затравили. А кушать-то хочется! Ну и пошел, и завербовался. Здесь, по крайней мере, кормят и одежду дают, а еще и новые земли увижу. Ты ж сама рассказывала, как у вас красиво. Напишу большую поэму о нашем победоносном походе и разом прославлюсь.

– А как ты меня нашел? – спросила Эгери.

– Чего уж проще? У сестры твоей спросил. Кстати, она тебе привет передает. Но мог бы, между прочим, ее и не спрашивать. О тебе теперь весь город говорит. Прекрасная принцесса-изгнанница пришла к нам молить о защите и справедливости… Я про тебя уже не меньше дюжины пьес видел – и трагедии, и комедии. Так что ты теперь лицо всем известное. Да, вспомнил! У меня один друг есть, он тоже писарь и тоже хочет историю нашего похода писать, только не в стихах, а прозой. Так он как узнал, что я с тобой знаком, стал меня просить, чтобы я его к тебе отвел. Хочет от тебя всю историю услышать. Ты не против? Он парень хороший, толковый. И слушать умеет, и сам говорит интересно. Примешь его?

– Почему бы нет? Только услуга за услугу. Устрой так, чтобы мне побывать в вашем лагере. А то я тут со скуки зверею, а одну меня боятся отпустить. Может, вы с твоим историком меня и проводите?

– Конечно. Договорились. Жди нас вскорости.

* * *

Алций сдержал свое слово и через пару дней прикатил к храму на роскошной колеснице, в которую была запряжена пара коренастых лошадок. Рядом с поэтом на колеснице сидел еще один юноша с необычно смуглой для уроженца Сюдмарка кожей. Эгери показалось, что новый приятель Алция похож на чужанина, но она оставила свои подозрения при себе.

У Ирии эта парочка тоже вызвала подозрения, но со всем по другой причине. Верховная жрица сомневалась, что двое сопляков смогут оказать достойный отпор рабам, если те вздумают напасть на колесницу.

Про себя Эгери подумала, что Ирия слишком уж часто возвращается к этой идее насчет нападения злобных рабов на беззащитную девушку: видимо, она засиделась в храме и ей пора замуж. Впрочем, об этом пусть болит голова у ее родителей. Принцесса решительно заявила, что ее желает видеть сам Главнокомандующий, и, если он счел этих двоих надежными провожатыми, значит, они и в самом деле надежны. Ирия отступила, и Эгери наконец отправилась в путь.

Алций правил, его друг, которого звали Арлибием, расспрашивал принцессу о законах и обычаях Королевства, а в ответ по ее просьбе рассказывал о себе и своей жизни. Он действительно оказался наполовину чужанином – его мать была рабыней из племени аргилов, захваченной во время войны.

– Когда мне исполнилось пятнадцать лет, отец освободил меня и мою мать и дал мне взамен старого аргильского имени Арлеб новое, – рассказывал он. – Но и до того отец обо мне заботился. Я носил завтрак и принадлежности для письма за его законными детьми, когда те ходили в школу к грамматику, и мне дозволялось сидеть у дверей и также слушать урок. Так я выучился читать и писать и полюбил историю.

– А почему ты пошел на войну?

– Как почему? Потому что хочу быть достойным своего отца. Это великая честь и привилегия – сражаться за Сюдмарк.

– А как насчет твоей матери? – не выдержала Эгери. – Как насчет твоих предков по материнской линии? Что они сказали бы, если бы узнали, что ты сражаешься на стороне врагов?

Как ни странно, но Арлибий ничуть не обиделся.

– Мое положение таково, что мне все равно пришлось бы делать выбор, – ответил он с улыбкой. – Моя мать благословила меня и даже дала мне пояс с заклинанием, которое будет защищать меня от оружия. Она сама его вышила. Думаю, это значит, что она со мной согласна.

– Можно мне взглянуть на пояс? – полюбопытствовала Эгери.

– Да, конечно, он всегда со мной, я ношу его под обычным кожаным.

И на ладонь Эгери легла узкая синяя лента с золотой вязью из незнакомых букв. Эгери изумило, что мать Арлеба-Арлибия была грамотной: очевидно, она происходила не и простого рода. Но когда Эгери всмотрелась в вышивку внимательнее, она изумилась еще больше.

– Я не могу служить одновременно богам моей матери и моего отца, – продолжал меж тем историк. – Не хочу сказать дурного слова о моих предках с материнской стороны – впрочем, я очень мало знаю о них, – но любому непредвзятому наблюдателю ясно, что народ Сюдмарка – это народ избранных, народ высочайшей чести и доблести, народ, достигший поразительных успехов как в военном деле, так и в деле государственного управления.

«Ну, запел!» – подумала Эгери.

– Для меня нет никакого сомнения в том, что боги отдадут в руки этого народа весь мир, чтобы люди Сюдмарка научили прочие народы самым справедливым законам и способам управления, – продолжал Арлибий. – Ибо они собрали в своем государстве все лучшее, что могут дать различные формы правления. У них весь народ может открыто выражать свою волю на народном собрании…

«Видела я эту власть», – думала Эгери, вспоминая страшную судьбу полководца, предшественника Асия.

– …Есть также власть немногих мудрейших, собранных в Совете Старцев…

«Который насквозь продажен», – думала Эгери, вспоминая рассказы самого Асия.

– …И, наконец, есть единоличная власть главнокомандующих на поле боя и в делах городской обороны…

«И Главнокомандующего всегда можно принести в жертву в угоду народному собранию или Совету Старцев…»

Они ехали вдоль полей, зеленеющих молодыми всходами. Рабы, чьи обнаженные тела были покрыты разводами грязи, неустанно рыхлили землю мотыгами или, выстроившись в цепь от ручья до поля, передавали из рук в руки тяжелые ведра и выливали воду на борозды. Они даже не пели, настолько были заняты и измучены работой. Только жаворонки в небе нарушали царящую вокруг тишину.

– Сколько раз в Королевстве вспахивают землю? – спросил Арлибий, заметив, что его спутница больше не слушает рассуждений о преимуществах Сюдмарка перед другими государствами.

– Землю? – Эгери тряхнула головой. – Обычно три или четыре раза. Это зависит от самой земли.

– Неужели? – изумился Арлибий. – Но ведь это очень мало. В Сюдмарке вспашку проводят до семи, а то и восьми раз. Только тогда почва становится по-настоящему мягкой и позволяет снимать урожаи сам-десять.

– Для нас это действительно невиданно богатый урожай, – согласилась Эгери. – Но на семь-восемь вспашек у наших крестьян не хватит сил. Лошадей прокормить нелегко, обычно упряжкой для вспашки и тяжелым плугом владеют несколько семей сообща, а волы пашут медленно. Многие бедняки и вовсе пашут на ослах или на мулах, и одна упряжка приходится на всю деревню.

– Значит, у вас мало рабов?

Эгери засмеялась. Этот человек собирается идти войной на ее земли и так мало о них знает!

– У нас их вовсе нет, – сказала она. – Есть люди, которые за долги или по каким-то иным причинам заложили свои земли сеньору и отдают ему часть урожая в уплату старого долга. Но это не рабы.

– Разве их хозяин не имеет над ними полного права? – удивился Арлибий.

– Разумеется, нет. Ими нельзя торговать, у них нельзя отбирать собственность, их нельзя заставлять работать сверх того, что было оговорено, или брать с них плату выше той, что установлена обычаем для этой земли. Больше того, хозяин должен заботиться о том, чтобы их земля не приходила в запустение и чтобы они не впадали в нищету. В голодный год он должен давать им продукты из своих кладовых. Если же их права нарушены, королевский суд будет защищать их. Кроме того, они могут оставить землю и имущество и уйти в другие земли. Но есть и великое множество свободных крестьян. Они вообще связаны с сеньором лишь договором.

– И какие же урожаи собирают со своих полей эти ваши свободные крестьяне?

– Обычно не более, чем сам-шесть или сам-семь, – признала Эгери. – Но есть еще стада овец, коров и свиней, есть также прибыль от торговли, в том числе и с вашими соплеменниками… я имею в виду соплеменников со стороны матери.

– Ну хорошо, – не отставал историк. – А кто же тогда мотыжит борозды, выпалывает сорняки и удобряет поля?

– Говоря по чести, никто, – созналась Эгери.

– Но земля без ухода быстро оскудевает.

– Земля сама умеет за собой ухаживать. Обычно в первый год мы сеем на поле лен, во второй – рожь и пшеницу, в третий год сажаем овощи, а на четвертый и пятый оставляем землю под сенокос или выгон. Затем мы вовсе покидаем оскудевшие земли и возвращаемся к ним через семь или десять лет.

– Но тогда получится, что вы непрерывно должны делать новые расчистки.

– Да, мы стараемся делать это там, где позволяет нам Шелам.

– А старые земли постепенно превращаются в пустоши?

– Да, – согласилась Эгери.

– Выходит, отказавшись от рабства для немногих, вы все попали в рабство к земле, к лесу и к вашим собственным желудкам. Выходит, из любви к рабам, что по сути своей близки к животным, вы уничтожаете земельные наделы своих предков. Разве это не безумие?

Эгери помолчала, собираясь с мыслями. Прежде ей не приходилось задумываться об этом. Она прекрасно знала повседневную жизнь поместья – неустанную и извечную борьбу за каждый кусок, который можно было положить в голодный рот, за каждую кроху пропитания, за любую возможность загадать вперед, запасти что-нибудь на будущее. Это казалось ей таким же простым и обыденным, как холод зимой или дождь осенью. Радости мало, но как иначе? В Сюдмарке же знали, как можно сделать по-иному. Так чтобы большинство граждан могли не думать ежедневно о куске хлеба, могли не трудиться, а лишь развлекать себя различными зрелищами, мудрыми беседами, собиранием редкостей в древних городах да государственными делами. А то меньшинство, которое трудилось от зари до зари, было лишь по виду похоже на людей, а на деле мало чем отличалось от домашней скотины. «Тебя же не гнетет мысль о том, что волы трудятся в поле и на току, а ты потом забираешь все зерно, а им оставляешь лишь солому», – подумала она.

Алций, уловив, что беседа вдруг неожиданно заглохла, решил поддержать ее и, поворотившись к Эгери и Арлибию, сказал:

– Я слышал, недавно Улий предложил Совету Старцев закон, согласно которому все рабы должны носить одежду определенного цвета и покроя, а также особые знаки. Тогда вскочил Кений, самый старый в Совете, и закричал: «Ни в коем случае не делайте этого! Ведь тогда рабы увидят, сколько их на самом деле!»

– Я не знаю, что вам ответить, – созналась наконец Эгери. – Я сознаю, что и народ Королевства, и народ Сюдмарка вынуждены вести войну. Вы воюете со своими рабами, принуждая их к покорности, а мы вместе с нашими крестьянами воюем с судьбой. Я не знаю, кто победит и возможна ли победа в этой войне. Мне хочется верить, что боги создали нас для того, чтобы мы жили счастливо, радуясь дарам нашей земли и принося ей ответные дары. Пока что у нас это очень плохо получается. И я не знаю, как мы должны поступить, чтобы наша жизнь стала лучше. Но мне кажется, что рабство – это скверное решение. Оно принесет больше забот, чем пользы.

Теперь уже Арлибий замолчал, обдумывая услышанное. Лишь когда они подъезжали к лагерю, будущий историк сказал:

– Я полагаю, если Сюдмарк возьмет ваше Королевство под свое крыло, это будет к благу ваших подданных, но едва ли к благу народа Сюдмарка. Победители часто усваивают нравы побежденных, и это никогда не доводит до добра…

* * *

Наконец они прибыли в лагерь. Эгери уже проезжала по этим землям несколько декад назад, а потому могла оценить поразительные перемены, произошедшие за это время. На прежних голых полях, словно из-под земли, выросли частоколы, рвы и земляные валы, окружавшие лагерь по периметру, деревянные ворота с надвратными башнями. Вокруг лагеря стояли камнеметные машины, рядом кипела работа: новобранцы учились быстрой и меткой стрельбе. Увидев жрицу в алых одеждах, они останавливались и почтительно склонялись перед колесницей.

Асий встретил Эгери у ворот лагеря, проводил ее в свою палатку и предложил завтрак. За едой они почти не разговаривали. Эгери видела, что Асий рад встрече с нею, но слишком устал, почти раздавлен свалившимися на него заботами, не хочет ни с кем говорить откровенно, но не хочет и лгать. В глубине души Эгери была рада его молчанию: она, как и юный историк, сделала выбор, и Асий, сам не зная того, оказался в стане ее врагов. Эгери не сомневалась в том, что все решила правильно, но обманывать доверие бывшего друга ей тоже не хотелось. Поэтому оба в полном согласии хранили молчание. Эгери лишь спросила, как здоровье госпожи Олии, и узнала, что та вполне здорова и благополучна. В самом конце трапезы Асий сказал:

– Ты, наверное, устала от жизни в храме? С твоим характером тебе, пожалуй, будет там скучно.

– Ничуть! – ж иво возразила Эгери. – Мне нравится в обществе жриц. Кроме того… – Она помедлила, понимая, что разговор все же выходит из рамок обычной вежливости. – Кроме того, я могу изучать развалины старинного города, расположенного вокруг храма, и после твоих рассказов это великая радость для меня – увидеть все, о чем я слышала, своими глазами.

– Ах да, город! – Асий улыбнулся. – Да, это чудесное место, я очень его люблю. Скажи, а ты видела деревянные доски в храме?

– Да, конечно. Я бы очень хотела узнать, кто перевел некогда эти слова на язык Сюдмарка, но в храме никто не знает.

– А я-то как хочу узнать! – вдруг совсем по-детски сказал Асий. – Ведь расшифруй мы этот язык, это могло бы привести нас к народу, который строил древние города.

И это мальчишеское нетерпение в голосе верховного полководца покорило Эгери. Она понимала, что при любом ходе событий грядущая война навсегда разлучит их. «Это будет мой тебе прощальный подарок, – подумала принцесса. – Не знаю, порадует ли он тебя, но иного у меня нет».

– Послушай, у тебя нет с собой копии с какой-нибудь надписи из древнего города? – спросила она Асия.

– Конечно, есть, и не одна, я всегда вожу их с собой, только давно уже не открывал сундучок, – ответил тот. – А зачем тебе?

– Выбери какую-нибудь надпись попроще и вели позвать писца, который приехал со мной. Его зовут Арлибий.

– Что ты задумала? – Асий махнул рукой. – Ну хорошо, хорошо, не буду спрашивать.

Он отдал приказ и вскоре в палатку с поклоном вошел Арлибий.

Асий раскрыл заветный сундучок, выбрал один из листов пергамента с надписью на языке древнего народа и протянул ее Эгери, а та – писцу.

– Вот, сможешь прочитать это? – сказала она.

– Это было на постаменте статуи, – добавил Асий.

Арлибий изумленно молчал, и Эгери испугалась: что, если матери просто не пришло в голову научить своего сына читать?

Но тут Арлибий, ведя пальцем по строчке, медленно и по складам произнес:

– «Ме-ня сде-лал Тарк, лу-чший мас-тер Ни-ки-йи. И-мя мо-е Ти-ши-на. Мо-рем я при-бы-ла в Ар-ги-лу ра-ди ми-ра и со-ю-за».

– Откуда ты знаешь этот язык? – воскликнул Асий.

– Это язык моей матери, – ответил историк, изумленный не меньше полководца. – Язык моих предков.

Глава 44

Восхищенный Асий решил ответить даром на дар. Он пригласил Эгери, Арлибия, а заодно и Алция отдохнуть пару дней в поместье, принадлежавшем семье Асия. Сам полководец не мог сопровождать своих гостей, но он послал с ними раба-секретаря, который должен отдать все необходимые приказания домашним слугам. Тому же рабу торжественно вручили сундучок с копиями надписей, и Арлибий торжественно поклялся, что будет ежедневно посвящать некоторое время переводам.

– Конечно, ты будешь заниматься этим и в походе, – говорил Асий. – Но несколько дней спокойной работы могут оказаться неоценимыми, особенно в самом начале. Поверь, уж я-то знаю.

Итак, они отправились в путь.

Загородное поместье Асия было поистине роскошным. Стены в летней и зимней столовых, в многочисленных спальнях и гостевых комнатах покрывали фрески, полы – мозаики. В комнатах стояли высокие глиняные вазы, наполненные цветами, в саду – статуи, найденные под землей в древних городах. Библиотека оказалась полна свитками, а кладовые ломились от всевозможных яств. Даже в отсутствие хозяев на вилле кипела жизнь: домашние рабы коптили мясо, делали сыр и творог, пекли хлебы, варили пиво и большую часть отправляли в город – для госпожи Олии. Тех, кто работал на полях, Эгери не видела – их бараки стояли далеко от господского дома, лишь иногда ей попадался на глаза дюжий одноглазый надсмотрщик, и принцесса каждый раз невольно вздрагивала: он как две капли воды был похож на злого великана из ее детских сказок.

Старая ключница взяла девушку под опеку, отвела ее в баню, убранную ничуть не менее богато, чем прочие помещения дома. Здесь тоже стояли статуи – прелестные юноши и девушки со светильниками в руках, на стенах резвились дельфины, на полу цвели морские лилии, а под потолком у самых световых окон имелась выложенная мозаикой надпись: «Охотиться, мыться, играть в кости и смеяться – вот это жизнь!» Когда Эгери вышла из ванной, девушка-рабыня натерла ее маслом и с поклоном подала новую одежду – алое шелковое платье и зеленый бархатный плащ с золотым шитьем. Пока в бане плескались мужчины, старушка принесла в спальню принцессы большую шкатулку с драгоценностями и предложила выбрать украшения к ужину. Но Эгери отказалась от еды: она слишком устала за этот день и хотела отдохнуть в одиночестве. Ключница, низко поклонившись, ушла, а Эгери прилегла на низкое ложе, устланное белоснежными шерстяными одеялами и покрывалами, расшитыми цветами.

Из столовой доносились веселый смех и голоса Алция и Арлибия: они пили за здоровье отсутствующего хозяина, Алций порывался почитать стихи, его приятель грозился в следующий раз лично утопить поэта в бассейне, если он вздумает портить такой хороший вечер. Эгери сжала руки, ее сердце екнуло при мысли, что эти двое – такие молодые, здоровые, полные сил и веселья – завтра отправятся испытывать судьбу и…

Она вздохнула, потянулась, села, встала, прошлась по комнате, остановилась у окна, вдыхая аромат цветов. В саду пели зяблики, совсем как там, на родине. Эгери закрыла глаза и сказала себе: «Сейчас я попробую превратиться. Сейчас. Откладывать больше нельзя».

В самом деле, лучшего момента для решающей пробы придумать невозможно. Она одна, ее никто не потревожит, она расслаблена и спокойна. Спокойна? При одной мысли о превращении Эгери почувствовала, как все волоски на ее теле встали дыбом, мышцы мелко задрожали, во рту пересохло, а на спине выступил холодный пот. Эгери снова упала на кровать, натянула одеяло на голову, пытаясь унять мелкую противную дрожь, которая терзала каждую мышцу ее тела. Нет, ее испугало не превращение. Для существа, наделенного даром оборотничества, бояться превращения – это все равно, что бояться дышать, пить или есть. Она даже никогда не думала, что в этом есть что-то особенное, невероятное: кто-то умеет шевелить ушами, кто-то ходить по канату, кто-то подковывать лошадей, кто-то вышивать нитью дивные узоры, кто-то стреляет без промаха, кто-то метает копье на полном скаку, кто-то не имеет равных в бою на мечах или секирах, а они – она и ее родичи – умели превращаться и гнать Звездного Оленя. Это было такое же дело, как и все прочие.

Было. До того самого дня, когда стража Кельдингов схватила их в Пантеоне. Здесь, в Сюдмарке, ее не раз спрашивали, как ей удалось спастись, и она обычно говорила, что почти ничего не помнит. И это было правдой или, точнее, почти правдой. Она и самом деле хотела бы забыть, как их поймали в храме: тех, кто успел обратиться, прижимали к полу волчьими петлями, тех, кто не успел, просто оглушали ударами по голове.

Она хотела забыть ту ночь, что они провели в подвале дворца, и как между ними ходил Верховный Маг и пел заклинания, лишавшие их способности превращаться, и как им, связанным, срезали кинжалом длинные волосы – знак Королевской Силы. Кто-то из братьев сказал: «Те, что на голове, отрастут снова, раньше чем на деревьях зазеленеют новые листья, а те, что у нас под кожей, им не срезать никогда». Его оттащили в сторону и били до тех пор, пока он не затих и не перестал сопротивляться. Потом в темноте перед самым рассветом их выгнали во двор, погрузили на телеги и повезли куда-то прочь от столицы – она так и не узнала куда: на казнь или в новую тюрьму.

Тот, языкастый, кого избили вчера, лежал на их телеге. Эгери удивилась, увидев его здесь, потом удивилась еще раз, заметив, что он дышит, потом еще раз, когда он открыл глаза и тихо попросил Эгиля: «Помоги мне сесть». Связанные Эгиль и Ларис, словно два тюленя, принялись подталкивать болтуна плечами и, повозившись немного, смогли кое-как усадить его и подпереть собственными спинами. Охранники тут же встрепенулись, подъехали поближе, но, не заметив ничего подозрительного, лишь ткнули пару раз болтуна в живот рукоятями своих кнутов и вновь отъехали к краям дороги. Болтун проводил их взглядом, а потом вдруг шепнул тихо-тихо, одними губами, так что лишь чуткие уши оборотней смогли разобрать его слова: «Когда начнется переполох, бегите!» Эгери просто не поверила своим ушам: куда им бежать, связанным по рукам и ногам, лишенным волшебства, беспомощным, беззащитным. И что собирается делать этот самонадеянный дурак? Снова выкрикивать оскорбления? Чего он этим добьется? Разве что новых побоев, не больше.

Но болтун поступил по-другому. Он подвинулся ближе к краю телеги, потом вдруг перекинул ноги через невысокий, в одну доску, борт и, прежде чем кто-нибудь из охранников успел понять, что происходит, сунул ногу в колесо.

Телега заскрипела, накренилась на бок, Эгери камнем вылетела из нее и приземлилась на все четыре лапы. От ужаса она забыла о заклинании Верховного, и превращение совершилось само собой, без малейшего усилия. Все еще ни о чем не думая, Эгери бросилась бежать, и это ее спасло. Так же, как Эгиля, Лариса и Элиану. Прочие не сумели превратиться, и о их судьбе Эгери ничего не знала.

Не знала она и кем был их спаситель. Они, хоть и принадлежали к одному роду, но жили порознь, каждый в своих владеньях, и встречались обычно лишь в Колдовскую Ночь в зверином обличье. Наверное, их представляли друг другу перед коронацией Кольскега, но тогда во дворце царила такая суета, а Эгери оказалась так напугана и подавлена непривычным многолюдьем и роскошью, что ничего не запомнила. Теперь она очень об этом жалела: ей хотелось знать хотя бы имя спасителя. А вот то, чего она не желала помнить, она помнила прекрасно, до мельчайших деталей: и отбитый угол плиты на полу подвала, где она лежала в ночь после коронации, и трещины и следы сучков на днище телеги, и сухую жесткую траву, что царапала ей нос, когда она убегала по полю, и крик того бедняги, и главное, как через вопль боли вдруг пробились человеческие слова, как он успел сказать: «Я отдаю добровольно!» – освобождая землю Королевства от проклятия собственной крови, а потом снова были лишь крик и хрип, и она прижимала уши, но все равно все слышала.

И с тех пор одна лишь мысль о превращении приводила ее в ужас, словно превращение на самом деле означало возвращение в тот день, в то мгновение. «Кольскег, брат мой, помоги!» – позвала Эгери мысленно, как когда-то, когда лежала на дне сундука. И снова не получила ответа. Что ж, и с этой надеждой пришлось проститься. Она думала, что, приплыв в Королевство, сможет превратиться, незаметно сбежать из обоза армии, добраться до столицы и предупредить ненавистных Кельдингов. Теперь она знала: не сможет. Волшебство ее ушло, ей остается рассчитывать лишь на свои человеческие силы.

Поэтому она заставила себя встать, привести волосы и одежду в порядок, надеть серьги и ожерелье из зеленой яшмы и выйти к Алцию и Арлибию.

Глава 45

Радке никогда прежде не доводилось грести, и она мгновенно стерла руки. Проклятое весло все время зарывалось слишком глубоко, норовило вывернуться из уключины или, наоборот, чиркало по поверхности воды, обдавая неумелых гребцов брызгами. Хорошо еще, море было ровное, как зеркало, а потому горе-путешественникам не грозило ничего серьезнее стертых ладоней или пригоршни воды в лицо.

Поначалу Карстен посадил Радку на руль, но скоро выяснилось, что он и сам гребец не абы какой и, если ничего не предпринять, то до цели они доберутся только к вечеру. Так что Радка, едва не опрокинув лодку, перебралась с кормы на банку, отобрала у своего господина и повелителя одно весло, и лодка, хоть и изрядно петляя, но все же приближалась к маленькому скалистому острову, возвышающемуся прямо посреди бухты Дождевого Камня.

Плыть сюда решил Карстен.

«Все легенды указывают на эту бухту, – сказал он. – Ясно, что город стоял на побережье, иначе бы как его затопило водой? А если в городе и в самом деле было магическое зеркало, то где найти лучшее место для него, чем Страж Года? Наверняка там есть пещера или подземный ход, ведущий прямиком к зеркалу».

Радке было нечего возразить.

Они отправились на побережье, не заезжая в Дождевой Камень, переночевали в рыбачьей деревушке, утром наняли лодку. Хозяин лодки хотел сам отвезти их на скалу, но Карстен отказался: он не сомневался, что об их приезде тут же доложат Вальдиберу, и не хотел, чтобы хоть одна живая душа, кроме них с Радкой, узнала о магическом зеркале. Хозяин лодки не посмел возражать, но явно поскучнел: он боялся отдавать свою кормилицу в чужие руки.

«Небось, сейчас смотрит на то, что мы вытворяем, да за сердце держится», – думала Радка.

На берегу, на высоких обрывах и в самом деле можно было разглядеть человеческие фигурки: похоже, вся деревня, затаив дыхание, следила за их мореплаванием. Хорошо еще, что день выдался чудный: безмятежно спокойное море отражало легкие кучевые облака, чайки кружили над водой, отыскивая рыбу, на горизонте на самом пределе видимости вздымались вверх тонкие, как спичинки, мачты корабликов: какая-то флотилия лежала в дрейфе, ждала хоть малейшего ветерка, чтобы распустить паруса.

Желанный им остров был уже совсем близко. И, еще подходя к нему, Радка увидела в скалах на высоте в два-три человеческих роста (точнее, она определить не могла) поднимающийся из расселины куст, а за ним – темное пятно, похожее на вход в пещеру.

Карстен тоже заметил, куда она смотрит, и радостно потер руки.

– Ну вот видишь, все как я говорил.

Они втащили лодку на гальку и полезли вверх. К расщелине вела узкая, едва заметная тропка, и все же люди здесь, несомненно, ходили. За кустом обнаружился вход в небольшую пещерку, в центре которой лежали отсыревшие угли да несколько рыбьих хребтов. Пещерка была длиной в пять шагов и заканчивалась глухой каменной стеной без всякого намека на подземный ход или еще что-то подобное. Карстен и Радка простучали стены рукоятками ножей, нажимали на все выступы, пытались отковырять отдельные камни – все безрезультатно.

– Пора возвращаться, – сказал Карстен, заметив, что солнце уже опускается к горизонту. – Либо здесь ничего нет, либо ход спрятан так, что открывается лишь посвященным. В любом случае мы больше ничего не можем сделать.

Они, все так же поминутно петляя и сражаясь с веслами, подгребли к берегу и вернули лодку рыбакам.

– Ну что, останемся на ночь здесь или вернемся домой? – спросил Карстен Радку.

Девушка была не против горячего ужина и ночевки под крышей, но уже успела понять, что Карстену тяжело с чужими людьми, особенно когда он и без того чувствует себя в проигрыше. Поэтому она сказала:

– Конечно, поедем, Мильде там совсем одиноко.

И не прогадала. Заметив, что она клюет носом, Карстен пересадил Радку из-за спины вперед, так что она оказалась фактически в его объятиях. Лошадь шла шагом, ночной лес щебетал на тысячу голосов, в воздухе стоял сильный и острый запах раскрывающихся листьев. Радка и в самом деле скоро задремала, впрочем, не позволяя себе засыпать глубоко, боясь попустить хоть одно мгновение этого тихого и безмятежного счастья – едва ли подобное когда-нибудь повторится. И все же она провалилась в сон, а про снулась уже на рассвете, когда вершины сосен загудели от утреннего ветра.

Они все еще ехали через лес. Радка завертела головой, пытаясь понять, где находится, и вдруг узнала место: они ехали по дороге на Купель.

– Карс, мы не заблудились? – спросила Радка, поудобнее устраиваясь на спине лошади.

– Что? – Карстен тряхнул головой и улыбнулся. – А, нет. Просто я подумал… Наверное, нам стоит навестить твоего друга антиквара. Я заплачу за меч, а потом задам ему пару вопросов. Как тебе эта мысль?

Глава 46

Аэллис, стоя у обрыва, вглядывалась в даль.

– Куда ты смотришь? – Рейнхард тронул ее за плечо. – Нам пора возвращаться.

– Да-да, конечно. – Девушка тряхнула волосами и поймала руку юноши. – Не могу понять, что это с Матсом. Будто напился. Но он прежде никогда не выходил в море пьяным.

– Что еще за Матс? – полюбопытствовал Рейнхард. – Возможно, я чего-то не вижу, но, по-моему, мы тут вдвоем.

Они и в самом деле были вдвоем – высоко над морем на самой вершине скалы, у подножия которой паслись их кони. С недавних пор это стало одним из любимых мест Аэллис и Рейнхарда.

– Так что за Матс? – настаивал юноша, играя с длинными и тонкими пальцами Аэллис. – Не вижу никакого Матса.

– Он вон там. – Девушка указала на маленькую лодку, пересекавшую воды бухты. – Матс – рыбак из нашей деревни, это его лодка, видишь красный кант вдоль бортов?

– Понятно. А с чего ты взяла, что он напился?

– Посмотри, как он странно гребет. Лодку все время шатает из стороны в сторону. Может, ему плохо? Но почему вдруг? Матс и его сыновья здоровее всех в округе.

– Я знаю! – засмеялся Рейнхард. – Он ловил рыбу и вытащил волшебное кольцо, исполняющее желания, а так как он здорово замерз и его мучила жажда, он сразу потребовал прямо в лодку бочонок браги. И так здорово к нему приложился, что спьяну тут же уронил кольцо обратно за борт. И так с этим кольцом происходит уже не одну тысячу лет. Нравится такая история?

– Конечно, – вздохнула Аэллис. – У тебя вообще здорово получается сочинять, мне бы так. Расскажи еще что-нибудь, а?

– А что в награду?

– Там видно будет. – Аэллис таинственно улыбнулась. – Пока не расскажешь, не узнаешь. Рассказывай!

– Ну хорошо, слушай.

Рейнхард поднялся на ноги, прошелся туда-сюда по скале, пиная мелкие камешки, потом осмотрелся в поисках того, что могло бы стать отправным пунктом для новой истории. Вблизи ничего интересного не нашлось, и Рейнхард приложил козырьком руку к глазам, разглядывая горизонт.

– Ага, есть! – воскликнул он. – Видишь вон те корабли? Вон, в дрейфе. Знаешь, как они здесь оказались? На них прибыла принцесса Сюдмарка, чтобы выйти замуж за… чужанского принца. Но одна из служанок принцессы была дочерью злой колдуньи – об этом никто не знал. И вот однажды ночью служанка заманила свою госпожу на корму и сбросила ее в воду, а сама приняла ее обличье, и никто не догадался о том, что принцесса – подменыш. А бедная девушка упала в воду и превратилась в русалку. И вот однажды юный принц, который все-таки женился на злой служанке, отправился на охоту. День был жаркий, и ему захотелось искупаться. Но когда он подъезжал к берегу, то вдруг услышал дивное…

– Рейн, а с чего ты взял, что эти корабли из Сюдмарка?

– Что?

Юноша с возмущением уставился на Аэллис. Она, конечно, прелесть, но даже ей не стоило прерывать его историю на самом интересном месте.

– Они правда из Сюдмарка? Как ты об этом узнал? – с непонятной тревогой переспросила девушка.

– Ну да, из Сюдмарка. У них такая высокая корма, это сразу видно. Там третий ряд весел и места для гребцов.

– Ты уверен?

– Ну да, уверен. Когда мы жили в столице, я частенько ходил в порт. Конечно, корабли из Сюдмарка туда не заходили, но один мой приятель из порта, он… – Тут до Рейнхарда постепенно начало доходить: – Постой! Ты думаешь, что если это корабли из Сюдмарка, то они…

– То их сюда никто не звал! – воскликнула Аэллис, вскакивая на ноги. – Пошли. Мы должны как можно быстрее рассказать об этом матери.

* * *

Госпожу Дуаду они застали во дворе Дождевого Камня. Замок уже гудел как растревоженный улей: слуги выводили и седлали коней, выносили из комнат оружие. Чуть в стороне, между внутренней и внешней стеной, толпились несколько десятков крестьян, пришедших из соседних деревень с вилами и рогатинами.

Выслушав сбивчивый и торопливый рассказ Аэллис, Дуада коротко кивнула.

– Да, знаю. Рыбаки заметили эти корабли еще утром. Нам повезло, что день сегодня ясный и видно так далеко. Похоже, они ждут темноты и прилива, чтобы начать высадку на берег. Попробуем их встретить с тем, что у нас есть. Я отправила гонца к Вальдо и велела ему бросать его дурацкий мятеж, раз он нужен здесь. Надеюсь, у него хватит ума послушаться. Но в любом случае раньше завтрашнего вечера он сюда не доберется, так что начинать нужно нам.

– Вы позволите мне быть с вами? – тут же спросил Рейнхард.

– Вальдо это не понравилось бы, – твердо ответила Дуада.

– А моему брату не понравилось бы, что я не помог соседям в трудную минуту, – возразил юноша. И добавил как мог мягко: – Пожалуйста, не позорьте меня. Я уже не так мал, чтобы меня отсылали прочь с поля боя только потому, что уже стемнело и все хорошие дети выпили свое молоко и мирно спят в кроватках.

– Хорошо, – со вздохом согласилась Дуада. – В таком деле действительно не может быть лишних людей.

* * *

С началом прилива корабли Сюдмарка двинулись к берегу. Немногочисленный отряд Дуады поджидал их в прибрежных скалах. В сгустившейся темноте кораблям пришлось зажечь носовые и кормовые огни, чтобы не повредить друг друга в незнакомых водах, а потому в первые минуты преимущество оказалось на стороне людей Королевства.

Едва первые солдаты Сюдмарка спрыгнули на берег, навстречу им тут же бросились конники и пешие отряды крестьян, потеснили назад, не давая выйти из воды, заставляя сражаться на мелководье. Вскоре на волнах уже закачались трупы. Рейнхард, носившийся на своем коне между сражающимися, видел и панцири воинов Сюдмарка, и кожаные куртки крестьян Дождевого Камня. Ему пока что не удалось убить ни одного врага: удары его копья неизменно попадали в щиты пехотинцев Сюдмарка. А вот сам он, замешкавшись, едва не лишился ноги: если бы умная лошадь в испуге не отпрянула в сторону, юному воителю было бы несдобровать. И все же пока он цел и невредим, только здорово ошарашен: беспорядочная и ожесточенная поножовщина на берегу ничуть не походила на ту красивую и торжественную войну, о которой пели в песнях.

Конники пытались подобраться поближе к кораблям, чтобы забросить туда горящие факелы. Заметив этот маневр, командующий армией Сюдмарка приказал отвести корабли на глубину. Многие солдаты спрыгивали в воду прямо с отходящих кораблей, чтобы присоединиться к своим товарищам на берегу. Однако их ждал сюрприз. Поначалу бухта казалась мелководной, солдаты брели едва по пояс в воде, – и вдруг дно неожиданно ушло у них из-под ног. Как позже узнал Рейн хард, защитники Дождевого Камня еще в незапамятные времена вырыли вдоль побережья бухты глубокий ров и из года в год заботились о его сохранности. Казалось, что удача этой ночью будет на стороне защитников побережья.

Но тут корабли развернулись к берегу бортами и открыли огонь из пращей, стрелометов и малых катапульт. Теперь уже людям Королевства пришлось отступить, оставляя прибрежную полосу врагу. С кораблей начали спускать шлюпки. Все новые и новые солдаты спрыгивали на берег, в воздухе заполоскались знамена Сюдмарка.

Отряды Дуады вновь ушли в скалы и открыли стрельбу с возвышенностей. Но было уже ясно, что битва проиграна: госпожа Дождевого Камня смогла выставить всего лишь несколько десятков бойцов, а с кораблей сходили сотня за сотней.

Около полуночи Дуада приказала отступать в замок. Армия Сюдмарка высадилась на землях Королевства.

Глава 47

Остаток ночи Дождевой Камень готовился к обороне, в замок сгоняли скот из деревень. За стенами собирались женщины и дети. На рассвете посланные Дуадой разведчики сообщили, что армия Сюдмарка движется военным маршем в сторону от Дождевого Камня – враги сразу же заняли Королевскую дорогу и сейчас направляются к Купели.

Когда эта весть дошла до крестьян, они разразились криками ликования, Дуада же помрачнела.

– Мы не должны без боя пускать их вглубь страны, – сказала она решительно. – Это наша работа, за нее мы и получили во владение Дождевой Камень.

– Мы должны ждать господина Вальдибера, – возразил Рейнхард. – Без подкрепления нам ничего не сделать.

Дуада упрямо покачала головой:

– Вальдо не понравится, что я позволяю врагам хозяйничать на нашей земле в его отсутствие. Мы должны попытаться еще раз. Они идут по дороге, у них большой обоз, и они не знают этих мест. Мы могли бы пройти лесом, устроить на их пути засеку и напасть из засады.

– Мне кажется, что это безумие, – как мог спокойно сказал Рейнхард. – И все же я вновь прошу позволения присоединиться к вам.

– Нет, – возразила Дуада. – Нет, если хочешь нам помочь. Я хочу просить тебя об услуге.

– Я слушаю, моя госпожа, – мрачно отозвался Рейнхард.

Ему уже было ясно, что Дуада измыслила какой-то способ отделаться от него в самый интересный момент.

– Я хочу, чтобы ты отвез Аэллис и Бергу в Сломанный Клык. Там для них будет безопаснее, пока ни меня, ни Вальдо нет в Дождевом Камне. Заодно попроси своего брата прислать нам отряд на помощь. Договорились? – сказала Дуада.

– Договорились, – вздохнул Рейнхард.

Ему и в самом деле было нечего возразить.

– Отлично, значит, я могу на тебя положиться. – Дуада потерла руки. – Берга, детка, принеси-ка карту, надо назначить для Карстена место встречи. А потом ступай с Аэллис собирать вещи.

Глава 48

Вальдибер, хозяин Дождевого Камня и предводитель армии мятежников, лежал в сырой траве, прячась за корнями старой березы, и глядел на раскинувшееся перед ним широкое непаханое поле, где в полном блеске, с развернутыми знаменами и сверкающими доспехами под бой барабанов и пение флейт выстраивалась армия ненавистного Кельдинга. Чуть в стороне на возвышенности, где посуше, размещался обоз: солдаты расставляли шатры, разгружали телеги, разжигали костры.

Такое положение Вальдиберу ужасно не нравилось: мало того, что на холодной земле он наверняка схватит обострение ревматизма, а Дуада с ее волшебными жгучими мазями на сей раз далеко, так еще и сама ситуация была унизительной до предела. Выходило, что он буквально ползает на брюхе перед предателем Кельдингом.

Хорошо еще, что сам Кельдинг об этом не догадывается, но он-то, Вальдибер, все знает, и, что самое скверное, его люди в лагере за холмом тоже знают. Наверняка будут хмыкать, хотя ради них он и старается. Конечно, можно послать кого-то из молодежи, даже нужно, так было бы гораздо правильнее, но Вальдибер привык верить только собственным глазам.

А если говорить совсем начистоту, он был встревожен. Он не понимал, каким образом этот проклятый Кельдинг выследил их в Шеламе и подошел прямиком к их главному лагерю. Будто умел обращаться в птицу и высматривать противников с высоты небесной. Да нет, ерунда, Кельдинги – не оборотни, это всякий знает.

И не вояки, если на то пошло. Возможно, старый Стакад – мастак на всякие штучки, возможно, Хильдебранд чего-то стоит в бою, но этот мальчишка король – полный дурак. Он крепко влип и, похоже, даже не догадывается об этом. Конечно, возможность поспать в тепле и сухости – великое дело, и все же возвышенность следовало отдать войскам, а обоз, наоборот, запихать в ближайшую лощину. В такой грязи и конница, и пехота Кельдинга моментально завязнут, а он, Вальдибер, без труда обойдет их лесом с флангов и устроит им такие клещи, каким позавидует любой кузнец. Никто из войска Кельдинга не уйдет живым с равнины – это Вальдибер видел совершенно ясно, как бородавку на собственном носу. А ради того, чтобы прийти к такому выводу, стоило полежать в грязи. На мгновение Вальдиберу даже стало жалко стоящих перед ним красавцев воинов в нарядных зеленых плащах с оленями. Во-первых, они такие же дети Королевства, как и он сам, а во-вторых, ужасно умирать ни за грош по дурости своего военачальника. Но Вальдибер тут же отогнал эту мысль. Они добровольно пошли под руку короля-предателя, а значит, заслужили наказание.

Он хотел уже незаметно отползти назад, чтобы вернуться к своим и отдать последние распоряжения перед битвой, но тут заметил странное движение в рядах противника. Солдаты расступились, и на середину поля вышел – Вальдибер не поверил своим глазам – проклятый Кельдинг. Он шел, согнувшись в три погибели, а на спине тащил огромный стол. Солдаты, казалось, были не меньше Вальдибера изумлены поведением своего короля. И немудрено! Хардинги, небось, никогда не позволяли себе подобных штучек.

Не доходя пары десятков шагов до края леса, Кельдинг остановился, поставил стол на землю, пошатал его, проверил, прочно ли стоят ножки, затем отступил в сторону и хлопнул в ладоши. Со стороны обоза выступила целая процессия слуг. Они принесли и установили у стола два складных кресла, а на сиденья положили две подушечки, обитые алым бархатом. Стол застелили белоснежной кружевной скатертью, поставили на него кувшин с вином, два высоких фужера из голубого стекла, а также две тарелки. Затем на столе появились: копченый свиной окорок, огромный пирог на блюде, глиняная тарелка с жареной рыбой, блюдо с хлебом, золотистая головка сыра. Осмотрев этот натюрморт, Кельдинг одобрительно кивнул и, повернувшись к лесу, крикнул:

– Вальдибер из Дождевого Камня! Согласен ли ты отужинать со мной перед битвой? Я обещаю тебе безопасность. Приходи.

Проклиная себя и сумасшедшего Кельдинга, Вальдибер поднялся на ноги и крикнул в ответ:

– Хорошо! Я приду. Жди меня.

Он понимал, что выбора у него нет.

* * *

У себя в лагере Вальдибер нарочито долго мылся, переодевался и приводил себя в порядок. С одной стороны, нужно было выглядеть достойно перед лицом ненавистного Кельдинга, а с другой – пусть мальчишка посидит-подождет посреди поля. В который раз уже Вальдибер пожалел, что ныне с ним нет его Дуады.

– Ты себе хозяин, Вальдо, – сказала она, прощаясь. – И я не хочу понуждать тебя действовать против своей натуры. Но не понуждай же и ты меня. Мое место в Дождевом Камне, а мое дело – быть маркграфиней. Разбоем на большой дороге никто в нашей семье не занимался.

– Это не разбой! – возмутился тогда Вальдибер. – Кельдинг нарушил справедливость, мы должны покарать его.

– А скольких ты покараешь, пока доберешься до Кельдинга? – вдруг спросила Дуада.

– Проклятым чужанам тоже нужно показать их место! – рявкнул Вальдибер.

– Твой сосед граф Карстен отыскал для них неплохое место, – и тут нашлась жена. – Они пашут его землю и защищают его замок. Что тут плохого? Довольны и они, и он.

– Карстен – глупый и трусливый мальчишка!

– Но он строит, а ты хочешь разрушать. Тех, кто строит, часто поначалу считают трусами, но потом все же вспоминают о них с благодарностью.

У нее на все был ответ! Чувствуя свою правоту и бессилие эту правоту доказать, Вальдибер в гневе замахнулся на супругу и тут же поспешно дал лошади шпоры – чтобы не совершить того, о чем ему до конца дней стыдно будет вспоминать.

«Это она, она меня довела… Знает же, что нельзя, а все равно спорит, – бормотал он тогда, покидая Дождевой Камень; то же бормотал и теперь, с трудом натягивая маркграфский перстень на палец с распухшими суставами. – Вот посмотрели бы они с Карстеном на своего дорогого Кельдинга, поняли бы, что это такое – служить безумному королю».

* * *

Безумный Кельдинг так и ждал его, сидя за столом. Когда Вальдибер подъехал, мальчишка-король о чем-то беседовал с черноволосой женщиной в алом платье, сидевшей на огромном и черном, как смоль, коне. У женщины были длинные, не убранные в прическу волосы и злое лицо. «Вот и подругу нашел себе под стать! – подумал Вальдибер. – А еще говорят, только-только свадьбу сыграл. Посмотрела бы Дуада, что бы сказала?! Если эта королевская подстилка ждет от меня поклонов – не дождется». Впрочем, женщина тут же отъехала к войскам, не удостоив Вальдибера ни взглядом, ни словом.

Зато Кельдинг – сама любезность. Он привстал из-за стола, подождал, пока Вальдибер опустится в кресло, и лишь после этого сел сам. Вальдибер только ртом дернул: эти Кельдинги как были дворецкими, так и остались. Дворецкий на троне – смешное и омерзительное зрелище. Вот Хардинги…

– Я рад увидеться с тобой перед боем, повелитель Дождевого Камня и защитник восточных рубежей, – заговорил король, сам наливая вино в кубок Вальдибера. – Ты не смог прибыть на похороны моего отца, и у меня не было возможности спросить у тебя, как обстоят дела на взморье и не нуждаешься ли ты в помощи.

– Я не нуждаюсь в помощи, – быстро ответил Вальдибер. – Да и, говоря по чести, единственная помощь, какую мы до сих пор получали от тебя, – это новые налоги и поборы.

– Да, налоги редко радуют людей, – легко согласился Кельдинг. – Людям трудно заметить, как их деньги возвращаются к ним же: новыми дорогами, новыми каменными стенами, новыми причалами в портах, лучшим вооружением для армии, новыми дипломатическими союзами. Тем более что очень часто эти деньги возвращаются не к самим людям, а лишь к их детям. Но позволь мне хоть немного загладить свою вину. Разумеется, я не могу сейчас вернуть тебе и твоему войску отданные сборщикам налогов деньги, зато я хотел бы послать в твой лагерь несколько повозок с пивом, хлебом и прочей снедью, чтобы твои люди также смогли подкрепиться, ожидая тебя. Пусть кто-нибудь из твоих доверенных людей осмотрит повозки и заберет их. Думаю, это будет разумнее, чем разграбить еще один поселок и окончательно обозлить крестьян.

Вальдибер выругался про себя. Кельдинг нанес удар удивительно точно. Они действительно уже не первый день голодали, и действительно местные крестьяне любили повстанческую армию ничуть не больше, чем проклятых дивов-захватчиков. У Вальдибера и его командиров хватало ума, чтобы это понимать. Однако это не заставит их склониться перед Кельдингом.

– Нам ничего не нужно, – твердо сказал Вальдибер. – Да ты и не можешь ничего нам дать. Все, чем ты владеешь, ты владеешь не по праву. А тот, кто принимает ворованное добро, сам становится соучастником преступления. А если ты думаешь, что голод помешает нам завтра разбить твою армию, то подожди до завтра и сам все увидишь.

– Хорошо. – Кельдинг ни на шаг не отступал от своего заботливо-ласкового тона. – Но если ты не позволяешь угостить тебя, позволь мне хотя бы поработать почтальоном. По дороге сюда мы перехватили гонца, который вез тебе послание из Дождевого Камня. Я хотел бы отдать его тебе.

И Рагнахар действительно вытянул из-за пазухи свиток и передал Вальдиберу. Тот принял свиток и с изумлением обнаружил, что печать не сломана.

– Хочешь, прочту его? – все так же миролюбиво и дружелюбно предложил Кельдинг. – Здесь же довольно темно и тебе, наверное, трудно… Или позови своего писца…

– Я справлюсь, – отрезал Вальдибер. – Если ты хочешь узнать, что в письме…

– Я и так знаю, – спокойно сказал Рагнахар. – У Дождевого Камня высадилась с кораблей армия Сюдмарка. Госпожа Дуада дала им бой, передай ей мое восхищение и благодарность при встрече. Однако войско захватчиков слишком многочисленно. Оно практически не понесло потерь в стычке на берегу и сейчас продвигается к Купели. Думаю, в конце этой декады они будут у стен столицы.

Вальдибер, пораженный услышанным, не нашел что ответить. Он принялся разбирать беглые строчки письма: Дуада не стала прибегать к услугам писца и писала явно второпях, путаясь и сбиваясь, и все же из того, что удалось разобрать Вальдиберу, явствовало: Кельдинг говорит правду. Сюдмарк действительно начал марш на столицу, причем не со стороны гор, чего все ждали, а со стороны побережья.

– А еще я знаю, что твое войско находится тут неподалеку, в лесу, за холмами, у Пьяной речки, – продолжал Кельдинг, и в его голосе все явственнее звучала сталь.

– Откуда знаешь? – растерянно спросил Вальдибер.

– Сорока на хвосте принесла. Ты лучше спроси, почему я, зная это, не ударил по вам еще вчерашней ночью с севера и с юга, не загнал вас в воду и не перерезал вам глотки, как оленям? Молчишь? Не хочешь спрашивать? Ну ничего, я тебе и так отвечу. Вот из-за этого самого письма. Если мы будем резать друг друга, в то время как к столице приближаются войска Сюдмарка, значит, мы и в самом деле недорого стоим. А? Что? Не слышу ответа? Ты согласен?

– Согласен! – рявкнул Вальдибер.

Он понимал, что его обставили. Проклятый Кельдинг с проклятыми южанами заставили его отступиться от собственных слов. И все же сейчас у него не было выбора. Сначала Сюдмарк, потом… все остальное.

– Хорошо, мальчишка, – процедил Вальдибер, стиснув зубы. – Можешь считать, что ты меня победил. Давай свою снедь, давай овес, если у тебя он есть. На рассвете мы выступаем к Купели.

– Нет, – возразил Кельдинг.

– Что?!

– Нет, – повторил юный король. – Не так быстро. Сначала ты выслушаешь меня до конца.

– Что-то еще?

– Да. Очень многое. Пусть это не касается Сюдмарка. Это касается тебя и тех, кто с тобой. Вашей обиды. Я действительно жалею, что ты не приехал в столицу этой весной, мы все решили бы уже тогда и тебе не нужно было бы поднимать людей. Но что было, то прошло. Мы будем говорить сейчас.

– О чем?

– Обо всем. О налогах, о дивах, о моих правах на престол. С этого и начнем. Я прекрасно знаю, что сижу на троне Хардингов не по закону. Но скажи мне, где вы были год назад? Почему тогда же не возмутились? Почему не скинули нас и не вернули на трон Хардинга? Можешь не отвечать. Сам отвечу. Я думаю об этом не первый день и кое до чего додумался. Потому что вы прекрасно понимали, что Хардинг не спасет вас от дивов, а мой отец спасет. И вы решили: мы подождем, посмотрим, как справится с делом Стакад. А сейчас, когда Стакада нет и прямой угрозы со стороны дивов тоже нет, вы сочли, что вам нет резона подчиняться мальчишке-королю. Можно вернуть на трон Хардинга и надеяться на его благодарность. Если даже ты сам об этом не думал, те, кто за тобой пошел, наверняка думали. Разве не так?

Вальдибер молчал. Потому что это была правда. А он не привык отворачиваться от правды.

– Так вот. Давай пока не будем говорить о законе, – продолжал Кельдинг. – Мы еще поговорим о нем, это будет очень важно, но немного погодя. Сейчас поговорим о будущем. Что будет с Королевством, если вы продолжите смуту и посадите на трон Хардинга? Я не знаю, где вы его возьмете, но об этом мы пока тоже забудем. Как только дивы поймут, что в Королевстве снова междоусобица, они спустятся с гор и тебе придется воевать на три фронта: против меня с Хильдебрандом, против дивов и против Сюдмарка. Скажи мне тогда, кто будет убирать урожай на наших полях этой осенью? Огонь и мечи, правда? А что здесь будет следующей весной? Голод и смерть.

– Лучше война, чем терпеть дивов на своей шее, – возразил Вальдибер.

– Да? Ты так думаешь? А я тебе отвечу лишь одним словом: перевалы. За дивьими горами лежат богатейшие земли Долины Ларчика, и, вместо того чтобы воевать и грабить, мы могли бы с выгодой торговать. А что до дивов на твоей шее, то согласишься ли ты потерпеть их немного, если я скажу тебе, что при твоих детях или внуках граница Королевства будет проходить уже по ту сторону Дивьих гор? Зачем воевать с ними, если можно использовать?

– Это слова, – решительно возразил Вальдибер. – Ты говоришь много красивых слов, раздаешь много обещаний, но на деле ты отбираешь у нас и отдаешь им.

– Ты прав, – согласился Кельдинг. – Ты прав, и я даже не буду оправдываться. Вместо этого я расскажу тебе, что сделаю, когда мы победим Сюдмарк.

– Могу себе представить! – фыркнул Вальдибер.

– И все же послушай, – мягко приказал Рагнахар. – Я не мой отец и даже не мой дядя. У меня нет их талантов, нет их уверенности в себе. Но раз уж я оказался на троне, пусть и незаконно, и не могу его покинуть, не вызвав страшной войны в Королевстве, я хочу хотя бы править по справедливости.

– Ты?!

– Да, я. И первое, что я сделаю после победы, – соберу в столице все дворянство, положу перед ними законы, что остались нам от Хардингов, и скажу: «Посоветуйте мне, что здесь должно оставить неизменным, а что нужно изменить для блага жителей Королевства». И все вместе мы составим новый закон, такой, который всякий разумный и честный человек признает справедливым. Я построю на деньги королевской казны в каждом большом городе храм Айда Справедливого, Покровителя Закона, и прикажу отправить в каждый храм точную копию нашего общего закона, так чтобы любой человек, будь он знатный или простец, мог прийти туда и узнать у служителей храма, как должно по справедливости решаться его дело. После этого я попрошу каждого жителя моего Королевства, от могущественных герцогов до простых крестьян, присягнуть на верность мне и общему закону. Ты согласен с этим?

– Да… но… но что если твой замечательный закон все же будет нарушаться?

– За его исполнением будете следить вы, дворяне. Я буду просить вас присылать своих младших сыновей в столицу. Их будут учить лучшие учителя, а потом я дам им посты в собственной канцелярии, в королевском суде, в войске, в королевских канцеляриях и судах других городов. Старшие дети будут, как и прежде, защитниками наших границ и земель, а младшие станут защитниками закона. При этом один раз в пять лет все дворяне будут снова собираться в столице и решать, какова должна быть величина налогов, на какие нужды следует в первую очередь потратить деньги, какие поправки нужно ввести в закон и прочее.

– Не проще ли позволить нам самим собирать деньги и судить преступников на своей земле?

– Так все и будет. Но ты сам знаешь, что далеко не все так честны, как ты, и многие из держателей земель попытаются повернуть закон в свою сторону. Чтобы этого не случилось, нужны будут королевские разъездные судьи, которые будут проверять, как обстоят дела в различных областях. Этих судей я буду назначать из числа ваших детей, что придут ко мне на службу. Кроме того, для слушания каждого дела будут избираться двенадцать самых уважаемых граждан из той области, где будет слушаться это дело, и они должны будут засвидетельствовать, что все прошло по закону. Если подсудимый будет из числа крестьян, эти двенадцать граждан должны быть крестьянами, если из числа горожан – горожанами, а если он будет благородным, то надзирать за судом будут дворяне. Ты согласен?

– Да… пожалуй, да… но… мы уже приносили клятву Хардингам, когда получали от них земли. Ты хочешь связать нас еще одной клятвой?

– Вы будете клясться не Кельдингам, а себе самим, земле, которую будете защищать, и общему закону, который сами напишете. Я здесь лишь посредник и не претендую на большее. Меня избрал своим голосом Айд, бог справедливости, и я передаю вам его слова, а мне нужны от вас лишь доверие и благожелательность. Я мог бы просить своего бога совершить пару чудес и заставить вас уверовать, но я думаю, этого не нужно. В его словах, которые я передаю тебе, звучат мудрость и правда, а так как ты не ребенок, но зрелый муж, так как ты человек чести, ты согласишься с ними, не требуя вздорных фокусов вроде тех, к которым прибегают чародеи на ярмарках. Мы, я и мой бог, говорим с тобой открыто и с полным доверием и ждем от тебя того же. Ты согласен?

– Да! – Вальдибер вскинул голову и поднялся на ноги. – Да, будь я проклят!

– Хорошо. – Кельдинг тоже встал и положил Вальдиберу руку на плечо. – Я знал, что смогу на тебя положиться. Присягни мне первым, приведи к присяге своих людей и поспешите к Купели. Сядь на хвост армии Сюдмарка и гони ее к столице, не давая остановиться и пополнить запасы. А мы с Хильдебрандом тем временем приготовим незваным гостям сюрприз. И не забудь отблагодарить от моего имени свою жену, когда свидишься с ней. Ее я также хотел бы видеть в столице после победы.

Глава 49

Радка и Карстен добрались до Купели на рассвете, но город уже не спал. Страшная весть о приближении армии Сюдмарка добралась сюда и взбудоражила жителей. Все ворота в городских стенах сейчас распахнуты настежь, и через них непрерывным потоком шли люди. Одни бежали под защиту города, другие, наоборот, решили уйти и отсидеться в лесах.

Радка первым делом побежала к себе домой, но там было тихо и темно: мать с отцом снова бросили дом. Господин Борас и его люди тоже куда-то ушли. Причем, по всей видимости, это случилось давно: двери хозяйского дома и кладовых – сорваны, в грязи валялись обрывки кружев, сломанная деревянная ложка, несколько колосков, пара раздавленных луковиц. Похоже, после ухода хозяев здесь уже поработали грабители. Оставалось лишь надеяться, что все обитатели дома, включая козынек, живы, здоровы и сумели найти надежное укрытие.

Возвращалась Радка осторожно и крадучись, стараясь с одной стороны держаться людных улиц, с другой – идти как можно неприметнее, не попадаясь никому на глаза. Здесь, как и у ворот, было полно народа, и снова все спешили, бестолково суетились, то и дело сталкивались на перекрестках, теряли вещи, затевали бессмысленные перебранки, словно каждый человек – маленький костерок страха, и прохладный весенний воздух не в силах притушить разгорающийся пожар паники. Радке такое поведение казалось дикостью. У себя в Сломанном Клыке им случалось переживать нашествия дивов, это тогда выдались тревожные дни, но ни разу в замке не вспыхивало ничего похожего на панику. Возможно, в глубине души все боялись, но это не имело никакого значения. Просто делали то, что нужно сделать по возможности быстро и хорошо, и ощущение единства, общей работы помогало справиться со страхом. Поневоле Радке вспомнились иные рассветы, когда они с матерью шли на работу, встречаясь с такими же молчаливыми полусонными трудягами, и девушке казалось, что она чувствует за этими выступающими из утреннего полумрака фигурами нечто большее – город как единое существо, сильное силой и трудом своих жителей. Теперь же город бестолково суетился, словно больное животное, и Радка понимала: даже если армия Сюдмарка пощадит Купель, удар в чрево города уже нанесен, ему предстоит долго оправляться.

Вернувшись к Карстену, Радка застала удивительную и трогательную картину. В темном и пустом зале гостиницы горела одна-единственная свеча. Посреди зала, помахивая хвостом, стояла их с Карстеном лошадь. Сам юный маркграф, как ни в чем не бывало сидя за столом, объедал куриную ножку и кормил животину с ладони ломтиками лепешки. Контраст между этой мирной сценой и охваченными паникой людьми на улицах города был так разителен, что у Радки на глазах выступили слезы умиления.

– Не решился оставить ее на улице, – пояснил Карстен. – По нынешним временам уведут в один миг, моргнуть не успеешь, да еще и пырнут чем-нибудь, чтобы поменьше возражал. Вот держи. – Он протянул Радке вторую куриную ножку и целую лепешку. – Съешь по дороге, ладно? Раз тут такие дела, нам нужно поскорее домой возвращаться.

– Давай, я готова, – Радка приняла подарок и взяла лошадь под уздцы. – Тот антиквар наверняка тоже сбежал.

– Ну, к антиквару все-таки заглянем, раз потащились в такую даль, – спокойно сказал Карстен. – Дело-то недолгое.

– Уходите, добрые господа? – С кухни показался хозяин. – Доброго пути. А то остались бы, здесь стены крепкие, дом построен на славу, подвал большой, всем места хватит. Дня два-три пересидим, а там видно будет.

– Нет, мы спешим. – Карстен поднялся на ноги и бросил на стол пару монет.

Но Радка не сумела сохранить спокойствие.

– Постыдился бы говорить про такое! – набросилась она на хозяина. – Чай не калека, руки-ноги на месте! Иди на стены, там в такую пору лишних людей нет.

– Цыц ты, умная больно! – рявкнул тот в ответ. – Сначала сама ума наживи, потом других учи.

– По-моему, она права, – спокойно сказал Карстен. – Но я тебе не командир, и она тоже, поступай, как знаешь.

– Простите, простите на худом слове, добрые господа, – заторопился хозяин. – Впопыхах-то чего не скажешь. Прощайте, может, свидимся еще. Как все уляжется, так милости просим к нам. А я уж пойду, нужно ставни на окна навешивать.

Видимо, Радкины слова его все же задели, потому что уходя он бормотал: «Ага, просто у ней все так – иди, говорит, на стены. Да пока я там на стенах кровь проливать буду, здесь без меня соседи все растащат по ниточке. Уж будто я их не знаю, соседей этих!»

* * *

На улице Карстен вновь подсадил Радку в седло впереди себя, и с этого насеста она скоро высмотрела дом с петушком. Дверь была открыта, они втроем – он, она и лошадь – вошли в лавку, и все трое тут же затрясли головами и зачихали: к прежним странным запахам прибавился новый – будто от стухших яиц. Лавка изнутри выглядела удивительно. Теперь, при дневном свете, Радка хоть и могла рассмотреть вещи, лежавшие на прилавках или в огромных шкафах у стен, а все равно не сумела понять, что это и для чего нужно.

Здесь имелись какие-то чучела невиданных зверей, но до того старые и сухие, что невозможно разобрать, что это за зверь. Были пучки трав, обмотанные тесемками и ленточками, медные диски со странными узорами и стрелками и глиняные, покрытые непонятными письменами. По стенам висели свитки, на которых в водяных пузырях совокуплялись человеческие пары, люди со свиными головами играли на гудках, дряхлые старухи прыгали в фонтан и выпрыгивали оттуда юными девами. А над всеми этими странными картинами восходило черное солнце в венце из звезд Меча Шелама.

– Есть тут кто-нибудь?! – крикнул Карстен.

– Кто зовет меня?! – донеслось сверху.

И прежде чем Карстен успел ответить, по винтовой лестнице, ведущей на второй этаж, спустился немолодой уже человек в черной шапочке с жемчужной брошью и пером, в черном бархатном кафтане и темно-синем плаще.

Остановившись на середине лестницы, он махнул своим плащом и торжественно поклонился гостям.

– Простите, что отрываем вас от дел в такой час… – начал Карстен. – Но дело в том, что…

– Какая радость! – в оскликнул хозяин, не дослушав посетителя. – Какая радость в столь необычайный день, день, находящийся под покровительством кровавой звезды войны, приветствовать под своим кровом столь совершенную чету, истинное соединение Серы и Меркурия, воплощение идеального союза, предназначенного для великих деяний! Какое это счастье встретить предопределенную тебе звездами женщину и вместе с ней познать неземное блаженство слияния с великими силами мироздания, счастье, которое мне пока что неведомо! И все же я могу вам помочь. У меня есть талисман волшебной силы, который сделает ваш союз еще более тесным, а радость от обладания друг другом еще более полной! Талисман, который я уступлю вам за символическую цену, смехотворно малую, если учесть его бесчисленные достоинства.

И хозяин лавки ткнул пальцем в картинку, на которой мужчина и женщина вместе выделывали такой финт, что Радка, и так красная от стыда, застыла в благоговейном ужасе и подумала: «Это сколько ж надо выпить, чтобы так извернуться?!»

– Или вот еще, посмотрите сюда, – продолжал меж тем хозяин. – В день противостояния кровавой звезды и звезды-заступницы особенно необходим талисман, предохраняющий от любого оружия и дарующий носящему его человеку здоровье и долголетие. А если положить его в рот в звездную ночь, когда Великий небесный треугольник воссияет вверх острием, то станешь невидимым. – И он помахал перед носом Карстена каким-то полусгнившим, отвратительно пахнущим корнем. – А вот еще одна вещица – забава равно как для малого ребенка, так и для истинного философа… – Антиквар в мгновение ока выставил на стол перед Карстеном и Радкой странную деревянную пирамидку, состоящую из двух цилиндров, один побольше, другой поменьше, и небольшой продолговатый ящичек.

Красиво взмахнув рукой, он открыл ящичек и показал изумленным гостям лежащие на черном бархате округлые гладкие прозрачные пластинки разных размеров.

– Это что, нетающий лед? – не удержался от вопроса Карстен.

Антиквару только того и надо было.

– Нет, что вы, это отшлифованные особым образом кристаллы горного хрусталя. Их привозят с Южных островов. В солнечный день ими можно разжечь костер. Еще ими пользуются ювелиры и менялы, чтобы разглядывать монеты. Однако такие вы найдете в любой большой лавке. Но у меня нечто особенное. Я вам сейчас покажу. Вот, смотрите! – И он жестом фокусника вставил две прозрачные бляшки, одну побольше, другую поменьше, в отверстия наверху и внизу пирамидки.

– Однажды мой маленький сынишка играл с этими кристаллами, – продолжал рассказывать антиквар, – и когда он поднес их к глазам, то закричал, что окошко прыгнуло ему навстречу. Оказалось, что если комбинировать кристаллы, можно то приближать к глазам предметы, то удалять их. Что, разумеется, еще раз доказывает, что весь мир, который мы мним настоящим, – только иллюзия, и истинный мудрец не будет доверять неверным свидетельствам своих глаз или ушей…

Карстен уже протянул руку к пирамидке, но Радка дернула его за край камзола и глянула выразительно: в город вот-вот нагрянут злобные завоеватели, а они тут в игрушки играют. Карстен откашлялся.

– Добрый господин… – решительно начал Карстен.

– Лаинес! – подсказала Радка, припомнив имя, которое называл ей отец.

– Добрый господин Лаинес, – продолжал юный граф. – У меня к вам дело совсем иного рода. Недавно я по случаю купил на рынке некий предмет, происхождения и назначения которого не знаю, и теперь пришел к вам как к человеку знающему, ученому и мудрому, для того чтобы выслушать ваше суждение об этом предмете.

И он положил перед Лаинесом на стол бронзовый меч. Антиквар взял меч в руки, осмотрел его, с важностью покивал и сказал:

– Да, этот предмет мне хорошо знаком. Некогда я сам владел им, но потом он был у меня похищен. Видимо, похититель где-то услышал, что эта вещь может привести ее владельца к величайшим сокровищам Невидимого Города. Однако у него не оказалось должных знаний, какие есть у меня, и он не смог добраться до клада. Ведь я провел долгие годы, познавая тайны мироздания и секреты высших сущностей. В том, что этот меч попал в ваши руки, я вижу знак свыше. Я вижу, что вы человек знатный и обладаете достаточным состоянием. Если мы соединим ваши деньги и мои знания, вы сможете безмерно обогатиться и обрести великую силу, какая доступна лишь избранным.

Радка в тревоге глянула на Карстена: въедливый антиквар определенно набивался к ним в компаньоны, а это казалось ей совершенно лишним. Она-то знала, какие сокровища и источники великой Силы кроются в руинах Невидимого Города, и ясно понимала, что эти вещи созданы не для рук болтуна и обманщика. Оставалось надеяться на то, что Карстен тоже это понимает.

Карстен медлил. Он внимательно посмотрел на антиквара, потом на меч, потом окинул взглядом лавку и наконец заметил на верхней ступеньке лестницы большой, набитый до половины заплечный мешок с распущенными завязками. Похоже, когда они с Радкой вошли в лавку, господин Лаинес как раз укладывал вещи, собираясь дать деру из города и оставив на произвол судьбы все свои замечательные талисманы.

– Я выслушал ваше предложение, достойный хозяин, – сказал Карстен, сдерживая усмешку. – А теперь послушайте мое. В нынешний день, посвященный кровавой звезде, я нахожу неуместным и опасным заниматься поиском сокровищ. Мы можем встретиться с вами в иной день и без спешки заняться нашими изысканиями.

Господин Лаинес попытался что-то возразить, но Карстен взмахом руки дал понять, что еще не закончил свою речь.

– Мы можем отступить так, а можем и по-иному, – продолжал он. – Сейчас вы расскажете все, что вам известно о Невидимом Городе, получите за вашу историю немалую награду – вот эту лошадь. Таково мое предложение. Подумайте. Выбор за вами.

Антиквар колебался недолго. На одной чаше весов были гипотетические сказочные сокровища, на другой – вполне реальная возможность спасти свою жизнь. Поэтому Лаинес вздохнул, сокрушенно покачал головой и сказал:

– Я не могу ни в чем отказать столь благородному, мудрому и прекрасному юноше. Видимо, звезды решили отдать сокровища Невидимого Города в ваши руки и привели вас сюда. Но прошу вас присесть. Как бы мы не спешили, мой рассказ займет некоторое время.

– У нас достаточно времени для того, чтобы выслушать вас, – заверил его Карстен.

Глава 50

Господин Лаинес, ученый антиквар из Купели, начал свой рассказ так:

– Много лет назад со мной приключилось дивное чудо. Я бы разбужен посреди ночи чудесным сном или, быть может, не сном, а видением. В этом видении ко мне приблизился старец в белых одеждах с ясным взором и, протянув мне книгу, на переплете которой были вытеснены таинственные знаки, возвестил: «Дитя мое, взгляни на эту книгу. Ты в ней ничего не поймешь, ни ты, ни кто-либо другой, но однажды ты увидишь в ней то, чего никто не смог там увидеть». Я протянул руки, чтобы схватить книгу, но она и старец тут же исчезли, превратившись в поток золотого света. Проснувшись, я был сильно изумлен, не ведал, что все это значит, но однажды, несколько лет спустя, ко мне в лавку явился чужестранец и предложил мне купить книгу – в точности такую, какую я видел в своем видении. Когда я спросил чужестранца, откуда у него эта книга, тот ответил, что принес ее из дивьих гор, что некий див-волшебник отдал ее ему и велел прийти ко мне, в точности описав мой дом и мою внешность, и сказал, что я щедро заплачу за эту вещь. Так я и поступил. Когда я начал изучать чудесную книгу, оказалось, что она изготовлена не из пергамента, а словно из тонкой коры дерева. На первом из листов я увидел те же знаки, что изображены здесь, на мече: корабль и олень. На другом был изображен прекрасный собой город. На третьем скала, напоминавшая своим видом корабль, на четвертом – уже знакомый мне старец с широкими крыльями за спиной и магическим жезлом в руках, на пятом…

Карстен кашлянул и выразительно посмотрел на лошадь, сгребавшую губами магические корешки с витрины антиквара. Радка отталкивала морду глупой животины и уговаривала ее потихоньку: «Прими! Прими!»

Лаинес замялся. В глубине души Карстен восхитился им: нет сомнений, старый плут больше всего на свете хотел вскочить на свою новую лошадку и убраться из города подобру-поздорову, и все же он не мог себе позволить выйти из образа, не мог упустить такую чудесную возможность покрасоваться и всласть поморочить голову слушателям. Наконец он, видимо, сумел найти компромисс между требованиями тщеславия и доводами рассудка и зачастил, умудрившись не потерять при этом важного и загадочного выражения на лице:

– Каждый раз, когда я открывал книгу, в ней появлялись все новые и новые знаки и письмена. И вскоре я уже сумел прочесть историю Невидимого Города, которую сейчас поведаю вам. Итак, это был славный и великий город, окруженный несколькими рядами стен. Жители его слыли искушеными в волшебстве, но не меньше времени отдавали торговле и сумели скопить невиданные богатства. Пользуясь своей магической силой, они прорыли порон – судоходный канал от моря до стен города, заканчивающийся широкой гаванью, и так смогли выходить в море и торговать со всеми приморскими городами и государствами.

– Что? – в один голос спросили Радка и Карстен.

– Именно так и было написано в моей волшебной книге, – подтвердил Лаинес.

– Но тогда… тогда… получается, что… – Карстен тряхнул головой. – Впрочем, ладно, продолжай, времени у нас совсем немного.

– Мой рассказ тоже будет коротким, – пообещал Лаинес. – Далее в книге говорилось, что, найдя выход к морю, жители города дали обет отвозить на родину всякого чужестранца, который попросит их о помощи. Этот обет они свято чтили и исполняли многие годы. И вот однажды накануне Колдовской Ночи в город явился незнакомец и просил доставить его домой, на остров в море. Когда же у него спросили название острова, он ответил, что имени у этого острова нет, но он сам покажет, куда плыть кораблю, едва корабль выйдет из порона. И хотя на дворе уже была темная ночь, моряки одного из кораблей согласились помочь незнакомцу во исполнение своего обета. Но когда корабль шел по порону, из воды внезапно поднялся Повелитель Морей и приказал морякам немедленно вернуться, иначе он жестоко покарает и моряков, и прочих горожан. Моряки стали совещаться о том, как им поступить, и решили, что не должны нарушать своего слова, иначе, даже если город и уцелеет, имя его будет покрыто несмываемым позором. Итак, они решили продолжать путь, а Повелителя Моря по возвращении задобрить богатой жертвой. И они продолжали путь, хотя по обоим берегам порона, преследуя корабль, бежали огромные стаи волков и грозно выли. Когда же корабль вышел в море, из воды неожиданно поднялся огромный камень, Страж Года, а незнакомец, стоявший на палубе, внезапно превратился в оленя, одним прыжком соскочил на камень и исчез в нем. Тогда все волки завыли от горя и досады, а Повелитель Морей стукнул в днище корабля кулаком, и корабль сам превратился в скалу. И в тот же миг из моря в порон хлынула волна грязи и погребла под собой город. Но, так говорилось в конце, благодаря тому, что моряки все же не решились нарушить обет, имя города сохранилось в памяти людей, а его сокровища когда-нибудь выйдут на свет и снова будут обретены. Поэтому, когда мне принесли на продажу этот меч, я понял, что судьба указует мне путь к сокровищам Невидимого Города. Правда, я до сих пор не знаю, каким образом этот меч может указать на расположение сокровищ, и теперь, видно, не узнаю никогда. Попробуйте вы, возможно, удача улыбнется вам.

– А кто вам продал меч? – спросила Радка.

Лаинес сердито на нее уставился – нечего, мол, девчонке лезть в разговоры серьезных людей, но Карстен кивнул, и Лаинес ответил:

– Один из моих соседей. Не припомню точно имени… то ли Марк… то ли Марс… Говорил, что нашел меч у себя в подвале дома, когда яму под очаг копал. Врал, наверное. Зачем ему в подвале очаг?

У Радки сердце так и оборвалось. Она прекрасно знала, кто и зачем обустраивает очаг в подвале. У самого окошка, чтобы дым наружу тянуло. Хотя все равно глаза щипало так, что хоть плачь. Но зато хоть какое-то тепло по ночам. Марк или Марс, говорите? Неужели батюшка Март этот меч и нашел?! Вот бы его порасспросить… Так ведь опять куда-то сбежал, не доищешься!

Она так расстроилась, что даже не стала ничего рассказывать Карстену: о чем говорить, когда не о чем говорить?! Только спросила, когда они, уже безлошадные, но одаренные волшебной пирамидкой с кристаллами, вышли из антикварной лавки:

– Ну что, теперь куда?

– Теперь в замок, и поскорей! – ответил граф. – Хочу убедиться, что все живы, здоровы и благополучны, а дальше думать будем.

– Как пойдем-то? На дороге, неровен час, на сюдмаркскую армию как раз и нарвемся.

– Ясное дело, – пожал плечами Карстен. – Лесом пойдем. Скоро уже стемнеет, так что проскочим.

– А не заблудимся?

– Постараемся, – улыбнулся граф. – Небо ясное, будем держать на Ржаной Колос и к Паве-реке точно выйдем, а оттуда повернем на Клинок, дойдем до Павинки, там узнаем, какие новости.

– Что еще за колос? – не поняла Радка.

– Созвездие такое, вроде веника или ветки разлапистой. Как раз после захода Солнца должно взойти вон в той стороне. Я тебе покажу. И Клинок покажу, когда к Паве подойдем, он около полуночи поднимется. Ты что, правда, никогда их не видела? Они ведь каждую ночь всходят.

– Да нет. – Радка смутилась, сама не зная почему. – Звезды и звезды, что на них смотреть, вроде все одинаковые.

– Угу, это вы все одинаковые! – усмехнулся Карстен. – Что Рейн, что Аэллис, все в одно слово с тобой твердят: «Звезды и звезды». Ну ничего, ты их один раз увидишь, в другой уже не забудешь. Они красивые.

Радка заметила, что в своей обвинительной речи Карстен не упомянул Бергу, и тут же подумала: «Интересно, а ей он тоже звезды показывал?» На мгновение она рассердилась на Карстена, но, поняв, отчего сердится, смутилась еще больше.

* * *

Поток людей, спешивших в город и из города, изрядно поредел, Карстен с Радкой вышли за городскую стену одними из последних. Пройдя немного меж пригородных огородов, полей и опустевших домов, они свернули в рощу, пересекли по тропинке еще одно поле, а потом уже углубились в лес. Продрались через кустарник и чернолесье, потом попали в сухой сосняк, где идти стало легко. Радка поначалу спотыкалась о корни, но потом, к своему удивлению, быстро приноровилась. Солнце стремительно стекало вниз, к земле, и они шли в золотых закатных лучах, потом земля погрузилась в тень, и лишь кроны деревьев еще долго купались в вечернем свете.

Шли молча, каждый был погружен в свои раздумья. Карстен гадал, что станет делать Скар, командир чужан, когда услышит новость о нападении Сюдмарка. Сама же Радка думала о том, где теперь могут быть батюшка с матушкой, да еще вспоминала, как в прошлый раз шла из Купели в Клык и не чаяла не гадала, что нынче будет идти здесь рядом с Карстеном. Собственно говоря, ничего особенного это не значило, Радка ясно понимала: Карстен таскает ее за собой просто потому, что так сложилось, но все равно и это была радость – идти весенней ночью через лес рядом с ним, разве посмела бы она о таком мечтать?! И вот смотри как все обернулось!

Когда совсем стемнело, Карстен указал ей на небольшую тусклую цепочку звезд, с трудом различимую между стволами деревьев, и сказал, что это и есть тот самый Ржаной Колос и теперь он до полуночи примерно будет указывать на закат, а потом сместится к северу. «Но к полуночи уже Звезда Фонарщика будет ясно видна, если держать ее по правую руку, к западу и пойдешь». Радка про себя дивилась мудрости юного графа. Теперь она не спускала глаз с Ржаного Колоса и вскоре стала замечать странную вещь: ей казалось, что в той стороне деревья будто бы растут реже, словно они шли по большой аллее, протянувшейся от Купели прямиком к Ржаному Колосу. Радка заозиралась вокруг в испуге – не начнутся ли снова чудеса. Но пока все было тихо.

«Ну в этот раз попадись нам какие разбойники, живыми точно не уйдут! – подумала она. – Хотя лучше бы не попадались. А ведь если бы я тогда под тем мостом не схоронилась… Стой!»

И она замерла на месте, схватившись руками за щеки и не решаясь выдохнуть воздух, – вдруг вместе с ним вылетит и та безумная мысль, что посетила ее сейчас.

Карстен мгновенно остановился и шепотом спросил:

– Что такое?

– Нет-нет, ничего… – Радка затрясла головой. – Я просто… просто вспомнила…

– Что?

– Когда я шла здесь в прошлый раз, когда услышала чужан…

– Это были не чужане, а лазутчики Вальдибера.

– А… ну да. Но дело не в том. Я спряталась от них под мостом.

– Под мостом через Вью?

– Нет, в том-то и дело, что нет. Этот мост стоял прямо на земле, посреди леса. Старый-старый, понимаешь?

– Каменный?

– Да, опоры точно каменные. А дальше не знаю. Было темно, а мне было не до того, чтоб его рассмотреть как следует.

– Понятно. Это интересно.

Карстен замолчал и заговорил снова уже некоторое время спустя:

– Если сопоставить с тем, что говорил сегодня Лаинес… Возможно, этот мост и в самом деле как-то связан с Невидимым Городом. Возможно, там, где он стоит, раньше была вода, река или канал, а потом он высох… по каким-то причинам. Лаинес, конечно, – врун прирожденный, это видно. Но он произнес то же слово, что и Аэллис: «порон». Значит, в его рассказе не все сплошь вранье. Что-то он действительно слышал или читал. Ладно, сейчас важнее всего узнать новости, а потом, как только выдастся свободная минутка, съездим в лес, поищем твой мост.

Но оказалось, что им нет нужды надолго откладывать прогулку. Около полуночи, когда Звезда Фонарщика засветилась в небе, а над лесом поднялся Меч Шелама, Карстен и Радка вышли на поляну, посреди которой и в самом деле возвышались руины каменного моста. Арка давно уже обвалилась, но два могучих быка и пологие скаты были в их полном распоряжении.

Радка не находила слов от изумления.

– Это какое-то волшебство, – прошептала она. – Будто нас сюда вывели, нам кто-то помогает.

Карстен ничего не ответил. Он обошел обе половинки моста, пощупал кладку, потом встал под разрушенной аркой и позвал Радку:

– Ну-ка встань передо мной.

Он положил ей руки на плечи (у Радки сердце подскочило к горлу) и велел:

– Гляди вперед! Видишь что-нибудь?

«Все, что хочешь, только не отпускай меня!» – подумала Радка, потом велела своим глазам смотреть и немного погодя сказала:

– Да, будто просека в лес уходит. Мы по ней и шли.

– Угу. А теперь давай повернемся.

Они повернулись и увидели, что по другую сторону моста просека продолжается, теряясь в глубине леса.

– Куда же она ведет? – все еще шепотом спросила Радка, боясь выдать страх и восторг, которые ее переполняли.

– Думаю, что к морю, – спокойно ответил Карстен. – Думаю, что это и есть порон. Точнее, был.

– Думаешь, нам его специально показали?

– Пошли, – сказал Карстен. – Что бы это ни было, я все-таки хочу поскорее попасть домой.

Некоторое время они двигались по просеке, потом вышли к берегу Вьи, прошли немного вниз по течению до мелководья, пересекли речку по камням, потом Карстен сказал, что пора забирать влево на звезду Фонарщика. Еще через какое-то время они выбрались к Паве, и Карстен указал Радке на Клинок – пять звездочек, похожих на обращенное к земле лезвие клинка. Пока они шли по берегу речки, среди скрывавших их с головой тростников, Карстен наконец додумал свою мысль до конца и ответил на вопрос Радки:

– Думаю, все дело в том, что мы шли через лес, а не по дороге. Может, конечно, кто-то и устроил, чтобы мы сегодня наткнулись на этот мост. А может быть, и нет. Просто жители Невидимого Города строили свой канал по кратчайшему пути к морю, ну и нам поначалу было в ту же сторону, а идти по просеке всегда легче, чем по лесу, вот мы и сбились на нее. Уж не знаю отчего, но, видимо, порон когда-то в самом деле затопило грязью и деревья на нем до сих пор плохо растут. Ну и кроме того, после рассказа Лаинеса мы знали, что искать.

– Но где же тогда сам город?

– А это мы попробуем выяснить в замке.

– В замке?

– Да, есть у меня одна мысль, как сказал бы Сайнем, достаточно безумная для того, чтобы ее проверить. Но пока не надо спрашивать. Получится – расскажу.

Перед рассветом они вышли в Павинку, и Карстен принялся стучать в окошко к Гнешке. Той, однако, дома не оказалось. Карстен разбудил соседей повитухи, и они рассказали новости: узнав о высадке армии Сюдмарка, Скар повел замковое войско им на перехват («Молодец!» – прошептал Карстен). Бой был, разумеется, недолгим, но армии Сломанного Клыка удалось немного потрепать врага и вовремя отступить без больших потерь. И все же около дюжины человек оказались убитыми и еще по меньшей мере две дюжины ранеными. Новости сельчане узнали от одного чужанина из замка, который пришел за Гнешкой, – как любая повитуха, она умела лечить раны.

Услыхав все это, Карстен с Радкой поспешили в замок.

Еще на подъемном мосту маркграфа перехватила Мильда со своими новостями: оказывается, известие об армии Сюдмарка в замок привез Рейнхард. Вместе с ним приехали Аэллис и Берга. Оставив девушек на попечение Мильды, Рейнхард поскакал в Купель, чтобы предупредить горожан, и с тех пор не возвращался. Сказав все это, Мильда сложила руки на животе и выжидательно уставилась на своего старшенького. В ее взгляде ясно читалось: «Я надеюсь, ты знаешь, что должен делать».

Карстен остановился, не говоря ни слова, повернулся к Мильде спиной и принялся разглядывать одуванчики, вылезшие из земли, пока они с Радкой путешествовали по лесам. Только сейчас Радка поняла, что они уже дня три толком не ели и не спали. А Карстен, наверное, еще дольше. Ей захотелось встать между Карстеном и его нянькой, но она понимала, что сейчас уже нельзя. Сейчас ее место снова в стороне, ей снова нужно становиться незаметной.

– Я не знаю, где сейчас Рейн и что с ним, – сказал Карстен, не поднимая головы и не оборачиваясь. – Я не знаю, где его искать. Я не буду его искать. У меня полно других дел. Рейну придется справляться самому.

Глава 51

Небо над столицей было затянуто дымом. Во всех дворах, на площадях, у кузниц и тележных мастерских кипели огромные котлы, к которым то и дело подходили возчики с ослами и мулами, нагруженными вязанками дров. В воздухе стоял звон железных и глухой стук деревянных молотов – столица готовилась к войне. Большие бруски дерева несколько часов распаривали на водяной бане, затем в них проделывали пазы, сгибали бруски в кольцо, вставляя в пазы спицы, после чего получались ровные и гладкие обода колес, способных катиться не только по дороге, но и по полю. Колеса закрепляли на оси с помощью ременной петли и железного полукольца, ось крепили на раме, к раме опять же с помощью ременных петель подвешивали дощатый помост. Теперь нужно было только закрепить оглобли и упряжь, и получалась чужанская колесница – легкая, подвижная во всех сочленениях, предохранявшая возницу и копейщика от слишком резких толчков и ударов. Таких колесниц горожане надеялись сделать не меньше сотни.

Большая часть и без того немногочисленной королевской армии – почти все тяжеловооруженные всадники – уехали из города вместе с Рагнахаром. Все в столице надеялись, что они уже получили известия и спешат обратно в Галсвинту, но никто не знал в точности, где они сейчас.

Столица осталась бы практически беззащитной, если бы не Аин, супруга Хильдебранда, и не князь Армед. Аин сумела уговорить супруга и брата вспомнить о принесенных неко гда клятвах верности и объединиться перед лицом подступающей армии Сюдмарка. Чужане были готовы выйти навстречу врагам, вернее, выехать на боевых колесницах, совсем как в старые добрые времена. И горожане, так и не получившие пока никаких известий от королевской армии, вдруг начали понимать, что проклятые незваные дивы могут быть не только нахлебниками.

* * *

На этот раз Сайнем вошел в королевский дворец через парадные ворота и был препровожден в комнаты Хильдебранда и Аин с всевозможными почтением и куртуазностью. Хильдебранд, королевский дядя, а сейчас фактический правитель и единственный защитник Галсвинты, принял волшебника прямо в спальне, что означало, что разговор будет не официальным и, по всей видимости, особо важным и секретным. При беседе также присутствовала Аин, что превращало эту встречу в высочайшее отличие, особую милость, дарованную за выдающиеся заслуги. Сайнем про себя недоумевал, откуда такое счастье на его голову и, главное, – зачем Хильдебранду такая демонстрация.

Инцидент с Арнвером во время свадьбы Хильдебранда и Аин произошел так быстро, что толком никто ничего не успел понять. Стоявшие поблизости решили, что молодой аристократ хватил лишнего и то ли не поладил с соседом, то ли попытался как-то оскорбить чужанку, то ли просто не удержался на ногах и едва не свалился на нее. Так или иначе, но жених быстро навел порядок, продемонстрировав всем, что не позволит и волосу упасть с головы его избранницы. Те, кто стоял подальше, вообще ничего не поняли, им пришлось довольствоваться чужими рассказами. Об участии в этой истории Сайнема никто ничего не знал, и теперь волшебник гадал, зачем Хильдебранду понадобилось предавать гласности их близкое знакомство. В любом случае он был этому не рад: во дворцах и при дворе ничто не проходит незамеченным. А Сайнем чем дальше, тем меньше любил лишнее внимание. «И почему Арнвер возненавидел Кельдингов за то, что те избавили его от придворной жизни и даровали свободу? – подумал волшебник с усмешкой. – Ему бы надо приносить жертвы в храмах, умоляя богов даровать им здоровье и долголетие за их благодеяния. Я бы на его месте именно так и поступил».

Он, однако, не был Арнвером, и один из Кельдингов как раз поджидал его в кресле у камина. У окна на сундуке, покрытом алым ковром, сидела Аин. Сайнему показалось странным видеть ее не в чужанском наряде, а в платье, подобающем знатной женщине Королевства, – впрочем, выглядела она, как всегда, очаровательно.

Слуги подали Сайнему кресло и кубок с вином, а затем, повинуясь знаку Хильдебранда, вышли из комнаты. Усевшись, Сайнем обнаружил, что ножки его кресла коротковаты и ему придется смотреть на Хильдебранда снизу вверх. Впрочем, волшебник решил не обижаться: едва ли эту шутку придумал сам Хильдебранд, такое не в его характере. Скорее всего, кресла с короткими ножками достались Хильдебранду и Рагнахару в наследие от Стакада.

Еще один ковер – тоже красный, с узором из птиц и цветов, – отгораживал кровать молодоженов, и все же Сайнем поймал себя на мысли о том, как Кельдинг валяет на этой кровати его, Сайнема, бывшую любовницу. Это было забавно и позволяло хотя бы мысленно сравнять счет за шутку с креслами.

Тем временем Хильдебранд отхлебнул вина, кивнул Аин, и та сказала:

– Это я предложила вызвать тебя, Халдон. Ты помог нам один раз, и мы безмерно благодарны тебе. – Сайнем улыбнулся в ответ на это «мы». – Теперь мы надеемся, что ты снова можешь оказаться полезным.

«Значит, теперь ты уже не просишь о помощи, – подумал Сайнем. – Теперь это называется „можешь оказаться полезным“. Что ж, пожалуй, я доволен. По крайней мере, ты нашла того, кто смог укротить твои тревоги. Надеюсь, что так».

– Я рад, что вы не забываете обо мне, госпожа моя. – Сайнем встал с кресла и поклонился Аин. – Однако осмелюсь попросить вас выражаться яснее.

– Мы хотим, чтобы ты использовал свое колдовское искусство в предстоящей битве, – пояснила Аин. – Подумай и скажи, что ты мог бы предложить нам.

– Боюсь, что немногое, – со вздохом ответил Сайнем. – Я никогда не был особо искушен в колдовстве, а в последние годы и вовсе забыл многое из того, что знал в юности.

– И все же подумай! – настаивала Аин.

Сайнем замялся. Он понимал, что должен что-то сказать, но все еще не мог разобраться, что задумал Хильдебранд, почему обратился именно к нему и насколько это предприятие будет опасным для него, Сайнема и, главное, для Десси. Если кому-то удалось проведать, кто она такая, и об этом узнал Хильдебранд, неудивительно, что у Кельдинга зачесались руки и он захотел заполучить в свою свиту шеламскую колдунью.

Сайнем печально усмехнулся. Вот уж вправду – видит око да зуб неймет. Не далее как сегодня утром он пытался уговорить Десси вернуться в Сломанный Клык, чтобы помочь Карстену и Рейнхарду. Он боялся, что Десс, по своему обыкновению, отмолчится, но вопреки ожиданиям получил ответ, да такой, что ему захотелось немедленно спуститься вниз и напиться в хлам, и лишь приглашение в королевский дворец удержало его от исполнения этого намерения. «Надо ждать Олень-Звезды, не бойся, все нестрашно, – бормотала Десс, будто в полусне. – Все качается, качается, но сеть уже достаточно прочна и велика, и рассказано достаточно легенд, чтобы зачалась новая». Он не понял, сказала она «началась» или «зачалась»: в последние дни Десс стала невнятно выговаривать некоторые слова. Понял только, что до Колдовской Ночи она категорически отказывается уезжать из города, и у него не было сил с нею спорить. Да уж, ждать сейчас от Десси магической помощи и защиты – величайшая глупость. Ее саму нужно защищать и от той стороны, и от другой, и от себя самой. А Сайнем понятия не имел, как это сделать.

Аин, впрочем, интересовалась не Десси, а именно им, Сайнемом, и его магией.

– Хватит мне голову морочить, Халдон, – сказала она сурово. – Я знаю, что ты умеешь колдовать, так наколдуй нам что-нибудь, чтобы солдаты Сюдмарка обосрались от ужаса, а то я поверю, что ты сам обосрался.

Сайнем аж поперхнулся от такой угрозы. Кельдинг тоже не удержался и прыснул в кулак, но тут же нечеловеческим усилием воли вновь придал своему лицу равнодушно-спокойное выражение.

– Кое-что я, конечно, могу, – признался Сайнем. – Но это не настоящее колдовство, а, скорее, фокусы. Например, я знаю секрет изготовления особых ракет, которые при падении на землю будут взрываться со страшным грохотом, дымом и всполохами огня. Большого вреда они не причинят, но напугать напугают. Можно также поставить в башнях и на стенах особые гудки, они будут довольно громко реветь и, скорее всего, приведут солдат в изумление, помешают им слышать команды. Правда, наши солдаты тоже едва ли что-нибудь расслышат за этим ревом. Видите, я же честно предупреждал, что могу не так уж много. Еще… – Он вспомнил рассказы Рейнхарда о том, как Десси прошлой осенью отгоняла от Сломанного Клыка дивов. – Еще я знаю особый состав, который делает пламя зеленым. Если пропитать им факелы… Или можно вымочить в этом составе большой трут, выкопать ров перед стенами города, положить туда этот трут и поджечь… Не знаю. В конце концов, я не полководец. Если вы позволите мне дать вам совет… – Хильдебранд кивнул, и Сайнем продолжал: – Если речь идет о безопасности города, вам, возможно, стоит примириться с Верховным Магом Хугином. Все же вы когда-то были союзниками, и с тех пор как госпожа Хелейвис стала королевой, она, возможно, могла бы…

– Мы уже пытались, – перебила волшебника Аин. – Я и Хелли ходили к вашей матери, а та просила Хугина, но… Он потребовал твою голову.

– И это вас остановило?

Аин покачала головой:

– Нет. Не это. За тебя стояла горой твоя мать. Но дело не в этом. Хугин потребовал, чтобы мы выгнали всех богов из Пантеона и посвятили храм Солнцу. И так же во всех храмах по всей стране.

– Узнаю Хугина, – согласился Сайнем. – Это одна из его любимых идей. Настолько любимая, что он на многое пошел бы ради ее осуществления.

– Но это невозможно, – твердо сказала Аин. – Поступить так – значит глубоко оскорбить всех людей Королевства, а Кельдинги не могут и, главное, не хотят этого делать. Если мы изгоним богов из храмов, люди отвернутся от нас и будут приветствовать армию Сюдмарка как освободителей.

Сайнем не преставал умиляться этим «мы» и «нам», что так легко слетали с ее языка. Все-таки женщины, как сорняки, цепляются за землю там, куда их занес ветер, и мгновенно пускают корни. «Причем здесь женщины?! В зеркало посмотри!» – тут же строго выговорил он сам себе.

– Кроме того, Рагнахар сам будет против, – добавила Аин. – Он придает большое значение вопросам религии и ни за что не согласится на требования Хугина. Насколько я знаю, Рагнахар считает, что выбирать за людей, какому богу они должны поклоняться, несправедливо.

– Вот странная мысль! – воскликнул Сайнем. – Ведь так можно сказать, что несправедливо выбирать за людей, какому королю они должны повиноваться.

Хильдебранд хмыкнул, Аин передернула плечами и сказала поспешно:

– По-моему, мы забрели слишком далеко и отклонились от той тропы, которой собирались придерживаться. Мы говорим о боевой магии, а не о религии и не о королевской власти.

– Ты права, – согласился Сайнем. – Но дело в том, что я кое-чего не понимаю, и это все время путает мои мысли.

– Чего же ты не понимаешь?

– Я не понимаю Кельдингов. – Сайнем нарочно говорил только с Аин, будто не замечал присутствия в комнате Хильдебранда. Раз уж тот не желает принимать участия в разговоре, то и мы не будем принимать его в расчет. – Однажды Кельдинги воспользовались магией в своих интересах и вроде поняли, что оно того не стоит. Хугин им помог, но тут же превратился в злейшего врага. И теперь Кельдинги снова хотят приручить волшебника. Меня. С какой стати? Да еще ты говоришь, что муж посылал тебя на поклон к Хугину. В чем дело? С чего такая суета?

– Потому что на нашу землю пришел враг, – сурово возразила Аин.

– Да что ты говоришь? Вот удивила! А то, прости, Королевство не воевало с твоим народом едва ли не каждый год?! Причем в последние годы с дивами воевали те же Кельдинги и как-то справлялись без боевой магии. И тут мы срочно понадобились. Да и не только мы. Твой муж собирается выгнать на поле перед городом ваши колесницы, вместо того чтобы засесть в самом городе и спокойно дождаться подхода Рагнахара с войском. Думаю, больше декады мы тут никак не просидим. А запасов еды в городе хватит по меньшей мере на пять декад, и Хильдебранду это должно быть известно, раз это известно мне. Что происходит? Что вы знаете такое, чего не знаю я?

– Пожалуй, начать надо с того, чего мы не знаем, – внезапно подал голос Хильдебранд, и Сайнем мысленно поздравил себя: оказывается, он еще не разучился ломать чужую игру.

– Мы не знаем, где сейчас Рагнахар и его войско, – продолжал королевский наместник. – Мы их потеряли. Рагнахар уже много дней не посылал гонцов, а мои гонцы не могут найти его. Так что мы не знаем, где он сейчас, вступил ли в бой с мятежниками, чем этот бой закончился и сможет ли королевское войско прийти нам на помощь. Я верю, что произошло какое-то недоразумение, что на самом деле Рагнахар жив-здоров и спешит сюда что есть мочи, но из веры шубы не сошьешь. Надеюсь, ты понимаешь, что об этом не надо трубить на всех перекрестках?

– Я благодарен вам за ваше доверие, – ответил Сайнем с поклоном.

– Всегда пожалуйста, – усмехнулся Хильдебранд. – Скажи, когда тебе надоест. Потому что хотя у меня и нет достоверных известий о войске Рагнахара, но зато у меня есть известия о войске Сюдмарка, и они не радуют. Там более двенадцати тысяч человек. Они идут быстрым маршем, стараясь обходить крупные города и не вступать в схватки. Мне донесли, что, после того как войска из Приморской и Пришеламской марок дважды нападали на армию Сюдмарка, те, вместо того чтобы остановиться и начать зачистку местности, просто свернули к востоку, обошли стороной ближайший город, ограбили и сожгли несколько деревень и быстрым маршем двинулись дальше.

«Молодцы Карстен и Рейн! – подумал Сайнем. – А нас рядом не было. Надо Десси обязательно рассказать, может, хоть это ее разбудит! Проклятье, почему мы до сих пор здесь, а не там?!»

– Была еще одна попытка навязать бой армии Сюдмарка, – продолжал свой рассказ Хильдебранд. – И снова не слишком удачная. Короткая стычка, и армия вновь отступила лесными дорогами, ускользнув от противника.

– Какого противника? – полюбопытствовал Сайнем.

– К сожалению, мы точно не знаем. Похоже, кто-то из местных князей собрал ополчение. Во всяком случае, на убитых нет ни королевских знаков, ни чьих бы то ни было других. Но это сейчас не так уж и важно. Важно, что у наших врагов недурной полководец. Он предпочитает не растрачивать попусту силы и хочет как можно быстрее и с наименьшими потерями дойти до столицы. И у него двенадцать тысяч. А у нас в городе едва ли наберется четыре тысячи человек, которые не убегут со стен при первом же выстреле катапульты. И среди них почти совсем нет рыцарей. Если не считать этих придворных… э-э-э… – он бросил быстрый взгляд в сторону Аин, – пустозвонов. Но их, на самом деле, лучше не считать и вообще не вспоминать на ночь глядя. Видишь, волшебник, я достаточно откровенен с тобой и надеюсь, что ты ответишь мне тем же.

– Вы вправе гневаться на меня, герцог Хильдебранд, и все же я все равно не понимаю, почему бы нам не посидеть в осаде и не позволить войску Сюдмарка самому себя объедать, пока их полководец не поймет, что должен уводить людей домой, иначе они взбунтуются. Я еще ни разу не слышал, чтобы хорошо укрепленный город или замок был взят штурмом, пусть даже силы нападавших и превосходили силы защитников в несколько раз. А брать город измором нашим врагам едва ли удастся: они здесь на чужой территории, в сотне дней пути от родной земли, здесь никто не будет им помогать, иначе как из страха, а держать в страхе все Королевство они не смогут. Кроме того, насколько мне известно, Сюдмарк всегда неохотно посылает своим войскам подкрепления и сурово наказывает своих полководцев, если те слишком затягивают кампании. Вы уж простите, я не слишком силен в военном деле и, вероятно, что-то упускаю из виду, но все равно я решительно не вижу, зачем нам пороть горячку.

– Потому что не раз бывало так, что города, казавшиеся неприступными, брал штурмом осел с мешком золота на спине, – спокойно ответил Хильдебранд. – Если судить по тому, как движется армия Сюдмарка, выходит, что ее полководец умеет находить проводников среди местных. Они идут лесными дорогами, которые не всегда известны даже мне самому. Кто сможет поручиться за то, что все горожане окажутся неподкупными и ни один из них не перейдет на сторону Сюдмарка. А одного-двух предателей в таком деле бывает вполне достаточно.

И снова Хильдебранд бросил быстрый взгляд на Аин и, убедившись, что она смотрит в окно, вздохнул с облегчением. Сайнем угадал его мысли: в свое время именно предательство брата Аин, князя Армеда, помогло положить конец последней войне с дивами. Однако предательство оставалось предательством, каковы бы ни были его причины и последствия, и Хильдебранду не хотелось лишний раз напоминать супруге об этой довольно щекотливой истории. В душе Сайнем посочувствовал королевскому наместнику: за последние годы Кельдинги столько всего напутали и намешали в истории Королевства, что вспоминать, а главное, говорить о прошлом становилось все труднее и труднее.

– Далее, мне город вовсе не представляется неприступным, – вновь заговорил Хильдебранд, убедившись, что Аин пропустила его замечание о предателях мимо ушей. – С едой у нас, положим, и правда дела обстоят неплохо, но с водой все гораздо хуже. Город по большей части стоит на возвышенности, и если нас отрежут от реки, то, боюсь, колодцы быстро пересохнут. А жажда пугает людей куда больше голода да и сводит с ума куда быстрее. Ну и последнее: мы, Кельдинги, узурпаторы – ты, надеюсь, не забыл об этом? Горожане не будут стоять за нас до последнего, а, наоборот, попытаются купить себе безопасность ценой наших жизней. Может быть, к нашим внукам они будут относиться по-другому, но до той поры надо дотянуть. Так что осаду я не могу себе позволить. Я должен встретиться с армией Сюдмарка на поле у стен города и разгромить ее в первом же бою, несмотря на то, что мои силы в три раза уступают силам врага. Поэтому я готов принять любую помощь – будь то колесницы или боевая магия. Все что угодно, лишь бы напугать врага или хотя бы сбить его с толку. Поэтому думай, волшебник.

– А сдаться добровольно, выговорив хорошие условия для мира, ты не готов? – поинтересовался Сайнем. – Сюдмарк славится своей мягкостью по отношению к побежденным, если те сдаются сами, не развязывая бой. Кроме того, сдать город, пусть даже столицу, это еще не значит проиграть войну. По крайней мере, мне так представляется.

На самом деле Сайнем позаимствовал эту идею из богатого арсенала братца Дудочника, который любил порассуждать вечером у камина на всякие странные темы.

Хильдебранд смерил Сайнема взглядом, потом отвернулся и обратился к Аин:

– Должно быть, он все же обладает великой колдовской силой, раз позволяет себе говорить такое.

– Он обладает силой, – согласилась чужанка. – И думаю, сам толком не знает, насколько она велика. А сейчас, мне кажется, он просто хочет убедиться, насколько сильно он нам нужен. Как много дерзостей мы от него стерпим в обмен на его помощь. Но при этом он забывает, что пока толком ничего нам не предложил.

– Ты слишком хорошего мнения обо мне, госпожа, – возразил Сайнем. – Я вовсе не пытаюсь испытать вас. Я просто хочу понять до конца, без всяких недоговоренностей и двусмысленностей, чего на самом деле хотят люди, которые собираются меня использовать. Только и всего.

– Это желание мне понятно, – молвил Хильдебранд. – Но, к сожалению, я едва ли смогу тебе помочь. Я только младший брат, и мне не хватает дерзости и безрассудства, чтобы вести свою игру и идти против старшего брата или его сына. Рагнахар поручил мне защищать столицу, и я собираюсь это делать. Это моя работа. И еще я уверен, что последние Хардинги были плохими королями. Они не умели и не хотели позаботиться даже о себе и отдали Королевство произволу графов и рыцарей. Мой старший брат Стакад делал все, чтобы избавить страну от последствий дурного правления Хардингов, а мой племянник одержим странными видениями, в которых ему является бог справедливости. Я никогда не доверял людям, говорящим о видениях, но то, что рассказывает мой племянник, на мой взгляд, не лишено смысла. Если я удержу столицу и избавлю Королевство от нашествия из Сюдмарка, Рагнахар сможет дать стране законы, которые прославят имя Кельдингов в веках. Я думаю, он имеет право попытаться, и я буду стоять за его плечом до тех пор, пока буду жив. Если же мы станем провинцией Сюдмарка, они просто выдоят нас, как воры чужую корову, заберут к себе наших лучших сыновей и научат их презирать свой род. Для того чтобы не допустить этого, мы должны не просто сражаться, а сражаться, не отступая от чести и до стоинства, защищая свой народ и не допуская лишних жертв. Тогда, даже если мы проиграем, о нас будут вспоминать добрым словом. Для этого мне и нужна магия: чтобы в поле и на стенах погибло как можно меньше горожан. Рагнахар хочет, чтобы позже, в дни мира, все люди от мала до велика принесли ему клятву верности, а я хочу, чтобы этих людей было как можно больше и чтобы они клялись от чистого сердца. Вот, собственно говоря, и все. Ты удовлетворен?

– Пожалуй, да, – кивнул Сайнем. – Не знаю, что там придумает Рагнахар, но я рад, что ты здесь и защищаешь столицу. Я приложу все силы, чтобы помочь вам. Пока, правда, мне ничего толкового не приходит в голову. Боюсь, от князя Армеда будет больше толку: дивы знают множество боевых хитростей. Например, у них есть такая штука, как «ульи» – ком глины, в который замешаны осколки камней. Им стреляют из катапульты, при падении на землю глина трескается, камни разлетаются и ранят в ноги людей и лошадей.

– Мне это нравится, – согласился Хильдебранд. – А что, если сделать этот улей в виде полого сосуда, а внутрь положить твою ракету?

– Если это сработает, получится по-настоящему страшное оружие, – согласился Сайнем. – Правда, возни много, но результат будет впечатляющим. Дайте мне одну катапульту и пару помощников, и я поэкспериментирую.

– Ты получишь все, что необходимо, – пообещал Хильдебранд.

– Ладно, на этом пока и уговоримся. Если мне еще что-нибудь придет в голову, я попрошу о встрече.

– Хорошо. Мы будем ждать. А пока прощай.

Сайнем поспешил домой. Одна идея уже пришла ему в голову, но не та, которой стоило бы делиться с Хильдебрандом раньше времени. Сайнем подумал: что, если известие о приближающейся армии и об отчаянном положении, в котором оказалась столица, наконец разбудит Десс? Он не сомневался, что Десс было бы вполне по силам разобраться с Сюдмарком, ну и кроме того, если дать ей серьезную работу, может, она наконец придет в себя. Это стоило попробовать.

Глава 52

В гостинице с забавным названием «Вали сюда!» по случаю жаркой погоды распахнули окна, и солнечные лучи, беспрепятственно проникая в комнату, расчертили пол и столы на золотые квадраты. Воздух был наполнен бликами от ножей, глазированных мисок, пуговиц и застежек на одежде посетителей. Солнечные зайчики – отражения от кубков с вином и тарелок с супом – скакали по потолку. Десси пришлось завтракать в самом темном углу, чтобы не оглохнуть от блеска. Впрочем, завтрак для простоты она ограничила кружкой молока и куском сыра, но зато их одолела вполне бодро, даже неизбежный скрип ножей, сапог и половиц сумела перетерпеть, но вот выйти единым духом на улицу, где все так ослепительно, ярко и четко и в то же время все качается, качается, она пока не могла. Знала, что выйдет – и скоро: работу надо делать, кроме нее работу делать некому, времени все меньше, а людей в столице много и все спешат, особенно сейчас, когда они напуганы войной, ловить их стало совсем трудно. Знала, что выйдет и проведет там весь день, чего бы ей это ни стоило, что только вечером разрешит себе спрятаться в надежном убежище полутемной комнаты и толстого одеяла, – знала и все же сейчас позволяла себе медлить, стоять у стены в сенях, будто в колодце из прохлады и тишины, и собираться с духом.

Тут внезапно хлопнула дверь, Десси испуганно ахнула, отпрянула назад, и проклятый гость так и застыл на пороге, не закрывая двери, будто нарочно пришел сюда, чтобы самым грубым образом выковырять Десси из ее и без того мимолетного убежища, чтобы помучить ее светом и уличным шумом.

Десси стояла, вжавшись в стену, не решаясь попросить гостя двинуться дальше: чего доброго еще не поймет, начнет переспрашивать, и все это будет тянуться и тянуться невыносимо долго: удары солнечного света, человеческое кваканье в ушах, невыносимо яркие пылинки, медленно оседающие на пол.

Десси разозлилась, шагнула вперед и хотела уже завязать этому невеже узел на нити судьбы, да какой-нибудь позаковыристей, раз уж он сам сунулся, но, протянув руку, внезапно обнаружила, что нитей у него сразу две: шелковая и суровая, причем обе так спутаны и перекручены, что, пожалуй, в первый раз она и не поняла, где именно вязать узел.

Между тем незнакомец повернулся к ней и сказал:

– Светлая госпожа моя, прости, что тревожу тебя, но мне очень нужен твой совет.

Десси замерла – ее удивили не слова, а голос: низкий, глубокий, не просто глубокий, а «большой», будто там, в глубине, за обычными словами, была еще песня, неслышимая, неразличимая и все же придававшая этому голосу особое звучание. Десси почувствовала, как опускаются ее плечи, уходит напряжение из спины и привычная боль из головы, словно незнакомец погладил ее по позвоночнику теплой и сильной ладонью. Теперь, когда она могла видеть и слышать, не испытывая при этом мучительной боли, она осознала, что ее собеседник красив, строен и выглядит потрясающе мужественным. Одет просто, но при этом очень дорого: черная рубашка из тонкого льна и черный жилет из тонкой шерсти, судя по оттенку, выкрашены корой горного персика и индиго – пожалуй, дороже тканей в Королевстве не сыскать. При этом и ворот рубашки, и полы жилета, и тонкой кожаный пояс скрепляли самые простые медные пряжки без всякого рисунка. Оружия на поясе тоже не было, даже простого ножа или кинжала.

Выбор она сделала мгновенно: между днем каторжной работы под ослепительным солнцем и беседой с таинственным и милым незнакомцем в приятном полумраке любая женщина мгновенно сделает выбор.

Десси вернулась в свой угол, незнакомец последовал за ней. Одна из близняшек (Десси никогда не хватало сил разбираться которая) тут же подошла к ним. Незнакомец попросил пива, Десси еще молока, а потом, вдохновившись внезапным расставанием с головной болью, еще раз кликнула девицу и попросила принести мяса с фасолью. Девица удивленно вскинула брови: она уже успела привыкнуть, что Десси почти ничего не ест, но заказанное принесла довольно быстро.

Десси улыбнулась незнакомцу – тот пока не спешил начать разговор – и осторожно зачерпнула фасоль ложкой, попробовала, сама не зная, чего ждать от своего тела. Однако все прошло на удивление гладко; желудок восторженно завопил: «Еда! Мясо! Еще! Давай скорей еще!» – и Десси с удивлением осознала, как давно она уже толком не ела и как давно не получала от еды удовольствия. Сейчас только присутствие незнакомца да опасение, что чудо внезапно закончится, удерживали ее от того, чтобы наброситься на еду с жадностью бездомной собаки. Так что она старательно пережевывала фасоль, тщательно контролируя собственные челюсти и руку и уговаривая желудок быть хорошим и терпеливым.

Незнакомец глядел на нее с ласковой усмешкой, и, хотя это выглядело невероятным, Десси показалось, что ему известно о ее мучениях и внутренней борьбе. Как бы там ни было, но он дождался, пока Десси не доела всю фасоль, и лишь потом заговорил:

– Мне очень жаль, что приходится тебя побеспокоить, но есть кое-что, что меня тревожит, и, мне кажется, только ты можешь помочь. Однако если я пришел в неудачный момент, скажи об этом сразу, и я тут же уйду.

Десси в ответ лишь засмеялась: на самом деле для нее не было ничего приятнее, чем сидеть вот тут, рядом с человеком, голос которого разгонял ее боль и страхи и возвращал ощущение здоровья и радости жизни. Взамен она готова исполнить любое его желание, если только это будет в ее силах. Однако этого она, разумеется, говорить не стала, а лишь ласково ему улыбнулась и попросила:

– Расскажи, что случилось.

Незнакомец вздохнул.

– Сначала я думал, что все дело в моей сестре, что это она близка к сумасшествию и толкает туда же меня. Ты ведь знаешь мою сестру: она умеет и напугать, и заморочить голову.

– Возможно, знаю, – согласилась Десси. – Но тебе придется помочь мне, чтобы я вспомнила…

– О, вспомнить будет нетрудно, это она напала на тебя в Купели прошлой зимой.

Десси пришлось покопаться в воспоминаниях, однако, по счастью, эта памятка оказалась запрятана неглубоко, и Десс без особого труда вытащила ее из забвения. Действительно, какая-то сумасшедшая и эксцентричная девица как-то напала на нее на крыльце трактира в Купели, вереща, что Десс – богиня. Может, кстати, там – и не одно сумасшествие, может, у той девицы правда есть хвост, тогда Десси вроде бы что-то почуяла, но оказалась слишком слаба и неумела, чтобы понять доподлинно, с кем столкнулась. Забавнее другое. Это воспоминание было прочно связано и вперед, и назад. Впереди – все ясно: почти сразу после того нападения они с Сайнемом впервые занимались любовью, и ей тогда это ужасно понравилось. А вот если пройти назад, вспоминалось совсем иное. Будто однажды в лесу она уже встретила своего сегодняшнего гостя и он уже звал ее за собой, но она почему-то испугалась и убежала. С чего бы это? Сейчас Десси и не думала его бояться. Ей только ужасно хотелось знать, кто он такой. И тогда она решила схулиганить. Слегка качнулась на своем табурете так, чтобы оказаться поближе к незнакомцу и, будто желая удержаться, схватилась за воздух чуть пониже его поясницы.

Ну, так она и думала! У незнакомца – роскошный хвост. Великолепные тугие вороньи перья как раз под этим странным сплетением нитей. Простому человеку этот хвост, конечно, не заметен, но уж ее-то не проведешь.

Десси с невинным лицом восстановила равновесие и самым невинным голосом спросила:

– Так ты говоришь, твоя сестра сошла с ума?

Тот кивнул с совершенной серьезностью. Если он что и заметил, то решил не подавать виду.

– Да, если отбросить все околичности, она сошла с ума, и поначалу я думал, что это просто следствие ее характера. Но в последнее время меня одолевают беспокойные мысли и я начинаю думать, что сумасшествие – это необходимая плата за тот дар, который мы вытребовали у Шелама. Мне нужно с кем-то посоветоваться, но я не знаю с кем. С сестрой я по понятным причинам не могу говорить, третий из нашей компании пропал и не кажет к нам глаз, остаешься только ты. Я знаю, что ты не хочешь иметь дела с нами, и, наверное, у тебя есть для этого причины. Если бы не чрезвычайные обстоятельства, я никогда не стал бы навязывать свое общество. Но я в смятении и решился просить тебя о помощи.

– Если это так, – вновь улыбнулась Десси, – постарайся наконец побороть свое смятение и расскажи мне внятно, чего ты хочешь.

– Проще сказать, чего хочет моя сестра. Она хочет чувствовать себя в безопасности и ради этого готова небо и землю перевернуть вверх дном. Мне это не нравится. Я думаю, что единственная надежная защита от страха – перестать бояться, а не воздвигать между собой и страхом все новые и новые стены. Но моя сестра – богиня войны, и она воздвигает между собой и своими страхами стены из людей: живых и мертвых. Я хотел использовать свою силу по-другому. Мне казалось, что по-другому. Я решил подружиться с юным королем Рагнахаром и поучить его уму-разуму. Стать личным королевским богом и сделать свой закон законом для всего Королевства. Я думал, что, если люди будут жить по божественному закону справедливости, им станет легче и моя сестра перестанет их бояться и развязывать все новые и новые войны.

– У тебя были добрые мысли, – мягко сказала Десси. – Но что тебя испугало?

– Однажды я спросил себя, кто создал сам закон справедливости, – ответил Айд, бог-судья. – Вернее, не так. Неважно, кто его создал, он существует вне меня, выше меня, и я лишь чтец, который может провозгласить этот закон людям. Но я состою из двух сущностей: одна из них человеческая, а другая – сущность божественного зверя. Так кто же из них читает закон? Человек слаб и все время ошибается, а зверь не имеет понятия о человеческой справедливости. Если же они читают вместе, получается совсем ерунда. И ведь это только начало бед. Для того чтобы закон осуществлял свою власть, нужны жрецы, толкователи, королевские судьи. А все они люди, они могут ошибаться, использовать закон в своих интересах и прочее в том же духе. Тогда получается, что вместо закона справедливости я подарю Королевству величайшее беззаконие. Теперь вы понимаете, почему я в смятении?

– Не знаю, – честно ответила Десси. – Мне кажется… нет, не знаю. Я никогда не думала об этом. Ты хочешь… Если я правильно поняла, это будет невидимый город из законов: что-то вроде еще одних стен внутри города, только невидимых. Но ведь стены нужны, когда нападают враги, а в мирные дни людям хочется, чтобы в стенах были ворота.

– Ворота в законе до добра не доводят, – улыбнулся Айд.

– Пожалуй, но их всегда ищут.

– Этого-то я и боюсь, – продолжал королевский бог. – А моя сестра очень боится тебя. Она думает, что раз ты не захотела совершить превращение вместе с нами и совершила его сама, значит, ты и дальше хочешь с нами соперничать, да еще и перетянешь на свою сторону Дея.

– Но это вовсе не так! – покачала головой Десси. – Я вовсе не…

– Постой! – прервал ее Айд. – Прости, я очень хочу выслушать тебя, но мне кажется, там кто-то плачет наверху.

Десс прислушалась:

– Не знаю, я ничего не слышу.

– Нет, точно плачет. У меня на такие вещи слух тонкий. Это женщина. Давай поднимемся и посмотрим, что происходит. Ты не против?

– Нет-нет, конечно, только я по-прежнему ничего не слышу.

* * *

Десс послушно поднялась следом за Айдом на второй этаж, где располагались комнаты постояльцев. Честно говоря, ей было все равно куда идти, лишь бы следом за ним. Впервые за долгие дни она встретила существо своей породы и больше не чувствовала себя одинокой и, главное, не чувствовала себя больным уродом, не ощущала, как весь мир со страхом и омерзением отталкивает ее. Наоборот, ей казалось, что между ней и Айдом будто бы образовался маленький мирок, в котором они оставались сами собой – здоровыми, сильными, нормальными. Сейчас ей и думать не хотелось о том, чтобы разорвать эту внезапно возникшую связь.

Итак, они поднялись по лестнице, Айд остановился, прислушался, а потом уверенно повел Десси в конец коридора – к двери, которая оказалась заперта на засов и висячий замок.

Айд постучал по замку пальцем, открыл его, отодвинул засов и распахнул дверь. Десси невольно прикрыла лицо: в нос сразу ударил застоявшийся запах мочи, немытого тела и грязного белья. В комнате было темно, в углу угадывались очертания кровати, а на кровати кто-то сидел, сжавшись в комок, и тихонько всхлипывал. Совсем тихо, без рыданий и без надрыва, не желая привлечь ничье внимание, просто плакал от усталости и слабости.

Айд быстро пересек комнату, сорвал ставни с окна и дал путь солнечному свету. И теперь Десси смогла увидеть, что на кровати сидит одна из близняшек – чумазая, в разорванной рубашке, с растрепанными волосами, которые закрывали ее до пояса. И еще Десси заметила на ноге девушки веревку, другой конец которой был привязан к ножке кровати.

Айд, потрясенный увиденным, повернулся к Десси:

– Кто это и что тут произошло? Ты знаешь?

Но та, не слушая его, бросилась к девушке, села рядом с ней на кровати, обняла ее:

– Кари, милая, что с тобой? Кто тебя?

Осторожно поглаживая девушку по спине, Десси заставила ее поднять голову, заглянула в лицо и увидела, что один глаз бедняжки почти совсем заплыл, а другая щека вся в ссадинах, будто ее царапали ногтями. На обнаженных плечах и руках девушки – множество кровоподтеков.

– Кари, это твой муж, да? Он тебя приревновал? Чрево шеламское, я должна была это увидеть! Кари, прости, мы бросили тебя, но теперь уже все будет хорошо.

– Простите, госпожа колдунья, тут все не так.

Десс и Айд резко повернулись к двери. Там стояла вторая близняшка. Аккуратно причесанная, с золотой короной из кос на голове, в чистом накрахмаленном платье и белоснежном переднике она казалась воплощением молодости, здоровья и благополучия, особенно по сравнению с сестрой. Услышав ее голос, избитая девушка наконец разжала покрытые коркой губы и выдавила из себя только одно слово:

– Молчи.

– Нет, Даринка, прости, я больше не буду молчать. Мне давно нужно было пожаловаться госпоже Десси, зря я тебя слушала. Госпожа колдунья, Карин – это я, и мой муж тут ни при чем. Он во мне души не чает и только рад, что я для нас нашла такое хорошее место. Это все Даринкин ухажер. Ну тот, который из благородных.

– Этот… постой, как его? Арнвер? Но почему? Он ведь вроде полюбил ее, как она и хотела.

– Вот именно – полюбил! Сами видите, до чего долюбился?

– Кари, молчи! – простонала Дарин. – Все хорошо. Просто он так долго мучался, бедный, что теперь не верит никому. Это я виновата во всем.

– Ага, она! На самом-то деле это я во всем виновата. – Кари подбежала к кровати и бросилась Десси и Дарин в ноги. – Сестреночка, ты прости меня, и вы простите, госпожа колдунья, это я лишнего сболтнула, язык дурацкий без костей, я ж не знала, что нельзя, думала, что уже все хорошо.

– Постой, не тараторь, я ничего не понимаю, да и не до того сейчас, – решительно сказала Десси. – Лучше сбегай вниз, принеси нож поострее, нужно веревку снять.

Дарин затрясла головой, и слезы вновь потекли по его лицу:

– Нет, нет, милая госпожа Десси, не надо ничего трогать. А то он вернется, рассердится и бросит меня совсем. Это Кари, болтушка, правда слишком много говорит. А так все хорошо, госпожа Десси, мне вовсе не больно, я сама так хотела, я согласна, пусть только ему будет легче.

– Ну ясно, что ничего не ясно, – вздохнула Десси. – Ладно, рассказывайте что к чему. Послушаем их, Айд?

– Конечно, послушаем, – отозвался бог Судья. – Я, правда, уже отчаялся хоть что-то понять, но, может, ты мне поможешь.

– Я же говорю, это я виновата, – вновь завела свое Карин. – Только разве ж я могла знать, что все так обернется? Он ведь ее поначалу и правда сильно любил, так что я даже диву давалась, так любил, что она по утрам ходить не могла. Ну я, дура такая, возьми и ляпни при нем: вот, мол, Даринка, тебе госпожа Десси какое счастье устроила, надо и мне ее попросить, а то мой-то тюфяк вроде как уже выдыхаться начал. Днем бочки покатает, так ночью его уже только на сон и хватает. Ну я же в шутку сказала. А он давай выспрашивать.

– Кто он? – печально спросил Айд. – Твой тюфяк?

– Нет, я думаю, речь про господина Арнвера, любовника Дарин, – предположила Десси.

– Ты его правда к ней приворожила?

– Да нет, конечно. Я ее немного заворожила, чтобы она посмелей была.

– Госпожа Десси! – в один голос воскликнули близняшки.

– Конечно, а что вы думали?! – фыркнула та.

– Словом, я проболталась, а он поверил, – продолжала Карин, оправившись от изумления. – Даринка боялась, что он ее теперь разлюбит и бросит, но он, наоборот, пуще прежнего к ней прикипел, только стал бояться, что она на него какие-нибудь чары наложит или что она кого-нибудь другого присушит и изменять начнет. Ревновал страшно. Бил по лицу, чтобы на нее никто смотреть не захотел, а несколько дней назад куда-то собрался по делам, но ее оставить побоялся. Снял комнату на пять декад вперед, да и сами видите – Даринку здесь запер, да еще и привязал. Я-то знала, что и как, и поесть-попить ей носила тайком. Давно уже хотела веревку перерезать, но она все запрещает. Говорит, Арнвер вернется, рассердится и разлюбит ее. Хотя по мне так пошел он со своей любовью куда подальше.

– Кари, молчи! – взмолилась Дарин. – Он же не виноват, что никому верить не может. Его уже раз предали, и его короля тоже, теперь ему кажется, что все вокруг злые. Вот он и хочет ударить первым, пока его не ударили. Это он от горя и от глупости, а не по злости.

– Милая девушка, да почитай все зло на земле творится от горя и от глупости, да еще часто из страха, – подал вдруг голос Айд. – Злость – она и есть страх с глупостью вместе. Только на то вы и люди, чтобы уметь со своей злостью совладать. А не умеешь, значит, тебе среди людей делать нечего.

– Не знаю, милый господин, а только не мне его судить, – ответила Дарин, вытирая слезы. – Уж если и я от него отвернусь, у него совсем никого не останется. Так что спасибо вам всем, только зря вы сюда пришли. Уходите, прошу вас, не трогайте меня, я его ждать буду. Пусть моя любовь горше горького, только в этом никто не виноват, я сама так захотела.

– Вот видите, госпожа Десси! – всхлипнула Карин. – Ну как с ней говорить?

– Дарин, милая, он не придет, – мягко сказала Десси. – Он пытался убить чужанку, невесту королевского дяди, и теперь сидит в темнице.

– Да вы что! – Дарин рванулась, попыталась вскочить на ноги, но тут же скривилась и рухнула обратно на кровать. – Что ж вы молчите?! Он же… Я же… Мне надо к нему! Увидеть его! Госпожа Десси, голубушка, поколдуйте еще раз, отведите меня к нему?

– И не подумаю.

– Госпожа Десси, он же не со зла, он от горя просто и по глупости. Он же там совсем отчается один. Госпожа Десси, раз уж вы нас свели вместе, вы теперь не должны нас разлучать. Отведите меня к нему, умоляю вас, помогите ему бежать! Вы не подумайте, я ни минуточки не жалею, что все так вышло, я вам век благодарна буду…

– И не подумаю, – спокойно повторила Десси. – Я один раз ошиблась, но в другой раз не буду.

– Госпожа Десси, я вас на коленях… Кари, и ты на коленях проси, если любишь меня хоть чуть-чуть. Госпожа Десси, нельзя же человека одного в беде бросать.

– Тише, голубушка, не надо на колени становиться, – вновь заговорил Айд. – Я тебя к нему отведу.

– Ты? – ахнула Десси.

– Да, я. Она права, нельзя дело бросать на полдороге. Пусть увидится со своим возлюбленным, и пусть они вместе решают, как им дальше быть. Я тебя отведу, голубушка, не беспокойся. Только приведи себя в порядок, пусть он увидит тебя красивой.

– Да, правда. – Дарин шмыгнула носом и сказала решительно: – Кари, тащи нож!

* * *

Кари повела сестру вниз мыться. Десс хотела пойти следом, но Айд удержал ее за руку:

– Постой немного, побудь еще со мной. Мне надо уходить, скоро вернется сестра и испугается, если не застанет меня. Может быть, ты пойдешь со мной?

– Не знаю, – честно сказала Десс, – я бы очень хотела, поверь, мне с тобой хорошо, но, наверное, сейчас не могу. У меня еще осталось много работы. Может, в другой раз, после Колдовской Ночи?

– Счастливица ты… – вздохнул Айд. – Много работы, и ты, похоже, в нее веришь. А я уже сам себе не верю. Сама видишь, на что люди способны. Этот дурак приказал своей девушке никуда не уходить, и она бы тут сидела, пока с голоду не умерла. Уж если они любовь способны превратить в мучение, во что они тогда превратят закон и справедливость?!

– Ты прав, одного закона мало, – промолвила Десси. – Но если честно, то я не знаю, чем тебе помочь. Невидимые стены – это хорошо, очень хорошо, и все же тебе любой скажет, что город не стенами держится, а людьми. Надо еще, чтобы человек себя уважал. А это никаким законом и божьей волей не свершится, это только человек сам может сделать. Но это ведь не значит, что закон и справедливость ничего не стоят. Просто ты хочешь сделать все за всех, а это невозможно.

– И что же тогда прикажешь делать?

– Да кто я такая, чтобы тебе приказывать? И себе-то толком приказать не могу. Занимайся своим делом в меру своего разумения и дай другим сделать свою работу. Делай то, что тебе кажется правильным, но не забывай, что «кажется» не значит «так и есть». Вот и все, что я могу придумать.

– Тебе так кажется правильным? – усмехнулся Айд.

– Ну да.

– Ладно, все равно жаль, что ты не с нами. Сестра говорит, мы должны во всем повторять тех древних богов из легенды, то есть она должна стать женой Дея, а ты – моей женой. Я на такое претендовать не смею и все-таки хочу, чтобы ты была с нами. Ты нам нужна, теперь я это ясно понимаю. Молчи! Ничего не говори пока. Я сейчас заберу Дарин, а в Колдовскую Ночь приду к тебе еще раз и спрошу, согласна ли ты пойти за мной. Договорились?

– Договорились, – ответила Десси.

Глава 53

Рейнхард без приключений довез Аэллис и Бергу до Сломанного Клыка, сдал их с рук на руки Мильде, отдал приказания Скару и поспешил в Купель. При этом он так торопился, что и не подумал пробираться лесом – ехал прямо по дороге. Добравшись до города, он лишь немного разминулся со старшим братом и Радкой и увидел то же, что видели они: что слух о нападении уже дошел до Купели и горожане бросились кто куда. К тому времени Рейнхард уже успокоился, сообразил, что одинокий всадник на дороге сейчас подвергается большой опасности, и тоже свернул в лес, но не по правую сторону от дороги, как Карстен и Радка, а по левую. Здесь нет торного пути, но Рейнхард, которому уже приходилось плутать в Шеламе, был осторожен и старался держаться поблизости от дороги, так чтобы все время ее видеть. Если бы все прошло без неожиданностей, согласно его плану, он добрался бы до родного замка примерно в то же время, что и старший брат.

По пути Рейнхарду попалось лесное болотце – небольшое, но по-весеннему полноводное. Кочки, поросшие прошлогодней травой, среди жестких стеблей которой пробивались молодые листья мятлика и ярко-желтые цветы калужницы, плавали «по плечи» в прозрачной талой воде среди маленьких и кривых болотных берез. Болотные окна радостно отражали первые кучевые облака, подкрашенные закатным солнцем. Пересекать болото напрямик Рейнхард не решился. Не захотел он также и выбираться на дорогу, решил объехать по дальнему краю.

Примерно на полпути он наткнулся на широкий ручей, вытекавший из болота и с громким журчанием сбегавший в глубокий, все еще заполненный снеговым пластом овраг. Над водой ручья лежала старая ольха, поваленная, но еще живая. Она даже сумела раскрыть бледно-желтые душистые сережки. Закатное солнце слепило Рейнхарду глаза, и он не сразу понял, что в сплетении веток ольхи кто-то сидит. Когда же он разглядел встречного, то почувствовал, как захолонуло под ложечкой, а по позвоночнику пробежала струйка холодного пота. От такой встречи не приходилось ждать ничего хорошего.

На толстом суку ольхи над самой водой сидел прекрасный юноша одних с Рейнхардом лет, одетый в зеленые шоссы, зеленую рубашку, камзол и короткий плащ, расшитые золотыми звездами, и в высокие сапоги из мягкого темно-красного сафьяна с узкими, забавно вздернутыми носками. Его длинные и густые ярко-рыжие волосы локонами падали на плечи, лоб украшал узкий серебряный обруч с изумрудом, ожерелье из крупных изумрудов, оправленных в серебро, отягощало шею. В руках у юноши была лютня, он перебирал струны длинными тонкими пальцами, и тихая прекрасная мелодия вторила журчанию ручья и шуму ветра в вершинах деревьев.

Рейнхард выслушал достаточно сказок и от Мильды, и от Десс, и от Аэллис с Бергой, для того чтобы мгновенно понять, с кем он встретился и чем такая встреча может быть для него чревата. Его смущало только одно: у существа, сидевшего перед ним, нет красной шапочки, которую можно ловким движением сорвать с его головы и тем самым обрести над ним власть. А это означало, что нужно проявлять особую осторожность.

Рейнхард спешился, привязал лошадь к ближайшему кусту, подошел к берегу ручья и упал на одно колено, приветствуя существо как короля и сюзерена.

– Тебе нет нужды пачкать штаны, – заговорил юноша звонко и насмешливо. – Я Дей, бог смеха, и терпеть не могу тех, кто ползает по грязи со скучными лицами.

– Простите меня, господин мой, я не знаю, как подобает обращаться к вашей высокородной особе, – смиренно ответил Рейнхард.

– Для начала встань, – скривил губы Дей.

– Простите, господин, но я не решаюсь. Ваша красота и могущество буквально ослепляют меня, – продолжал Рейн хард, не поднимая головы. – Прошу вас, покажитесь мне в своем истинном обличье.

– И ты не боишься? – Бог вскинул бровь.

– Больше всего я боюсь, господин мой, что вы обманете меня, отведете мне глаза и учините надо мной какую-нибудь злую шутку. Моя нянька говорила, что я могу верить таким, как вы, не раньше, чем вы покажетесь в своем истинном виде.

– Твоя нянька глупа, – презрительно бросил бог. – А ты, смешной и упрямый мальчишка, очень пожалеешь, если не выслушаешь сейчас же с почтением мои слова.

Рейнхард закивал, будто сожалея о своем дерзком поведении, но вдруг, не поднимаясь на ноги, рванулся вперед, крепко ухватил сидящее на дереве существо за щиколотки и резко дернул. Лесной юноша опрокинулся на спину, выронил лютню и ухватился руками за ветку. Его волосы рыжим пламенем метались над водой.

– А я тебе говорю, что ты примешь свой истинный вид или искупаешься в ручье! – крикнул Рейн. – Моя нянька и мой учитель сумели научить меня, как избежать козней вашего народца. Можешь превратиться в птицу и улететь, но твои сапоги останутся у меня, а без них тебя не пустят в холм.

– Отпусти меня! – прохрипел юноша.

– Вот еще!

– Отпусти, я награжу тебя!

– И не подумаю!

– Отпусти во имя твоего учителя!

– Он велел мне не верить ни одному слову лесного народца, пока те не примут своего истинного обличья. Интересно, с каких пор вы стали звать себя богами?

– Вот ведь проклятье, послал Шелам ученичка! – проворчал юноша до того знакомым голосом, что Рейнхард от удивления едва не разжал руки.

И тут же, рассердившись, младший граф еще раз дернул своего пленника за ноги. Красные сафьяновые сапоги соскользнули долой, Рейнхард опрокинулся на спину, но сразу сел и изумленно уставился на своего противника.

Теперь на стволе ольхи сидел братец Карл собственной персоной – в своем обычном пестром платье, взъерошенный и ужасно сердитый. Рейнхард бросил косой взгляд на упавшую на землю лютню и убедился, что она превратилась в глиняную лошадку-свистульку. Именно это его окончательно убедило, что перед ним и в самом деле старый приятель, несколько декад назад в самый трудный момент бесследно пропавший из замка.

– Господин Карл! Вы-то что тут делаете?! – возмутился Рейнхард.

– Жду тебя, бестолковый упрямый мальчишка! Мне надо было сказать тебе кое-что важное, а теперь, боюсь, от твоих тычков все слова вылетели у меня из головы.

– Нечего было голову мне морочить!

– Стану я тебе голову морочить! Рылом не вышел, чтоб на тебя разоряться. Все, что сказано, – чистая правда.

– Ага, как же. Будто вы этот… бог меха, или кто там еще?

– Не меха, а смеха. И уж поверь мне, я он самый и есть.

– Не смешно.

– Мне тоже. Ладно, хватит пустой болтовни, вижу, мне в самом деле надо кое-что тебе рассказать. Ты готов слушать?

– Сейчас, только лошадь перевяжу, ладно?

На самом деле Рейнхарду нужна была отсрочка, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями. Он до сих пор не понимал толком, что происходит и зачем братцу Карлу вздумалось шутки шутить. Без него есть чем заняться. Рейнхард только-только выдержал свой первый бой и готовился вместе с братом оборонять замок и свою принцессу от армии Сюдмарка; его голова оказалась наполнена песней мечей, всевозможными военными планами и дерзкими мечтами, а вовсе не детскими сказками. Он знал, что к Десси этой зимой приставали какие-то проходимцы, называвшие себя богами, знал, что братец Карл тоже что-то ей пытался внушить относительно того, как и на что она должна расходовать свою магию, но все это его не касалось. Он обожал истории: и те, что придумывал сам ради прекрасных глаз Аэллис, и те, что рассказывал братец Карл, но он всегда различал, где история, а где настоящая жизнь. И если братец Карл решит сбить его с толку и заморочить, как он заморочил Десси, то он здорово ошибся, не на того напал. Спору нет, его истории – это что-то особенное, они всегда тревожат, будоражат воображение и зажигают кровь, но есть в мире вещи и поважнее историй – это Рейнхард прекрасно понимал.

Приняв такое решение, он в самом деле отвел лошадь поближе к деревьям, там, где она могла пощипать молодую траву, затем вернулся к ручью, отыскал для себя еще один поваленный ствол, уселся и велел Карлу:

– Ну рассказывай, чего ты хочешь.

– Я хочу, чтобы ты помог мне, – просто ответил тот.

– Помог в чем?

– В беде. Я попался, Рейн, меня поймали. Мне приходится делать то, чего я вовсе не хочу, и я прошу тебя, чтобы ты помог мне освободиться.

– Угу, понятно. А поподробнее можно? Кто тебя обидел и как тебе помочь?

– Понимаешь, тут получилась путаная история. Для начала я застрял здесь с вами, оттого что войско короля-оборотня напало на один из холмов Маленького Народа.

– Хорошо, – вздохнул Рейнхард. – А теперь еще раз и помедленнее.

– Ладно, я попробую с самого начала. Только тогда тебе придется выбираться отсюда в темноте. Уж не взыщи.

– Ничего, день все равно пропал. Я тебя слушаю. Кстати, если ты правда бог, можешь сказать, чем закончился бой между нашим отрядом и Сюдмарком?

– Могу. Ничего особенного не было. Небольшая стычка, потом ваши и отряд Дуады отступили, но Асий, предводитель армии Сюдмарка, решил свернуть с главной дороги и обойти Купель.

– Отлично. Это уже что-то. А где Вальдибер?

– Он получил письмо Дуады и спешит наперерез Сюдмарку. Примерно завтра к вечеру они встретятся.

– А Карс?

– Твой брат? Он возвращается в замок, к утру будет там.

– Тогда мне надо поторопиться, а то сначала Мильда с него шкуру спустит, а потом он – с меня. Рассказывай быстрее, да я поехал.

– Придется потерпеть. Сломанному Клыку сейчас ничего не угрожает. А вот столице и Королевству…

– Ну ладно, говори по порядку, не томи!

– Хорошо. Я попробую внятно и по порядку. Начнем с того, что ты знаешь. Год с лишним назад королевский мажордом Стакад Кельдинг сговорился с Верховным Магом Хугином, и Хугин наложил чары на наследника Хардингов, так что тот не смог поднять меч.

– Знаю. Что дальше?

– Кольскег Хардинг бежал из темницы и сумел вымолить заступничество у Шелама. Лес дал ему магическую силу, и Кольскег начал свой путь обратно, к королевскому трону, с того, что заколдовал компанию юных аристократов, когда те охотились в лесу, и сделал их своими слугами.

– Понятно. Дальше.

– Дальше он повелел им захватить один из Полых Холмов и изгнать оттуда Маленький Народец. Получилось так, что в тот момент я был в том же холме со своими учениками, и пока я помогал им бежать, воины Кольскега добрались до меня и здорово порезали. Меня исцелила Десси, но мне пришлось остаться здесь.

– Тогда она и привела тебя в наш замок?

– Совершенно верно. Однако, к сожалению, я ошибся еще дважды. В первый раз, когда Сайнем узнал о Кольскеге и попросил меня присматривать за ним. Я согласился, я всегда хорошо ладил с ребятами, ты ведь знаешь.

– Угу. И что?

– Кольскегу удалось меня обхитрить. Я, правда, думал, что смогу помочь ему побороть страхи и забыть боль. Но Стакад и Хугин оказались слишком хорошими учителями. Мальчишка усвоил их уроки. Он выздоровел телом, но в душе так и остался насмерть напуганным щенком. А нет ничего страшнее, чем собака или ребенок, которых много били. Безразлично, за дело или без вины. То есть тому, кто бьет, всегда кажется, что он бьет за дело, что он поступает как лучше, а собака и ребенок понимают только одно: драка – это единственный способ защитить себя или добиться того, что тебе нужно. А если у тебя не хватает сил победить открыто, нужно выждать, пока противник ослабеет. Понимаешь, им никто не показал, что бывает и по-другому. Вот так и Кольскег. Когда я пытался поговорить с ним по-доброму, он думал, что это такая хитрость или признак слабости, и приготовил мне ловушку. Он не желал со мной говорить, пока я не принесу страшную клятву, что буду во всем его поддерживать и никогда и ни в чем не обману. Я поклялся. И тогда он быстро прибрал меня к рукам. Пожелал, чтобы я сделал его воинов оборотнями. И мне пришлось пообещать ему это.

– А ты это можешь?

– К сожалению, да.

– К сожалению?

– Да, это еще одна моя глупая ошибка. Еще прошлой осенью, когда я только поселился в замке, меня разыскали мужчина и женщина, которые назвали себя Айдом и Аэтой.

– Никогда о таких не слышал. Они из какой деревни?

– Они вовсе не из деревни. Они родом из Сюдмарка.

– Из Сюдмарка? И ты не сказал нам об этом?! – Рейнхард вскочил а ноги. – Говоришь, еще прошлой осенью…

– Подожди, подожди, ты все не так понял. – Дудочник замахал руками так, что едва не свалился со своего насеста. – Подожди, не спеши ради Шелама, ради своего замка, ради Королевства, выслушай до конца. Они не шпионы Сюдмарка, они – боги.

– Что?

– Постой, умоляю, не торопись, это отдельная история, я ее сейчас попытаюсь рассказать, ты только не торопись.

– Я слушаю, – холодно сказал Рейнхард, снова присаживаясь на бревно. – Я слушаю очень внимательно.

– Так вот, история такая. Много лет назад жил в Сюдмарке один человек, которого звали Милий. У него был небольшой надел земли, жена и маленькая дочка. Этот Милий слыл человеком хоть и бедным, но очень гордым и строптивым. Он захотел расширить свои земельные владения и попросил помощи у соседа, богатого землевладельца. Тот выделил ему участок земли. Однако Милий все равно бедствовал и вскоре решил совсем бросить свою землю и уйти в Лус, искать себе пропитания там. Однако сосед запретил ему это, сказав, что Милий не может бросить землю, не получив на то соизволения от ее хозяина. Милий же не пожелал спрашивать ничьего дозволения и ушел в Лус самовольно, бросив жену и дочь. Сосед начал против него тяжбу. Милия осудили и бросили в тюрьму. Чтобы выкупить его из тюрьмы, жене пришлось продать и свою землю все тому же соседу-богачу. Теперь Милий и его жена по-прежнему обрабатывали и свой участок, и чужой, но должны были платить подати вдвое больше. К тому времени подросла дочь Милия, и он решил выдать ее замуж за сына свого друга, который обещал помочь ему откупиться. Помолвка состоялась, однако когда сосед-богач узнал, что Милий выдает дочь замуж, не спросив у него позволения, он снова начал против Милия тяжбу, и Милий снова ее проиграл. А поскольку во время суда Милий поносил и соседа, и судей всяческими словами, ему присудили выплатить огромный штраф. Он не сумел найти таких денег; тогда у них отобрали и дом, и земельные наделы, а самого Милия с женой и дочерью продали в рабство. Милия сосед продал на рудники, жену оставил прислуживать в собственном доме, а дочь, девушку дивной красоты, за большие деньги продал на рабовладельческий корабль, который уходил в северный город Венетту. В Венетте девушку купил один из Солнечных Магов, тайком, в сундуке, привез в Королевство и запер в своей башне, где проделывал с нею все, что обычно проделывают старики с молодыми красивыми рабынями.

– Откуда ты взял эту историю?

– Я слышал ее от самой дочери Милия, которая теперь зовет себя Аэтой. Может, и не все тут правда, но другой истории у меня нет, да и вскоре ты поймешь, что это не так важно. Важно, что дочь Милия, сидя в башне, научилась читать и стала тайком заглядывать в книги своего хозяина. В одной из них она прочла легенду о Невидимом Городе Никийе, жители которого владели волшебным Зеркалом Превращений и вызывали с его помощью богов из-за Меча Шелама, принимая их в своем теле как в доме. И как потом Повелитель Моря разгневался и стер Никийю с лица земли. Ты вроде слышал эту легенду?

– Вроде да, но там были еще какие-то два рыцаря, которые обидели свою даму. Или разных дам? Не помню уже.

– Это точно неважно. Важно, что Мила, дочь Милия сумела сбежать от своего волшебника. Возвращаться в Сюдмарк она боялась, там в ней могли узнать беглую рабыню, заклеймить и вернуть хозяину. Да и кроме того, она была дочерью своего отца и мечтала отомстить своим обидчикам. Итак, она сбежала и долго шаталась по дорогам королевства, пока не встретила помощника. Какого-то мальчишку-пастуха. И, представь себе, им повезло. Они действительно нашли и Невидимый Город, и Зеркало Пре вращений, и Мила призвала богов – единственных, которых знала: Эйида и Этт, божественных близнецов из Сюдмарка. Однако жить в одном теле с богом оказалось слишком необычно и трудно для человека. Горожане Никийи проделывали такое на одну ночь, а Мила хотела остаться богиней навсегда, как бы трудно это ни было. Тогда они разыскали меня, но я толком ничем не мог им помочь, только рассказать известную мне легенду о Черных Близнецах Айде и Аэте, боге Судье и богине Воительнице, которые вступили в союз с Рыжими Близнецами Деем и Дейей – богом смеха и богиней исцеления. Мила, которая теперь делила тело с Этт, решила, что в этом все и дело, что богов должно быть четверо и тогда они войдут в полную власть. Дальше ты можешь догадаться.

– Они предложили тебе стать Деем, и ты согласился?

– Да. Я надеялся, что Десси согласится стать Дейей, но ее это почему-то напугало. Чтобы защититься от нас с Айдом и Аэтой, она сплела свое колдовство и стала… я уж и сам не знаю, кем она стала, лучше у нее спросить. Но дело не в этом. Дело в моем дурацком языке. Я рассказал эту историю Кольскегу, и он велел мне отвести его войско к Зеркалу Превращений.

– И ты согласился? Ведь ты же бог!

– Да, но и боги не могут нарушить клятву.

– И что? Ты это сделал?

– Нет, еще нет. Мне все же удалось немного обмануть его. Я убедил Кольскега в том, что смогу провести его к Зеркалу Превращений только в Колдовскую Ночь. Вернее, я устроил так, что это стало правдой. Однако времени остается все меньше. В Колдовскую Ночь Кольскег намерен вместе со своими воинами-оборотнями напасть на Звездного Оленя и растерзать его. Ни он, ни я, ни кто иной не знает, взойдет ли на следующий день Солнце, но Кольскега это, похоже, ни капли не волнует.

– Понятно. И как мы можем его остановить?

– Если бы я знал! Поэтому я и прошу тебя о помощи. Скачи в столицу, расскажи Десси то, что я рассказал тебе. Может быть, если она согласится встать перед Зеркалом Превращений и замкнуть круг, мы вместе, вчетвером, сможем что-нибудь предпринять. Ты согласен?

– Согласен, – ответил Рейнхард, со вздохом поднимаясь на ноги. – Конечно, Карстен и Мильда оторвут мне голову, но если ты говоришь, что Сломанному Клыку сейчас ничего не угрожает…

– Ничего. Армия Сюдмарка обошла его стороной.

– И движется на столицу. Значит, мне и впрямь нужно поспешать туда. Выведешь меня на дорогу?

– Конечно. Я даже смогу немного облегчить твое путешествие. Следи за сороками: они будут указывать тебе путь и в случае чего предупредят об опасности.

– Спасибо. Тогда я поехал. Прощай, бог смеха, постарайся не грустить.

– Счастливого пути, маленький насмешник.

Глава 54

Эгери начала узнавать если и не места, где они шли, то по крайней мере запахи. Южные границы Королевства располагались лишь немногим севернее Сюдмарка, однако море у здешних берегов всегда оставалось холодным, а воздух был гораздо влажнее: при восточном ветре вблизи от побережья порой казалось, что дышать приходится одной водой. Оттого весна здесь наступала позднее, и сейчас, в конце месяца охоты, когда в Сюдмарке на полях и огородах уже вовсю зеленели молодые всходы, здесь только заканчивали пахоту и до ноздрей принцессы то и дело долетали такие знакомые весенние запахи влажной земли, сожженной сухой травы, оттаявших болот. Когда колесница, на которой Эгери ехала вслед за марширующими солдатами, ныряла в хвойный лес, над дорогой повисал такой странный и неуместный сейчас запах грибов: это отдавала влагу освобожденная из-под снега прелая прошлогодняя листва.

Эгери прежде не бывала в этой части Королевства – ее родной замок остался далеко на западе. Но хотя возвращение в волчье обличье ей теперь заказано, все же в глубине своей души она была достаточно волчицей, для того чтобы безошибочно ориентироваться в лесах и придерживаться направления на столицу независимо от того, что врали местные жители. Асий мог быть спокоен – лучшего проводника нельзя и пожелать: Эгери разбирала спутанную сеть лесных дорог как пряжу, которую нужно смотать в клубок, – работа долгая и кропотливая, но ничего особенно сложного.

До сих пор им пришлось выдержать всего два серьезных сражения. Первое – при высадке на берег, второе – несколько часов спустя, когда в сумерках, уже собираясь остановиться лагерем, они наткнулись на поваленные деревья и засаду в пару сотен человек. Конечно, серьезного сопротивления эти две сотни не могли оказать, но все же успели выстрелами из укрытия уложить несколько десятков воинов Сюдмарка, и в то же время другие лучники, спрятавшиеся в лесу за пригорками и вывороченными корнями деревьев, а то и усевшиеся прямо в развилках толстых сучьев, обстреляли колонну с флангов. Войско Асия понесло потери, однако стычка длилась недолго. Асий послал два отряда обойти укрепления справа и слева, в то время как другие бойцы Сюдмарка очищали лес. Враги быстро отступили, и поле боя осталось за Асием и его людьми. Единственное, чего добились защитники Королевства, – на полдня задержали наступление.

Убитых воинов Сюдмарка (одним из них оказался бедолага Алций) похоронили здесь же в лесу, раненых – а их оказалось около сотни – погрузили на повозки, и Асий принял решение обойти Купель и вообще впредь избегать широких дорог и больших городов. Конечно, это сильно замедлило и без того неторопливое продвижение: лесные дороги утопали в грязи, на них то и дело приходилось класть гати и настилы и даже порой копать дренажные канавы, чтобы отвести воду и хоть как-то преодолеть какую-нибудь долину. Любой весенний дождь, благостный для земли и травы, задерживал продвижение на день, а то и на несколько. Переправы через реки и овраги также приходилось наводить самим. Местные жители почти не оказывали им сопротивления, но вот разметать ночью мост на пути наступающей армии могли за милую душу.

Кроме того, казалось, что эти пути никто не ровнял вот уже не одну сотню лет: на возвышенностях, где грязи и сырости поменьше, дорога состояла из одних колдобин, рытвин и ухабов. Пешеходам – еще ничего (Асий и прочие командиры шли пешком наравне с солдатами – то ли для того, чтобы поддержать авторитет, то ли для того, чтобы избежать мучительной тряски в духе «по кочкам, по кочкам»), а вот тем, кто ехал в колесницах и повозках, приходилось совсем худо – несколько раненых они потеряли именно из-за дорожной тряски. Эгери невольно вспоминала дивов – на их колесницах, которыми широко пользовались и люди Королевства, живущие на равнинах и в предгорьях, сидения крепились к раме с помощью ременных петель, и те здорово смягчали толчки и удары.

Но и пешеходы не были в полной безопасности – воины Сюдмарка слыли опытными ходоками, но и они то и дело оскальзывались, теряли равновесие и получали в награду от дорог Королевства хромоту, а то и пополняли число страдальцев на повозках.

Таким образом, марш выдался нелегким, зато им удавалось избегать столкновений с противником. Лишь два-три раза случались стычки в деревнях, где войско столовалось, но тогда против армии выступали не больше десятка обозленных и потерявших голову крестьян. Провинившуюся деревню грабили и сжигали. Если же крестьяне просто прятали продовольствие и зерно для посева (а это случалось гораздо чаще), их пытали, а после, чтобы наказать деревню, угоняли или забивали весь скот. Эгери каждый раз словно сама сгорала до черноты изнутри: она привела сюда это войско для того, чтобы прогнать узурпаторов Кельдингов, а не для того чтобы видеть, как разоряют и убивают ее собственных подданных. Но одного без другого не бывает, и Эгери, стиснув зубы, молчала. Она лишь заставляла себя ходить по улицам обреченных деревень, заходить во дворы и дома, зная, что своей властью жрицы Этт сможет защитить хотя бы женщин и детей. И часто это ей действительно удавалось.

Хуже всего оказалось глядеть вокруг и сознавать, что узурпаторы Кельдинги не так уж плохо управляют страной: деревни выглядели зажиточными и процветающими, скотина и дети в домах – здоровыми и сытыми, несмотря на весеннее время. И самое удивительное – то здесь, то там, то на отшибе у леса, то на островке посреди реки, то на старой засеке Эгери видела свежесрубленные дома дивов. Кое-где дивьи поселки окружены частоколом: видимо, новоселы опасались соседей, но иногда дивы ставили свои дома прямо посреди деревенских, и никто, похоже, не держал на них за это зла.

Возницей Эгери обычно служил Арлибий. Для него такие поселения дивов также были в диковинку, и он не скрывал своего изумления.

– Мать рассказывала мне, что прежде наши предки жили на равнинах и ушли в горы только после многих лет упорных боев, – говорил принцессе юный полукровка (он теперь все чаще вспоминал свою мать). – Может быть, для них наступило время вернуться? Хорошо, если бы в Лусе госпоже Олии удалось добиться, чтобы ее сыну отдали эту провинцию по крайней мере на пять лет. Господин Асий наверняка не стал бы притеснять здешних аргилов, а значит, таких поселений стало бы больше. Если аргилы вновь вернутся к жизни земледельцев, им легче будет усвоить мудрые законы и обычаи Сюдмарка.

Эгери от таких слов передергивало, но она не подавала виду. Все они: и Асий, и Арлибий, и прочие люди Сюдмарка, пришедшие с оружием на эту землю – лишь исполняли ее, Эгери, волю. Кто виноват, что она, по женскому обыкновению, сама не знала толком, чего хочет?..

* * *

С другой стороны, если Кельдинги так потрудились ради того, чтобы восстановить на своей земле мир, почему они не защищали ее сейчас? Эгери не составило труда сообразить, что отряды, напавшие на них в первые дни, были, по всей видимости, из приграничных и лесных крепостей Пояса Харда, – присягавшие еще ее предкам и верные присяге, несмотря ни на что. Но где же сами Кельдинги с войском? Почему они не торопятся защищать свои земли и своих людей, а вместо этого отсиживаются в столице? Если они бросили свою землю на произвол судьбы, значит, они действительно заслужили изгнание и смерть, пусть даже за восстановление справедливости придется заплатить жизнями невинных людей.

Но не меньше изумляло ее и то, что все эти сытые и благополучные обитатели деревень и не думали роптать на захватчиков, топчущих их родную землю. Крестьян интересовала лишь целость их собственных хлевов и амбаров, они и думать не думали о том, чтобы уйти сражаться в леса или сняться с места и поспешить на помощь Кельдингам. Не желали сниматься с места и владельцы замков со своими отрядами. Асий обходил замки стороной, но рыцарям не приходило в голову хотя бы совершить ночной налет на лагерь захватчиков. Нет, все ночи, с тех пор как они высадились в Королевстве, проходили мирно и спокойно. И этими мирными ночами, лежа в своей палатке без сна, Эгери думала: что, если эти замечательные обычаи верности и взаимопомощи между королевским родом, рыцарскими родами и крестьянами, о которых она с таким жаром, с такой гордостью рассказывала Асию, Арлибию, Алцию, да и всем встречным-поперечным в Лусе, все это – лишь детская сказочка? Красивой легендой, в которую она по молодости и по глупости свято верила, а на самом деле в ее любимом Королевстве точно так же, как и в Сюдмарке, никому ни до кого нет дела? Что, если правы оказались Эгиль, Элиана и Ларис, а она, Эгери, погналась за красивыми словами и погубила столько людей ни за что, низачем? Все чаще она вспоминала своего родича, того, чьего имени не знала и лица толком не видела, того, кто сунул ногу в колесо телеги Кельдингов и спас их четверых. Чего ради он их спасал? Чего ждал от них? Хотел ли он мести или просто заботился о сохранении рода? Что бы он сказал ей сейчас, будь у них возможность поговорить? Что сделал бы на ее месте? Вспоминала она и Кольскега – преданного короля, ради которого отчасти и затеяла все это предприятие. Что сказал бы он, доведись им сейчас встретиться? Как он поступил бы? Она не знала ответов и была уверена, что никогда не перестанет спрашивать себя.

* * *

Каждое посещение новой деревни стало для принцессы тяжелым испытанием независимо от того, обходилось ли миром или крестьяне бунтовали и получали заслуженное наказание. И все же, к радости Эгери, большую часть времени войско неторопливым шагом двигалось через лес. Весенний лес, которому дела нет ни до войн, ни до судеб народов, живущих в его тени, который был более всего озабочен раскрывающимися почками, прорастающей молодой травой да любовными перипетиями птичьих и звериных союзов. В такие дни, несмотря на изматывающую тряску, постоянный скрип колес, стоны и ругательства да монотонный рассказ Арлибия о величии Сюдмарка, Эгери чувствовала себя почти счастливой: ей хотелось, чтобы кто-нибудь из богов запутал дорогу петлями и кольцами, а потом просто срастил бы ее начало и конец, чтобы они так путешествовали вечно.

В третий раз на них напали как раз во время очередного марша через лес. Снова дело шло к вечеру, снова начало смеркаться, и Асий выслал вперед разведчиков, чтобы те глянули, нет ли впереди деревни или хоть большой поляны поблизости от речки, где можно было бы расположиться. Но не успели те вернуться, как прискакал гонец из арьергарда с тревожной вестью: из леса неожиданно вылетела вражеская конница и ударила в спину замыкающему отряду. Положение осложнялось тем, что в арьергард по старинной традиции ставили самых молодых воинов: когда эта традиция складывалась, никто и предположить не мог, что солдатам Сюдмарка придется воевать в далеких северных лесах. По счастью, командиры арьергардных частей оказались расторопными и сметливыми: они сумели быстро развернуть своих людей и выстроить их в какое-то подобие боевого порядка, насколько это возможно на узкой, покрытой грязью дороге. И все же положение казалось опасным.

Асий тут же отправил на помощь арьергарду отряды конницы, сам же решил во что бы то ни стало дождаться новостей от разведчиков – разворачивать все войско прямо на дороге было делом немыслимым. Командиры лишь увели отряды на обочины и пустили вперед обоз с небольшим охранением. Наконец вернулись разведчики с хорошими новостями: впереди лес редел, и не более чем в трех-четырех тысячах шагов отсюда начиналась гряда поросших соснами холмов. Убедившись, что коннице и арьергардным отрядам пока удается сдерживать врага (они все еще не имели представления о его численности), Асий повел свои войска быстрым маршем на холмы, выстроил их там в три боевые линии, спрятав обоз в долине за холмами, и послал к оставшимся частям гонца с приказом об отступлении.

Вскоре внизу показались отступающая конница и отряды пехоты, а следом и конница Королевства. У подножия холмов всадникам пришлось спешиться, но это их не остановило: они быстро построились тремя фалангами и пошли в атаку на ряды армии Сюдмарка.

На сей раз Асию противостояли уже не лесные стрелки и не обозленные крестьяне, а настоящее войско, к тому же многочисленное. Фаланги получились глубокими, действовали слаженно, и их первый удар был достаточно силен, чтобы прорвать первую линию обороны Сюдмарка. Однако вторая линия, стоявшая на крутом склоне, тут же вступила в бой и вскоре отбросила противника вниз. Солдаты Сюдмарка пускали свои тяжелые копья сверху, так что одним ударом пробивали вражеские щиты. Наконечники копий специально делались с особыми стальными крючьями, так чтобы воин Королевства уже не мог освободить свой щит от вражеского копья: ему приходилось отбрасывать щит, оставляя все тело открытым.

Сильно поредевшие войска Королевства вскоре начали отступать на соседний холм, войско Асия преследовало их. Но тут ход боя снова переменился. Оказалось, что вражеский предводитель оставил несколько отрядов в засаде, и сейчас те, выйдя из леса, зашли воинам Сюдмарка в незащищенный фланг и напали на них. По приказу Асия, переданному командирам, третья линия развернулась навстречу новым противникам. Войско пришельцев долго и горячо сражалось на два фронта в бесконечных весенних сумерках. Какое-то время казалось, что защитникам Королевства удастся сомкнуть клещи и раздавить армию Асия, как спелую сливу. И все же нападающие уступали по численности. Обладая почти трехкратным преимуществом в числе и большей маневренностью, войска Сюдмарка сумели потеснить своих противников с обоих сторон и в свою очередь окружить тех, кто еще недавно грозил им гибелью. Зажатые на вершине холма, отряды Королевства понесли большие потери и были бы полностью уничтожены, если бы милосердная тьма не сгустилась наконец над холмами и не позволила немногим уцелевшим воинам бежать назад в лес.

Потрепали и войско Сюдмарка, однако, посчитав потери и перераспределив солдат по отрядам, Асий пришел к выводу, что у него достаточно сил, чтобы при необходимости решиться на длительную осаду столицы.

– Начнем мы, однако, с мирных предложений, и даже если наши враги будут вести себя поначалу дерзко, постараемся сдержать возмущение, – сказал он на совете командиров. – Запомните, что мы воюем с родом предателей, а вовсе не с мирными подданными этой страны, которых я надеюсь увидеть в будущем союзниками и друзьями Сюдмарка. Да будет всем известно, что я твердо намерен сносить любые оскорбления, пока будет оставаться хоть малейшая надежда разрешить спор на почве закона, а не путем войны.

Эгери, которая во время сражения находилась с обозом в долине, узнала все подробности на следующий день от Арлибия и долго не могла прийти в себя. Неужели это все, на что были способны Кельдинги? Неужели лишь стрелки из крепостей Пояса Харда да эта армия в несколько тысяч человек, столь бесславно отступившая вчера в леса, – единственные воины, сохранившие верность новым королям? Неужели война окончена, и столица сама откроет ворота победителям? Принцессу охватили смятение и гнев. Кельдинги были ее врагами, Асий – союзником, и все же войска Королевства не могли, не имели права так просто и быстро сдаваться. Иначе получится, что проклятый Арлибий прав: Сюдмарк действительно сильнее всех, а люди Королевства заслуживают рабского клейма. «Не сдавайся так просто, слышишь, Кельдинг, мерзавец! – шептала Эгери. – Борись! Борись до конца! А то я прикажу привязать тебя к необъезженным лошадям и пущу в чистое поле за то, что ты опозорил честь Королевства в глазах его врагов!» Услыхав ее бормотание, Арлибий испуганно отшатнулся и зашептал охранительные заклинания на языке своей матери.

Когда вечером Асий послал за ней и спросил, как далеко, по ее расчетам, они находятся от столицы, Эгери, сумев скрыть дрожь голосе и трепет в сердце, ответила правду:

– Скорее всего, осталось не больше четырех дней пути.

Глава 55

Сороки вели Рейнхарда стороною, по местам, не затронутым войной. Днем они обычно пробирались прямиком через лес охотничьими, а то и звериными тропами, а к вечеру птицы, сверкая в лучах заходящего солнца просинью на спине и зеленью на крыльях, выводили юношу к деревне или к хутору, где он пополнял запасы еды, а иногда и оставался на ночлег.

О войне здесь слыхом не слыхивали, а если и слыхали, то предпочитали не подавать виду: все разговоры за вечерними столами вертелись вокруг пахоты, огородов да окота овец. Рейн харда встречали настороженно, с опаской, иногда осторожно и вежливо отказывали в ночлеге, но без еды и без корма для коня никогда не оставляли. Денег у него с собой было немного, он берег их до столицы, да и здесь, в глуши, деньги – мертвый груз, поэтому Рейнхард расплачивался пуговицами и бляхами с пояса, благо те из хорошей меди и искусно сделаны.

Иногда краем уха он слышал разговоры о дивьих бандах и о восстании рыцарей на востоке, но толком никто ничего не знал – все пробавлялись смутными слухами. А в общем люди здесь были спокойные и незлобивые, и Рейнхард добрался до столицы без всяких неприятностей.

* * *

К городским стенам он подъехал поздно вечером, ко гда ворота уже заперли. Конечно, юноше не терпелось повидаться с Сайнемом и Десси и рассказать им важные новости, хотелось также увидеть столицу, где он не был без малого два года. Но к этому времени он уже научился мудрой сдержанности и понимал, что тревожить среди ночи покой горожан, и без того напуганных предстоящей войной, – не самая лучшая идея. Поэтому он решил провести еще одну ночь под звездами в ближайшей роще, а уже с утра заняться делами.

Когда он добрался до рощи, уже совсем стемнело, а обещанные звезды так и не появились, потому что небо успело затянуть тучами. В кромешной тьме, спотыкаясь о корни и ругаясь под нос, Рейнхард попытался ощупью и по наитию найти удобное место для ночлега, как вдруг заметил среди стволов что-то странное. Как будто стога сена или кучи хвороста – но огромные, в три человеческих роста. В роще стоял густой и сладкий запах сена, будто сейчас была не весна, а конец лета. Рейнхард подошел поближе и увидел, что эти громадины завалены свежесрубленными ветками с молодыми клейкими, только что раскрывшимися листочками. Отодвинув ветку, он обнаружил за ней какую-то конструкцию из толстых и длинных жердей, перевязанных веревками и лыком. Он уже начал соображать, что это такое может быть – он видел и прежде такие штуки, – но додумать до конца ему не дали: сзади хрустнула ветка, испуганно всхрапнула лошадь…

* * *

– За меня заплатят выкуп, – сказал Рейнхард, едва очухался и понял, что может говорить. – А если со мной что случится, так у меня родич – волшебник, ему одно слово стоит сказать, и у вас уже никогда ничего не встанет.

Говорить, уткнувшись лицом в землю, было ужасно неудобно, но на спину его пока переворачивать не собирались, и, поразмыслив, Рейнхард решил, что это добрый знак. Кроме того, стукнули его по голове несильно, только чтобы вырубить, и связали хоть и крепко, но не жестко – плечи из суставов не выворачивало и запястья не болели. Видно, что люди, с которыми он столкнулся, – серьезные, но без лишней жесткости.

Сзади пошептались, вновь заскрипели ветки, потом кто-то спросил:

– Ты что тут делал, парень?

– Я из Пришеламья еду, – ответил Рейнхард. – Мне в столицу известия передать надо.

– Кому?

– Халдону, диву, его князь Армед в нашем замке сенешалем оставил. А то война началась, а он не на месте…

Рейнхард не знал, умно ли рассказывать этим незнакомцам все как есть, однако придумать здесь и сейчас достаточно правдоподобную историю он все равно не смог бы, а если поймают на вранье, ему не поздоровится – это он понимал ясно.

– Как думаешь, не врет? – вполголоса спросил один из таинственных обитателей рощи.

– Может, и не врет, – ответил другой. – Во всяком случае, он-то не див и не из сюдмарковских, это точно. Пусть Халдон с ним и разбирается. Пойди доложи начальству, пусть пошлют весточку в город.

– Скажите Халдону, что это Рейнхард из Сломанного Клыка приехал, – подал голос юноша. – Скажите, я с ним больше в жизни на медведей не пойду охотиться, он поймет.

Пока суд да дело, Рейнхарду завязали глаза и отвели в какое-то темное и сырое место вроде землянки, где он и просидел связанным весь день. Еды ему не давали, но водой напоили. Когда повязку наконец сняли, оказалось, что он и в самом деле сидит в углу кособокой землянки, судя по свежетесаным доскам на потолке и все еще плачущим смолой бревнам, выстроенной недавно и наспех.

– Халдон тебя признал, только повидаться вам пока нельзя, – сказал Рейнхарду пожилой человек с окладистой черной бородой и большими загрубевшими руками ремесленника; одет как подмастерье, но держался уверенно, по-хозяйски и вовсе не робел перед Рейнхардом, в котором и по одежде, и по осанке с первого взгляда можно признать юношу благородных кровей. – Ты уж не взыщи, добрый господин, – продолжал мастер с усмешкой. – Только придется тебе у нас погостить, пока сюда Сюдмарк не явится. Господин Хильдебранд строго-настрого приказал никому отсюда до поры не выходить, чтобы это место в тайне сохранить. Так что уж не побрезгуй нашим столом.

– Ладно, – ответил Рейнхард, растирая затекшие руки. – У нас в замке, кстати, тоже боевые машины на стенах стояли, и я с ними обращаться умею. Может, я вам еще и пригожусь.

Глава 56

С юга столицу и лежавшую перед ней равнину обвивала река, впадавшая в море. Восточную морскую границу защищали шхеры, боевые башни с обеих сторон порта и небольшой, но вполне боеспособный и маневренный шхерный флот. С моря столица была неприступна, особенно для тяжелых, с низкой осадкой, грузовых кораблей Сюдмарка, поэтому Асий и решился на трудный обходной маневр, лишь бы ударить по столице с равнины, где хорошо оснащенная и дисциплинированная армия Сюдмарка не знала себе равных.

Вдоль реки тянулась заболоченная низина, поросшая ольшаником и ивами, вечерами отсюда неслись, заглушая птичье пение, томные стоны лягушек. С запада равнину закрывала цепь пологих невысоких холмов, которая на севере переходила в целую систему узких оврагов и балок, поросших лесом. Собственно, и сама равнина не была гладкой, как стол: ближе к северу она плавно поднималась вверх, затем начинала горбиться хребтами и ложбинами, к югу, напротив, опускалась, принимая в себя болота. От реки в глубь равнины уходили несколько ручьев, питавших небольшие ольховые рощицы, где в мирное время обычно пасли скот. Словом, пейзаж живописный, но в военном отношении не слишком удобный.

К городским стенам лепились предместья, ныне совершенно покинутые. Шмели, гудевшие в зацветающих садах, да бродячие псы, копающиеся в грудах отбросов, были единственными обитателями Королевства, встретившими армию Сюдмарка ранним весенним утром.

В предрассветной серой дымке отряды постепенно входили на равнину и располагались на склонах западных холмов. Верный своему обещанию, Асий первым делом выслал к городским воротам парламентеров, но в них тут же полетели стрелы из надвратной башни. Прикрыв раненых товарищей щитами, парламентеры поспешно отступили, и Асий приказал готовить лестницы и тараны для штурма.

Тем временем городские ворота раскрылись, и на равнину одна за другой выехали несколько десятков дивьих колесниц. Легко лавируя между холмами, они в одно мгновение достигли отрядов Сюдмарка и осыпали их ливнем копий. Между тем вслед за колесницами из города потянулось и пешее ополчение, а к копьям присоединились длинные, насквозь пробивающие панцирь стрелы. Ближе к центру Эгери сумела разглядеть несколько десятков рыцарей под зелеными знаменами и вздохнула с облегчением: по крайней мере, проклятый Кельдинг не стал прятаться, он вышел, чтобы встретиться с противником лицом к лицу. И на том спасибо.

Стало ясно, что противник не желает ни переговоров, ни длительной осады, он решил выяснить отношения в одном-единственном сражении. Асий немедленно отправил небольшой отряд аргильской конницы вниз, на равнину, навстречу колесницам и лучникам. Другому отряду было приказано уйти на кромку южного болота под прикрытие деревьев и ждать сигнала.

Поначалу казалось, что в этой хитрости нет нужды. Колесничие и конники начали бой почти на равных, с обеих сторон оказалось убито немало лошадей (в них, в основном, и целились). Спешенные воины вступали в поединки один на один, потрясая короткими мечами и покрытыми шкурой щитами, и все это больше напоминало веселые воинские игры вроде тех, что устраивали дивы на свадьбе Хильде бранда и Аин.

В конце концов колесничим удалось за счет ловкости и беспримерной отваги потеснить конников назад к холмам, но вслед за конницей на равнину спустилась тяжелая пехота Сюдмарка и встала, прикрывшись щитами и выставив копья вперед, позволяя всадникам скрыться за своей спиной. Не все колесничие сумели вовремя остановиться, многим, увлеченным азартом погони, пришлось проститься с жизнью: короткие, утяжеленные свинцовыми шарами копья пехотинцев летели вперед на тридцать шагов и пронзали человека насквозь. Колесницы отступили, а пехота Сюдмарка двинулась вперед. Центр шел обычным шагом, то есть довольно медленно, а отряды, стоявшие на флангах, повинуясь приказу командиров, припустили бегом. Вскоре они сбавили шаг, но строй растянулся и теперь охватывал пехоту Кельдингов полумесяцем.

Первая схватка была недолгой. Отряды Сюдмарка, словно широкий плуг, раздвигающий комья земли, разрезали и разбросали городское ополчение. Несколько конных рыцарей под предводительством Хильдебранда сумели пробить две первых линии вражеской пехоты, но третья линия их остановила, и вскоре рыцари оказались буквально в стальном мешке из щитов и копий. Снизу, прячась за высокими щитами, воины Сюдмарка споро подрубили колени и вспороли животы рыцарским коням, а после прикончили всадников. Уйти удалось лишь самому Хильдебранду – его в последнюю секунду спас один из чужан-колесничих.

Под мерный бой барабанов и заунывный визг флейт воины Сюдмарка шаг за шагом теснили своих противников, заставляя отступать назад, к предместьям. С флангов наседала конница. Немногие остававшиеся на поле колесничие, истратив запас копий, также ударились в бегство.

К полудню армия Сюдмарка, оставляя за собой раненых и убитых, но все же не сбавляя шага, приблизилась к стенам города на расстояние броска копья. Асий уже готов был отдать приказ подвозить таран и катапульты к городским воротам. Он, конечно, не собирался всерьез брать сегодня же город штурмом, но посчитал разумным для примера немного постучать в ворота бревном и забросить за стену дюжину-другую вражеских голов – глядишь, к утру горожане сами выйдут на переговоры. Он также распорядился подать коня: ему хотелось самому увидеть гибель остатков городской армии.

* * *

С конем вышла заминка – вредное животное вовсе не хотело скакать через пни-колдобины, а потому деловито надувало живот, не позволяя затянуть на себе подпругу. Пока ординарец Асия пинал хитрую скотину коленом в брюхо, пока поправлял сбившийся чепрак, прошло несколько минут. И эта заминка спасла полководца Сюдмарка от неминуемой гибели.

Он уже вскакивал в седло, когда с юга, от болот и ольшаников, вдруг донесся громкий и тягучий вздох, и в следующее мгновение посреди поля вздыбилась земля, сверкнул огонь, во все стороны полетели осколки. Люди шарахнулись от взрыва, но тут же за их спинами грохнул еще один, потом еще и еще. Все потонуло в черном дыме и огне, криках боли и ужаса. Асий посылал верстового за верстовым в это черное облако и лишь благодаря их беспримерному мужеству сумел установить, что творится на юге. Оказалось, что за одной из мирных ольховых рощиц скрывались три земляных укрепления, в которых защитники столицы поставили метательные машины. Именно их снаряды невероятной силы и устроили кровавую кашу на поле боя.

Однако ни одна метательная машина не может стрелять беспрерывно. Понемногу дым начал рассеиваться. Вновь заговорили барабаны и флейты, и потрясенные, напуганные не меньше противника защитники города увидели, как в дыму, на скользкой от крови траве воины Сюдмарка вновь встают плечом к плечу, выстраиваются в шеренги и идут вперед, на город.

Вновь заговорила метательная машина, но это оказался ее последний выстрел. Отряд пехотинцев Сюдмарка добрался до вражеских укреплений, и людям, обслуживавшим метательные машины, пришлось сойтись в ближнем бою с воинами, значительно превосходящими их вооружением и выучкой. Схватка длилась недолго, и лишь немногим бойцам Королевства удалось бежать, спасая свою жизнь. Победители попытались их преследовать, но командир их остановил: в болотах, окружавших реку, погоня – бессмысленное и небезопасное занятие, а солдат ждали дела поважнее. Наскоро они забросали машины сухими ветками и хворостом, вязанками которого были укреплены земляные стены вокруг машин, подожгли и устремились вслед за своими товарищами к городским стенам.

* * *

Эгери, которую Асий отправил вместе с засадным полком в лес и которой велел сидеть на месте, пока он лично за нею не пришлет, видела хоть и не все, но многое и ясно понимала, что победа Сюдмарка не за горами. Командир засадного полка то и дело высылал дозорных на опушку, и те доносили, что нападающие уже ломают городские ворота. Конники роптали, ворча, что в этом деле им не достанется ни славы, ни добычи, но командиру пока удавалось охладить их пыл.

Эгери сидела на поваленном дереве рядом с Арлибием, и тот беспрерывно говорил о том, как им повезло быть здесь и в этот момент, о том, что они будут рассказывать об этом дне своим детям, о том, что сегодня любой мог воочию убедиться, насколько крепка и несгибаема воля бойцов Сюдмарка. А все потому, что они живут в государстве с наилучшим устройством и самыми мудрыми законами. Голос историка срывался то в крик, то в хрип: было видно, что он сам сильно возбужден и даже напуган. Эгери трясло мелкой дрожью – оттого, что она наконец со всей ясностью поняла, что натворила. Кельдинги поступили беззаконно, но не менее беззаконным оказалось и ее вторжение. Может, когда-то Хардинги и владели этой землей по праву, но сейчас она попрала все древние права и опозорила весь свой род, обрекая землю Королевства на рабство под пятой Сюдмарка во имя своей скороспелой мести.

В просветы между стволами она могла видеть поле боя, покрытое стонущими и уже неподвижными окровавленными людьми, забавно задранные к небу колеса колесниц, воткнутые в землю копья, метавшихся по полю, обезумевших от страха лошадей и ясно сознавала, что все кончено не только для Королевства, но и для Хардингов. У нее, у них всех нет больше права владеть этой землей, и нет такого бога, который простил бы ей ее преступления. Впрочем, она и не хотела прощения, она хотела наказания, но понимала, что и это невозможно. Какое бы наказание она ни придумала для себя, это уже ничего не поправит. Даже если Арлибий будет нести бред с утра до вечера всю оставшуюся жизнь, а она будет его покорно слушать, даже это не искупит ее вины.

И тут… Сначала Эгери показалось, что у нее просто рябит в глазах от слез. Но нет, на западе, на холмах, там, откуда они пришли, действительно наметилось какое-то движение. По-над травой стремительно неслось маленькое черное пятнышко. Вот оно поднялось выше, немного увеличилось в размерах. «Это просто ворона!» – успела подумать Эгери и тут же поняла, что это не просто ворона. Угольно-черный ворон поднимался все выше и в то же время рос на глазах. Вот он увеличился до невиданных размеров, вот он закрыл своим телом Солнце, и вдруг Эгери поняла, что внизу, под тенью его крыльев, несется, сомкнув строй и выставив вперед копья, рыцарская конница в зеленых плащах. Несется, чтобы ударить в спину пехоте Сюдмарка. Ворон ушел ввысь, и Эгери увидела, что рядом с рыцарским клином скачет на белом коне огромная, в три человеческих роста, женщина с черными, плещущими за спиной волосами, в таком же алом, как у Эгери, платье. Этт, богиня войны, благословляла конницу Кельдингов на бой за земли Королевства.

Мгновение спустя видение рассеялось, но для Эгери и этого было достаточно. Командир уже отдавал приказы, выстраивая свой отряд в боевой порядок, чтобы поспешить на помощь пехоте. Если они поторопятся, то смогут неожиданно ударить отряду Кельдингов во фланг, и тогда… Эгери вскочила на ноги. Арлибий недоуменно уставился на нее:

– Госпожа, вы? Госпожа, стойте, куда же вы?! Мне велено охранять вас! Стойте же!

Он схватил девушку за руку, но тут же испуганно ойкнул. В его пальцах остался лишь пучок серой шерсти, а у ног внезапно оказалась гневно ощерившаяся волчица. Арлибий отшатнулся и упал – волчица перескочила через него и кинулась к командиру, который как раз собирался сесть на коня. С наскока она ударила командира лапами в спину, еще мгновение, и он валялся на земле с перегрызенным горлом, а волчица бросилась в погоню за лошадью.

За поводья коня ухватилась уже человеческая рука. Эгери вскочила в седло, стукнула лошадь каблуками, вылетела на поле и закричала во весь голос:

– Здесь засада!

Идея не слишком умная – едва ли можно рассчитывать, что кто-нибудь из конников услышит ее и поймет, что происходит. В поступке девушки было больше слепого риска, чем смысла. И все же Эгери услышали.

* * *

Рейнхард вместе с чернобородым мастером оказались среди тех, кто уцелел в коротком бою у земляных укреплений, – они сумели спрятаться в болотах и, когда стало тихо, рискнули вернуться назад, чтобы посмотреть, нельзя ли спасти кого-нибудь из их отряда. Две метательные машины полыхали, до третьей огонь не добрался. На разрушенном земляном бруствере сидел, держась за голову, еще один из их команды – рыжий рябой див, которого Халдон обучил работать с взрывающимися ракетами. Рыжему повезло – его только оглушили, но в суматохе приняли за мертвеца. Остальные и вправду были мертвы.

Из-за земляного вала Рейнхард видел и конницу Кельдингов, и чудесного ворона, и не менее чудесную всадницу в алом платье, но к тому времени он слишком устал и отупел от суматохи боя, для того чтобы по-настоящему удивиться этим чудесам. Поэтому, когда видение, померцав в горячем воздухе, растаяло, Рейнхард лишь потряс головой и, сжав кулаки, пожелал королю и его рыцарям удачи. Колесницы Армеда и огненные ракеты Сайнема не спасли столицу – теперь ее последней надеждой оставались измотанные многодневным переходом рыцари.

Но тут звонкий девичий голос вывел Рейнхарда из оцепенения. Обернувшись, он увидел еще одну всадницу в алом платье, на сей раз вполне человеческого роста, но главное, за ее спиной – выезжавшую из леса конницу Сюдмарка. Не веря своим глазам, забыв о собственной безопасности, он взбежал на бруствер и застыл: с севера из лесной балки выезжал еще один отряд. Будь здесь рядом с Рейнхардом историк Арлибий, он, наверное, оценил бы иронию ситуации: победу Сюдмарку должны были принести те самые дикие и непокорные аргилы, наемная конница, которую в Сюдмарке традиционно презирали, позволяя ей лишь завязывать бой, прикрывать раненых или преследовать отступающих врагов. Однако у Асия, мечтателя, книжника и маменькиного сынка, хватило мудрости, чтобы понять, что тяжелая рыцарская конница пройдет по его прославленным своей стойкостью пехотинцам как раскаленный утюг по влажной ткани. И он решил привести в Королевство свою конницу.

Те аргилы, которые много часов назад на рассвете вступили в бой с колесницами, были (точно так же, как и их противники) защищены легкими доспехами из клееной кожи и вооружены только мечами. Но аргильская конница, которая смыкала сейчас клещи вокруг королевского отряда, оказалсь совсем иного рода. На всадниках были кожаные, укрепленные стальными пластинами панцири, цельнометаллические, защищающие лицо шлемы, набедренники и наголенники, в руках – длинные копья. В открытом бою, лоб в лоб, они никогда бы не одолели рыцарей Королевства: те «тяжелее» да и лучше обучены конному бою, но удар с двух флангов практически не оставлял защитникам Королевства шансов. Арлибий мог вощить таблички для описания величайшей победы Асия, гениального сына Олии. Алций, будь он жив, мог сочинять поэму во славу Сюдмарка, вновь утвердившего свои права на власть над другими народами и прославившего свое имя.

Но ни Алция, ни Арлибия здесь не было. Здесь был Рейнхард, и он не собирался сдаваться, не испробовав всего, что в его силах.

* * *

Троим уцелевшим метателям даже не пришлось совещаться – всем им одновременно пришла в голову одна и та же мысль. Разом навалившись на колеса единственной уцелевшей метательной машины, они развернули ее в сторону противника, накидали в корзину горящих обломков и разом повисли на веревке, отправляя в полет свои «снаряды». Выстрел оказался не слишком точным. Большая часть обломков упала на землю в стороне от конников или далеко перед ними, однако две или три пылающих головни упали в траву прямо перед всадниками. Лошади испугались, бросились в стороны, а двое всадников, перелетев через головы своих коней, свалились под копыта. Отряд, и без того уже лишившийся командира, был смят и остановлен.

На севере тоже кипел бой. Армеду удалось собрать у стен города дюжину уцелевших колесниц, и сейчас он, не ожидая приказа Хильдебранда, двинул свой маленький отряд наперерез коннице Сюдмарка. Они сшиблись на полном скаку, и второму отряду аргильцев пришлось остановиться: снова лошади падали на землю, придавливая людей, колесницы переворачивались, люди вонзали копья в брюхи коней, всадники и спешившиеся колесничие сходились друг с другом врукопашную. От маленького отряда Армеда не осталось почти ничего, но строй аргильских всадников был нарушен и выиграно драгоценное время: королевские рыцари ударили в спину пехотинцам Сюдмарка. Этот натиск оказался слишком стремителен, чтобы воины Сюдмарка, только что штурмовавшие городские ворота, успели перестроиться и занять оборону. Лишь наиболее дисциплинированные из них смогли развернуться, встретить врага лицом к лицу и даже бросить в первые ряды подступающей конницы свои копья, но опрокинуть королевских конников было не так просто, как неопытных аргилов, впервые севших на лошадей в тяжелом вооружении. Рыцарский клин раскрылся, словно цветок, «растекся», мгновенно охватил уцелевшую пехоту Сюдмарка с флангов и смешал ее ряды, а затем окончательно «рассыпался», и каждое «копье» из двух-трех рыцарей и их оруженосцев превратилось в самостоятельную боевую единицу, хорошо защищенную, сплоченную и готовую действовать по обстоятельствам. Городское ополчение, воодушевленное таким успехом, бросилось на помощь рыцарям, и бой вскоре превратился в подавление последних очагов сопротивления, а потом и просто в бойню. Пехотинцы Сюдмарка, объединяясь в группы по три-четыре человека, пытались спрятаться в опустевших домах предместья или вставали спина к спине, сражаясь до конца, но их участь была решена.

Немногие уцелевшие конники и штабные офицеры бросились в бегство на север, но вскоре оказались зажаты в узких оврагах и перебиты. Пленных по первой прикидке набралось не больше двух-трех сотен.

* * *

Эгери старалась держаться поближе к лесу, сама толком не зная, что ей предпринять дальше. Разумнее всего – снова превратиться в волчицу и уйти в леса, но она чувствовала себя слишком измученой и подавлена для такого превращения. Поэтому когда к ней подъехал всадник в зеленом плаще и ухватил ее лошадь за поводья, Эгери испытала что-то вроде облегчения: наконец-то ей не надо самой заботиться о своей судьбе. Всадник, похоже, только что скинул доспехи, его стеганая куртка была вся в порезах и жирных пятнах от плохо чищенной кольчуги. Эгери поискала глазами фляжку у него на поясе и, не найдя, досадливо цыкнула языком: рот все еще был полон непривычным и тошнотворным вкусом человеческой крови.

– Госпожа, вы моя пленница, – сказал ей всадник. – Назовите свое имя.

– Эгери, дочь Кальстана из рода Харда Юного, – ответила она устало.

– Отлично, отлично. – Всадник, совсем еще юноша, снял шлем и лег на шею своей лошади, переводя дыхание. – Просто отлично, – повторил он. – Я – Рагнахар, сын Стакада, из рода Кельдингов, здешний король.

И добавил, смахнув пот со лба:

– Рад знакомству.

Часть пятая. Месяц стрижки овец. Колдовская ночь