наблюдателю нежелательно отходить лишний раз от монитора. Переключать надругих. Сейчас на мониторе Ивик было 15 окон. Везде, вроде бы, спокойно. Ивикприсмотрелась к одному из "чужих" окон - там была двенадцатилетняядевочка. Девочка писала стихи. Действительно, талантливые. И дейтрийские по духу.Сейчас она пока никому не была известна, кроме сотни человек в интернете. Ношансы - шансы есть. Настолько большие, что начальство сочло нужным наблюдать ееуже сейчас, в этом возрасте. Ивик иногда наблюдала эту девочку, звали ее Надя,жила она, кажется, в Новосибирске... да, точно в Новосибирске. Сейчас Надязанималась тем, что чистила клетку морской свинки. Ивик улыбнулась.
Кельм почему-то не работал сегодня. Его ноутбук мерцал рядом, там был какой-тотекст, Ивик не вглядывалась. Они просто заговорились. Заболтались о том, о сем.И не заметили, как стемнело в комнате. Ивик включила настенный бра, в неясномсвете очертания лица Кельма казались резче, глаза блестели. Кельм рассказывал,как два года назад ездил по служебным делам в Бразилию. Вылавливал там одногодорша. Про местных мулаток и про пляж. Это было смешно, Ивик хохотала. Кельмрассказывал про бразильские фрукты. Оказывается, здешние бананы - это и небананы вовсе, они даже в сравнение не идут с настоящими, только что сорванными.А многие тропические фрукты и вовсе нельзя хранить и перевозить, и попробоватьих можно только там. Кельм смачно описывал гравиолу, маракуйю, огромныйсладчайший жак. Ивик сказала, что хочет немедленно туда и все это пробовать.Надо будет договориться с Дэймом. Кельм ведь знает Дэйма? Да, но Дэйм вроде быне в Бразилии работает, а в центральной Америке... Какая разница, там тоженаверняка все это есть...
Они поговорили о фруктах. Потом вдруг Кельм замолчал, и повисла пауза. Ивиксосредоточенно уставилась в экран. Нет, там все спокойно...
--Знаешь, - сказал вдруг Кельм, - с тобой так хорошо разговаривать. Не знаю,почему. У меня никогда не было женщин - просто друзей. Я даже не думал, чтоженщина... что можно вот так просто... Ты хороший друг, Ивик.
Она покраснела, но в полутьме это не было заметно. У нее тоже никогда не быломужчин - просто друзей. И... он назвал ее дейтрийским именем. По рассеянности?Кельм совершенно не рассеянный человек.
--Мне тоже хорошо с тобой разговаривать. Интересно, - сказала она.
--И как-то просто, да? Я уже давно не говорил вот так ни с кем. Раньше я другойбыл, в молодости. Совсем другой. А сейчас нехороший я. Злой.
--Ты?! Злой? - поразилась Ивик.
--А разве нет? Не слышала, что про меня говорят? Конечно, злой. И моральный урод.Наверное, это правда.
--Кельм...
Ивик от волнения не знала даже, что сказать. Повернулась на крутящемся стуле ксобеседнику. Придвинулась ближе. Кельм смотрел ей в глаза. Чуть виновато. Потомотвел взгляд.
--Кельм, да ты что... как ты можешь так о себе? Ты же... - Ивик помолчала, - тыже самый лучший человек из всех, кого я знаю. Таких, как ты, вообще нет. А ведья многих знаю, гэйнов, отличных ребят. Но ты... ты же очень... понимаешь, ты жегерой. Правда. Вот как те, которые в залах Славы... кому памятники ставят. Тыживой, но - вот такой. Ведь я же знаю, что с тобой было. Мне Ашен рассказала.Ты герой, ты настоящий... С тебя пример надо брать. А ты про себя - урод... нуты даешь, Кельм!
Ипока она говорила, лицо Кельма менялось. Оно дергалось, плыло, и менялосьвыражение, и взгляд его был уже не привычный остро-блестящий, а больной итусклый... и лицо расслабилось, и вдруг проглянула в глазах еще незнакомая Ивикболь. И заговорил он непривычно тихо.
--- Ивик, ты просто не знаешь. Я тоже раньше так думал. Герои, все такое.Памятники. Не знаю, может, они и были героями. Только я - нет. Я...
По лицу его прошла судорога.
--Понимаешь, они ломают. Совсем. Ты уже не человек, ты... функция боли, страха...ты полное дерьмо. Они это умеют. И это ведь было пять месяцев. Какой героизм,Ивик? Нет его. Это сказки все. Это квиссанам рассказывают, чтобы бодрее топалипод пули. Какой там, шендак, героизм... когда ты дни... недели... только идумаешь о боли. И превращаешься в полное уже дерьмо, понимаешь, в полное... тыбы видела это...
Ивик держала его ладонь в руках. Погладила предплечье, успокаивая.
--Кельм, - тихо сказала она, - но ведь они тебя не сломали. Ведь нет... Ведь тыне сдался.
Он покачал головой.
--Не согласился работать - да. Но... знаешь, есть ситуации, когда от человека уженичего, ничего не остается. И от меня ничего не осталось. Ивик, они менясломали. Они умеют это.
Он помолчал. Заговорил почти шепотом.
--Я ведь другим раньше был. Совсем другим. Мне тогда было восемнадцать. У менядевчонка была. Она... - он осекся, потом продолжил, - я даже не думал, что вэтом какая-то сложность есть. Мир был такой простой-простой. Все было легко. Апотом... после этого. Ивик, вот уже двенадцать лет прошло. Я не вспоминаю.Никогда не говорю ни с кем. А что говорить - ведь никто же не поймет. У меня насамом деле... понимаешь, будто внутри все мертвое. Давно. Внешне я как бынормальный, работаю, общаюсь. А внутри... Ивик, ты чего, плачешь?
Ивик неловко стерла слезу с щеки.
То, что он рассказывал, было отчего-то так понятно. И так больно... И такхотелось помочь хоть чем-нибудь.
--Я даже не знаю, почему тебе вдруг... честно, сам не понимаю, - он покрутилголовой, - на самом деле не надо об этом. Когда об этом думаешь, так хреновостановится. Я и не думаю никогда. Но внутри-то все мертвое реально. Не знаю,Ивик... что-то в тебе такое есть... что хочется рассказать.
--Наверное, лучше рассказывать, - тихо сказала Ивик, - в себе держать всевремя... оно же не проходит.
--Все равно проходит отчасти. Время лечит.
--Кель, а ты... к психологу не ходил? Ведь наверное, есть же какие-то... как-томожно помочь?
Он резко покачал головой.
--Нет. Я боюсь психологов. Понимаешь? Ни разу не был с тех пор. Я сам уж лучше. Ясправляюсь.
--Почему? Почему боишься?
--Так ведь там, в атрайде - там психологи с тобой и работают. Думаешь, это простотак, взяли в плен, выбивают информацию? Это бы ладно еще. Но у них там всеочень сложно. Они тебе сначала всю душу наизнанку вывернут. Докажут, что и тыполное дерьмо, и Дейтрос полное дерьмо. Все, во что ты веришь. Мне ведь этодоказали, понимаешь? Я им искренне верил. Подставляют так, что ты уже как бы ипредатель, и уже все равно деваться некуда. Боль... да, все время. И сильнаяболь, Ивик, даже не то слово... хуже не бывает. Такая, что ты вообще в слизнякапревращаешься, и сознание теряешь. Но ведь не только это. Ощущение, что тыполный идиот просто. Что нет никакого смысла, что не надо сопротивляться. И потомвсе равно говоришь "нет". И позже... позже тебе говорят, что ты всесделал правильно, ты был прав, выдержал, ты герой. А ты про себя внутри так идумаешь: дурак. Всю жизнь. Ивик, ну не реви, ты что?
Он протянул руку и стер с ее лица слезы. Ивик поймала эту руку - левую,покалеченную - и неловко поцеловала ее.
--Кель, - сказала она, - ты сам не видишь, не понимаешь, какой ты? Ведь ты жедействительно выдержал. Ты не сдался. Да, тебя убили внутри. Я понимаю. Но тыже все равно не сдался... И ты теперь говоришь, что... Кель, ты не понимаешь,какой ты классный на самом деле... Какой сильный. И ты не обращай внимания, чтоя реву. Ты говори. Тебе, может, легче станет. Я просто реву... от офигения...потому что понимаю все очень хорошо.
Кельм опустил глаза.
--Мне кажется, ты действительно понимаешь, - глухо сказал он, - странно это. Меняна самом деле никто еще не понимал... после того. Ни разу.
Ивик шумно втянула воздух носом.
--Меня и не уговаривали к психологу идти. У нас ведь как: если человек работает,выдает результат в Медиане, есть огонь - его не дергают. А я работаю. У менявсе в порядке, все хорошо.
--Наши психологи же так не делают, как там, в атрайде...
--Я знаю. Но я не пойду никогда. И не надо мне. Я ведь живу, работаю. Всенормально.
--А внутри боль.
--А что делать... от этого никто не избавит, а жить как-то надо.
Ивик и это почувствовала. Одиночество. Ей это было знакомо. Она ощущала такое,когда встречалась с друзьями детства, с родственниками, с людьми, никак несвязанными с войной. Когда ничего и не расскажешь толком, и не поделишься. Идаже с Марком очень о многих вещах нельзя было говорить - она его берегла. Нопо крайней мере, среди гэйнов этого одиночества не было, среди гэйнов оначувствовала себя своей и могла говорить обо всем.
Аон и среди гэйнов - чужой. Слишком много боли. Больше, чем может представитьчеловек. Слишком много.
--Нас было трое, - вдруг сказал Кельм. Взгляд его заледенел. Ивик снова взяла егоруку в свои ладони, и он уцепился пальцами, сжал крепко, до боли.
--Нас было трое. Я не один туда попал. Я, мой брат по сену... и девчонка. Моя.Лени. Лени умерла... то есть они убили ее. Бросили в резервацию. Гнуски еепорвали. Я это видел, смотрел.
Ивик передернуло.
--О Господи...
--А брат мой... Вен. Он сдался. Сразу почти. Знаешь, я был рад, когда нас с нимпосле квенсена в одну часть распределили. Вроде, не так дружили, но все равносвой. Брат. Он почти сразу и сдался. Его, конечно, увезли в центр виртуальногооружия, он там работал на них. Но вряд ли от него доршам было много пользы...там ведь в центре как раз человек работал, который меня вытащил, и тотразведчик все новые маки нашим передавал. Ты вот говоришь, я герой. Нет. Вот он- да. Он настоящий. Он там много лет работал, в Дарайе. Он меня потом вразведку рекомендовал. Знаешь, я вот сейчас с тобой поговорил... и даже вродеоблегчение. И что это на меня нашло? Слушай, ведь правда - двенадцать летникому. Вообще никому - ни слова.
--Это хорошо, что ты рассказал. Ты рассказывай, если нужно, - тихо сказала Ивик.
--Смотри, у тебя уже только пять твоих окон остались.
--Ага... - Ивик скользнула взглядом по монитору. Там