висит "семидесятка", "Клосс-70". Ведь прорыв дарайцев наТвердь возможен в любой точке и в любую минуту. Защищаться придется всем, нетолько гэйнам и гэйн-велар. В спортцентре тоже будет большой тир. И всеостальное тоже - зал со снарядами, залы для занятий борьбой - трайном, бассейн.Может, стоило бы потренировать Марка, хотя бы в трайне, ведь мало ли что...
--... И ты представляешь, он взял и получил эти крепления! Как будто это был егозаказ! Ну это что, не наглость?
--Наглость, конечно, - подтвердила Ивик. Она не слышала толком, в чем там дело,но это неважно. Марк прав. А если и нет - все это такие пустяки... А ведь длянего это не пустяки, подумала Ивик. Это его жизнь. Интересно, его не обижаетто, что я так плохо его слушаю, замечает ли он это? Похоже, не замечает.Похоже, все нормально. Ивик положила руку на запястье Марку.
...Что с ним хорошо - его очень легко успокоить и порадовать. Достаточно простообнять или ласково прикоснуться. Это безотказное средство, которое действуетвсегда.
...Постельное белье Марк явно только что сменил, а что по углам спальнираскинулась паутина, и кое-где валялись одиночные грязные носки - так это жемелочи. Зато детей сегодня нет. Зато спокойно. Марк стянул с Ивик рубашку.Большое овальное зеркало на стене глянуло на нее откровенно и жестко, Ивикзажмурилась. Ее левое плечо было стянуто давним ожогом. Плечо, бок, частьгруди. Длинный косой шрам пересекал правое бедро. Ивик до сих пор не моглапривыкнуть к этому своему уродству, смириться, что так оно будет всегда, чтоэто уже не изменить. Марку это не мешало нисколько.
Они слились. Тело к телу, тепло к теплу, на хрустяще чистых простынях, Ивиклишь удивлялась снова и снова, как точно он угадывал, где коснуться ее, где икак, именно так, что было хорошо, и все лучше и лучше, и только надеялась, чтои она делает все именно так, как ему нужно, да что там - была уверена в этом .И шептала ему на ухо "любовь моя... хороший... милый. Самый лучший",и он отвечал ей "девочка моя", и от этого сладко расширялось сердце.И вот волны океана подхватили ее и стали качать, блаженство достигло тогопредела, когда отключается сознание, и качка становилась все больше, полет всеупоительнее, все смелее, и наконец Ивик взлетела почти к солнцу и замерла тамна гребне, не помня ни о чем, а потом медленно, длинными скачками сталаскользить вниз...
Они замерли друг возле друга, тяжело дыша, Ивик ткнулась носом в плечо Марка,вбирая его в себя, теплое, родное, прекрасное... Марк редко и легко целовал еелицо.
--Я тебя так сильно люблю, - сказал он просто, Ивик захотелось заплакать.
Он засыпал. А ей не хотелось спать, а казалось - так устала, нет сил,хроническая усталость, хронический недосып. Она оперла голову на ладонь, ивторой рукой гладила лицо Марка, жадно вглядываясь в него. Такое смешное. Такоемилое. И реснички, отбрасывающие тень на щеки. Господи, как же все это хрупко,и как легко его потерять. Говорят, что совершенная любовь не знает страха. ДляИвик любовь только и была связана со страхом. Человек - невероятно хрупкоесоздание, это перепутанное сплетение жил, сосудов, костей и мяса, пробивающаясяпо узким изогнутым трубочкам кровь, подрагивающие в ложах нервы, достаточновсего одной пули, всего только одного выстрела (а какое простое обыденное дело- автоматная очередь), чтобы все это навсегда остановилось. Чтобы вот это чудо,Марк - чтобы оно перестало существовать навсегда. Достаточно даже хорошегоудара в переносицу или под ухо. Ивик вдруг почувствовала, что слезынаворачиваются на глаза. Сентиментальность напала... это бывало с ней. Нельзя,нельзя любить такое хрупкое, это невозможно. Нельзя так привязываться. Господи,за что ты устраиваешь так - что мы так сильно любим кого-то, а потом ведь онвсе равно умирает, умирает неизбежно, и нет человека, которому не пришлось бырано или поздно с этим смириться...
Самое страшное, если вдуматься - то, что угроза очень реальна. Дарайцев оченьмного. Одних вангалов что-то около 17 миллионов, пусть и не все они сейчас вдействующей армии. Пусть хоть два миллиона. Нас-то все равно неизмеримо меньше.Если они начнут крупный прорыв, по-настоящему крупный... А еще ведь естьгнуски. И разная другая гнусь, начиная от бактериологического оружия. И все,что прикрывает Дейтрос, Марка, детей - это, собственно, гэйны, маленькая воинскаячасть в Майте. Ивик вспомнилось старое и устойчивое ощущение - прикрыть,защитить Марка и детей.
Так легче. Сознавать, что ты можешь хоть что-то. Что их не убьют на твоихглазах - ты можешь встать между ними и врагом, можешь сражаться. Это счастье. Небойся, подумала Ивик и поцеловала спящего мужа, я тебя прикрою. Они тебя нетронут. Ты можешь быть спокойным, строить дома, жить в этом светлом мире. Ясмогу тебя защитить...
Глупо. Уже несколько лет она занималась совсем другими вещами. И в патруле работаланедолго. И работу ее на Триме нельзя было связать так уж прямо с оборонойДейтроса, разве что косвенно. Но видно, это неистребимо, это вложено еще вквенсене. Защитить, закрыть собой, за твоей спиной - родная земля, враг непройдет, твой долг - спасти мирное население... мирное, спящее, сопящее носом,такое родное население.
Дети явились на следующий день вечером. Ивик уже вымыла квартиру. Марк хоть истарается вести хозяйство, но все-таки лентяй по сути. Но Ивик это не злило -даже приятно, в охотку иногда прибраться и вымыть полы, после долгого дежурствана Триме. Она немного писала "Белую землю". Сходила в распределительи на почту, кое-что взяла для дома и отправила подарки родным - отсюда все жекуда проще, чем с Тримы. Поговорила с мамой через циллос на почте. Прогуляласьпо родным улицам.
Ей казалось, что здесь, в Дейтросе, она живет - а на Триме только существует. Визвестном смысле так и есть, Трима - это ее работа. Дейтрос - жизнь. В Дейтросевсе свои, они хотя бы относительно понимают ее, они такие же, она принадлежитэтому миру. На Триме все чужое, надо приспосабливаться. Сейчас тоже все так,как будто этих очередных двух недель - не было. Они будто провалились внебытие, и вот она снова здесь, в родном Майте, где можно посудачить ссоседками, где Марк и дети...
Вполовине шестого школьный автобус привез ребятишек. Ивик стояла у подъезда. Изавтобуса высыпала целая орава, гэйна прищурилась, высматривая своих. Первым,обгоняя всех, понесся к ней Фаль. Прыгнул, повис на шее. Ивик специально наделаформу, парадку, для детей - чтобы им пощеголять перед друзьями такой вотмамой-гэйной. Подняла Фалена на руки, поцеловала его в щечку, с изумлением игоречью ощущая, какой же он маленький, тоненький, как тростинка. Миари уже прыгалавокруг, и Шет тоже подбежал. Ивик обняла всех троих разом. Дети трещали безумолку. Ивик, смеясь, подняла руки.
--Ну-ка тихо! - велела она, - пошли домой!
Детьми она командовала без затруднений, и даже интонации совершенно правильныепоявились.
Миари тут же вцепилась в плюшевую собаку, а другой рукой схватила кукольнуюмебель и побежала в свой угол, расставлять ее. Шет вытряхнул коробку лего прямона пол. Фаль с горящими глазами и оглушительным рычанием вел по столу танк.Ивик, улыбаясь, смотрела на них. Наслаждалась. Миари то и дело подбегала к ней,обнимала за шею, потом опять неслась в угол к игрушкам.
На кухне Ивик расставила на столе еду - жареную картошку, ее все дети любили,земные лакомства - копченую колбаску, кабачковую икру, а для чая она прибереглапряники. Марк сегодня, как водится, на работе задерживался. Придется покормитьдетей без него. Ничего, сказала себе Ивик, завтра у него выходной. Она любиласемейные обеды и ужины, чтобы все вместе, все рядом, вся ее любовь, все счастье.Тогда внутри разливалось тепло, тогда она чувствовала несказанную полноту,гармонию, совершенство.
Дети расселись за столом, дождались, пока мать прочтет молитву, накинулись наеду. Ивик сама не ела - решила дождаться Марка. Сидела, подперев щеку кулаком,смотрела на детей, жадно вбирая взглядом, запоминая до следующего раза. Онавидела детей реже, чем обычная мать-дейтра. Она почти забывала их лица - хоть исмотрела на фотографии. Они слишком быстро менялись.
Фаль - слишком тощий, казалось ей, слишком легкий. Но очень активный и быстрый,блестящие черные глазенки, сбивчивая речь. Живчик. В кого только? Ни она, ниМарк такими не были. А вот Шет, вроде бы, близнец, но совсем другой. Он вМарка. Основательный, круглолицый. Миари еще крупнее, впрочем, она и старше.Все трое чем-то были похожи и на Марка, и на Ивик... глаза у всех темные. Ивикхотелось ребенка с голубыми глазами или серыми. Как у Кельма, кольнуло вдруг. Унего серые глаза, светлые, блестящие. Тьфу ты... при чем тут это?
Миари уже болтала. Про школу, конечно. Фаль временами перебивал ее.
--У нас новенькая, и у нее кровать в спальне рядом со мной... Кита ее зовут. И унее есть хисан, он в питомнике живет, и она ухаживает, а я тоже воду меняла игладила его... он такой хорошенький, серо-белый! Мам, я тоже хочу хисана!
--Так ты в школе договорись. Это же там делается. Спроси в питомнике. А может,лучше собаку?
--Да, собачку я тоже хочу!
--Подумаешь, а я змею гладил в питомнике! А у нашего Ло черепаха...
--Фу, какая гадость - змея!
--Сама ты гадость, - обиделся Фаль, - змеи полезные.
--Это ты - гадость! - Миари замахнулась на Фаля кулачком.
--Вы расскажите, как в школе, - попросила Ивик, ловя руку Миари, - как выучитесь?
--А я получил десятку по естествознанию! - гордо сказал Шет.
--Ой, да подумаешь! - скривилась Миари, - у меня две десятки! А у тебя зато пятьпо дарайскому!
Шет засопел. Фаль как-то разом скуксился.
--А Фаль получил два по музыке, - безжалостно сообщила Миари, - и замечание вдисциплинарную тетрадь.
--Ну что же ты, - расстроенно сказала Ивик. Фаль огорчал ее нередко. Оначувствовала, что мальчишка умный, он и в раннем детстве был сообразительнеебрата... Хотелось бы, чтобы он полностью реализовал свой потенциал. Впрочем...Ивик вспоминала свой класс в тоорсене, распределение в 12 лет. Профориентация