прочь вдоль улицы, а банда с гоготом пинала сумки, вываливая картошку, лук,помидоры, лопнувший пакет с молоком...
--Стоять! - звонко сказала Ивик, выхватив ПМ и отключая
предохранитель.
Онабыла в зимней рабочей одежде для Тримы - на Земле это сходило за нормальнуюодежду полувоенного стиля. Но ведь в темноте не разберешь, что за форма, можетбыть, милицейская. Гопники примолкли и слегка растерялись.
Ивик не рассчитывала на свои боевые способности. Их пятеро. Она бы справилась впринципе с этой швалью, но бить надо во-первых, наверняка, во-вторых, неубивая, и в-третьих - слишком сложная цель перед ней стоит. Поэтому она сразудостала пистолет.
--К стене! - железным (как ей казалось) голосом произнесла Ивик, - руки заголову!
На самом деле голос ее звучал все-таки недостаточно убедительно. Ивик не умелакомандовать. Так и не смогла выработать нужный тон.
--Эй, девочка! - кажется, ближайший из бандитов разглядел, что на Ивик вовсе нетмилицейской или еще какой-нибудь опасной для них формы, - утю-тю!
Он потянулся к Ивик, тут же грохнул выстрел; пуля навылет прошила ногу. Заорав,гопник рухнул в снег, хватаясь за штанину.
--К стене! - снова приказала Ивик.
(Тут самое главное - быть твердо уверенным, что тебя должны послушаться. У Ивикэто долго не получалось. Этому ее специально учила Ашен).
--К стене! Или стреляю!
Козлы послушались на этот раз. Ивик выстроила их носами к стене. Один из них,самый здоровый, зашевелился было. Ивик прицелилась и точно вогнала пулю встену, рядом с его головой, так, что штукатурка хлестнула в лицо.
--В следующий раз стреляю на поражение! Стоять смирно!
Она перевела дух.
--У кого кошелек, поднять левую руку!
Одна рука осторожно поднялась.
--Брось кошелек назад, на дорогу!
Бандит неловко завозился. Черный прямоугольник отлетел и бесшумно упал на снег.Ивик подумала. Ей всегда с трудом удавалось такое вот планирование действий.Наконец она сообразила.
--Ты! Да ты, у кого кошелек был! Повернуться ко мне! Поднять кошелек. В сумку всесобрать! Быстро, шевелись! Молоко оставь, козел! - Ивик употребляла местные,более крепкие выражения, - Взять сумку и кошелек! Догнать женщину. Все отдать.Извиниться. Остальные стоят здесь, если рыпнешься - положу всех, а потом догонютебя. Потом вернешься сюда. Пошел!
Она краем глаза наблюдала за удалявшимся бандитом, продолжая держать остальныхпод прицелом (впрочем, дуло пистолета было направлено в ноги, Ивик несобиралась убивать). Юлия была уже в конце улицы. Брела, согнувшись - наверное,плакала. Ивик проследила за действиями бандита. Наконец тот медленно, загребаяногами, приблизился к ней.
--К стене!
Она подержала гопников под прицелом еще минут десять. То время, которое нужноЮлии, чтобы дойти до дома. Предупредила их о колоссальной опасности дальнейшегопреследования женщины. И не позволяя бандитам обернуться, исчезла в Медиане.
Через три часа она снова сидела за компьютером - теперь уже в ботинках, а уклавиатуры стоял стакан теплого молока с медом. Все подопечные Ивик крепкоспали. Спал даже Штопор, у себя дома под столом, не дойдя до кровати, а рядомпоперек кухни спал басист. Ивик открыла на половину экрана свой собственный,выстраданный, вылизанный текст.
Ее новая повесть называлась "Белая земля". Ивик надеялась, что изэтого получится целый цикл повестей и рассказов. Ее глаза блестели. Она быласейчас красива, как бывает красив всякий напряженно работающий человек. Пальцыплясали по клавиатуре. Ивик была почти счастлива.
"... нетающие снежинки. Шпиль башни ввинчивался в слепое тусклое небо.Идти упрямо, ища глазами этот шпиль, словно стрелку компаса, проваливаясь поколено..."
Там, на Севере, на полуострове Шел-Таан, еще неисследованном, жила аборигеннаяцивилизация Нового Дейтроса. О ней ничего не знали. За снегами и морозами,несовместимыми с жизнью, лежал оазис тепла. До него почти невозможно добраться.Его нельзя увидеть с воздуха - атмосферная аномалия не позволяла над нимлетать. До него не дойти через Медиану. Дойти до оазиса, до Белой Земли, можнотолько пешком и по Тверди. Полярный исследователь, герой Ивик, Мелт иль Ведар,однажды дошел - в одиночку. И теперь, уже неофициально, без экспедиции, пыталсяповторить этот путь. Чтобы увидеть Белую Землю, пойдешь на все. Чтобы понять еетайну.
"помнишь, как играли колокольцы, звенящий каскад в теплом, тягучем, какмед, летнем воздухе? Тебе улыбались все, кто шел навстречу. Просто потому, чтотебе нужны были эти улыбки, потому что они это знали, а потом та девушка,помнишь, она подошла и обняла тебя. Помнишь, как рвали орехи, их ядрышки былисладковатыми, а древесный сок тек по пальцам, и пальцы делалисьлипкими..."
Мелт шел сквозь пургу, он уже видел башни Белой Земли - их может увидеть лишьтот, кто побывал там однажды. Его губы потрескались до крови, лицо былоиссечено колючим снегом. Он не уходил в Медиану - знал, что уйдя, потеряетсвязь и никогда уже не увидит Белой Земли. Мелт шел из последних сил. У него былитакие же глаза, светлые, странно блестящие, как у Кельма. Он вообще был похожна Кельма. Не сдавался до последнего. Невозможно сильный. Невозможно одинокий.Ивик любила Мелта.
Когда она писала - никогда не вспоминала о Марке или детях. Здесь они были нипри чем. Не имели к этому никакого отношения. Их как бы не существовало. Здесьрядом с ней был только Кельм. Его лицо смотрело из угла экрана. На него Ивиквзглядывала временами. Потом ловила себя на том, что буквально повторяетвыражения из рассказов Кельма (она знала большую часть его рассказов почтинаизусть). Начинала торопливо править. Бен уже заметил однажды, что ееторопливая писанина уж очень напоминает некий самобытный, известный в узкихэстетских кругах, не раз отмеченный критиками стиль некоего Кельмина иль Таэра,может быть, она о нем слышала... Да, ответила Ивик, конечно. И не толькослышала, но знает все его рассказы, все сто двадцать три, включая юношеские, анекоторые помнит наизусть.
Бен оказался еще одним человеком, посвященным в тайну. Таких людей всего-тоничего. Но Бен далеко, Ивик не видела его много лет, и по сути, он знал о нейбольше, чем кто бы то ни было.
Безнадежность и тоска - вот что губит нас. Губит вернее безденежья, вернеехолодного и огнестрельного оружия. Безнадежность и тоска, бессмысленность илень. У Юлии было время. Немного, всего несколько часов - но почему хотя бы ихне потратить на работу? Настоящую работу, а не унизительное выцарапывание денегиз этого мира, денег на пропитание себе и сыну. Юлия лежала на диване. Оначитала очередной покет в мягкой обложке, из детективной серии, и она ела. Ей ненадо было есть поздно вечером - тридцать килограммов лишнего веса в ее сороклет - не шутка. Но она вяло жевала бутерброд с маслом и сыром, а на столе лежалашоколадка. Ивик сжала руками виски.
Не стоило возвращать кошелек? Но это еще больше вогнало бы ее в отчаяние. Онанашла бы еще одну идиотскую работу. Делала бы перевод. А потом лежала бы и ела,чтобы заглушить нестерпимую душевную боль. Боль не оттого, что одна, что никомуне нужна, что некрасива, что нет денег, нет успеха, нет счастья - ко всемуэтому Юлия давно привыкла, это не болело, это было нормальным. Так не болитдавно зажившая после ампутации культя. Боль - оттого, что там, внутри, еще былочему болеть. Оттого, что ей хотелось писать дальше, писать этот злосчастныйроман, который, наверное, опять не напечатают, но который все равно хотелосьписать. А нельзя, надо думать о Ваньке, о его уроках, о том, что ему нужнозаплатить за секцию дзюдо, что надо внести деньги в какой-то фонд в школу.
Скоро у нее перестанет болеть внутри.
Она, наверное, привыкнет. С нее придется снять "поводок" -командование прикажет после очередного отчета.
Ивик было нестерпимо жаль Юлию.
Пора переключаться. Ивик снова посмотрела на Женю - та мечтательно улыбалась.На столе в кухне, где жила девушка, красовался огромный букет белых роз. Этоттип умеет пускать пыль в глаза... Все последние дни на лице Жени бродила воттакая страная, мечтательная улыбка. Девушка пила чай. Она тоже ела много, ноотличалась астеническим сложением, и ничто ей не портило фигуру. Она хорошасобой. Умна. Талантлива. Неужели она не достойна лучшей жизни... Ивик затошнилоот отвращения к себе самой.
Гэйна на миг закрыла глаза.
Убить человека - и то легче. Убил - и все. Это враг. К этому Ивик привыкла,хотя когда-то в квенсене неспособность убивать едва не стоила ей жизни. А какубить надежду? И не врага - а почти твоего ребенка, почти персонажа книги,человека, которому ты искренне, от души сочувствуешь и желаешь только блага?
Она же такие книги пишет, эта Женька! Ни одну из них еще не напечатали - Юлии,и той везет больше, у нее совокупный тираж за пятьдесят тысяч все-такиперевалил. Но в сети, в интернете их читают, и много. Да если бы и совсем нечитали! Даже ради потенциальной возможности командование дало бы санкцию накурирование Женьки. Дело даже не в пропаганде дейтрийских идей. Ее герои...бывшая лошадь смешная Ленточка, бывший король Альвин, наконец, герой, настоящийгерой Даррен, который был раньше тенью от шпаги. Маг трех миров разозлился исказал, что если в королевстве нет нормальных людей, то их придется сделать изчего-то другого. Даррен получился особенно замечательным. Женька была в неговлюблена. Ивик тоже.
Яне хочу убивать твою радость, сказала Ивик. Выходи замуж. Уезжай в Германию.Или даже не уезжай - просто можно ведь переехать в приличную квартиру. Родитьребенка - надо же иметь детей. Покупать себе то, что хочется. Не экономить накаждой мелочи. Шендак, да стоят ли все эти твои книги, и твой замечательныйДаррен, и наши фантомы, и наши идеи - стоит ли все это твоей слезинки, Жень?
Аможет быть, ты даже и сможешь писать? Юлия ведь пишет, а у нее есть ребенок, иона писала всегда. Но она сильнее тебя. Она другая.
Женька - не сможет. Достаточно заглянуть в холодные, мертвые глаза Александра.