вспоминали об этом. Тем более, это надо было скрывать от родни. И Марку... онне расспрашивал ее подробно, и она не стала ничего говорить. В конце концов этирубцы уже мало заметны, странно, что Кельм увидел. Зачем это Марку, что онпонял бы в этом? Только расстраивать его... Марк иногда вот так прижимал ее ксебе. Называл "моя маленькая". Но это было не то. Это было невсерьез. Неужели сейчас - всерьез? Первый раз в жизни. Единственный. Вот чтослучилось - она уже не одна со своей болью. И много же этой боли накопилось загоды... много, очень много, оказывается. Ивик рыдала, внутри будто прорвалсягнойник, и все это теперь выплескивалось наружу, и Кельм ласково гладил ее поголове, словно стирая, смахивая боль.
Унее ведь всегда были хорошие подруги. Замечательные - по крайней мере, всеокружающие так говорили - родители. Умные учителя. Беззаветно любящий ее,прекрасный муж и прекрасные же дети. Ее многие любили. Даже восхищались ею.Ценили ее работу. Делились с ней проблемами, и выслушивали ее. Но шендак, досих пор - за всю жизнь - ни один-единственный человек ни разу ее не жалел...
Кельм ощущал запах Ивик, соленый запах ее слез, сладковатый - волос, чутькислый - подсохшей под пластырем крови. Сейчас все, чего ему хотелось - это воттак гладить и гладить ее по голове. Потому что от этого ей было легче. Потомучто он не мог ничего сделать, когда мучили Лени. Ей нельзя было помочь. Иникогда уже нельзя будет ей помочь. Но Ивик - Ивик он мог помочь. Хотя быпогладить по голове.
Она неловко обняла его за шею.
--Ты такой хороший, Кельм... ты... ты самый лучший.
Его губы коснулись щеки, чуть ниже пластыря, раз, другой, дошли до уголка еегуб. Кельм ощущал соль ее слез. Слышал ее короткое, прерывистое дыхание. Он сусилием оторвался. Поднялся, сел рядом с ней на стул, как прежде. Ивик уже неплакала. Она смотрела на него.
На него никто, никогда не смотрел так. Даже в молодости, когда он целовался сдевчонками, чьи имена давно уже забыл. Никто, никогда. Впрочем, ни у кого иглаз таких нет, как у Ивик.
--У тебя очень красивые глаза, - сказал он с легким удивлением.
Этого-то он почему не заметил сразу? Так ведь он вообще перестал смотреть наженщин, уже лет пять как перестал начисто. Наверное, поэтому.
--Я тебе принесу чаю, - сказал он, - хорошо? Попьем чайку.
Ивик с усилием отодрала полоску пластыря. Ссадина подживала. И хорошо, пустьподживает на воздухе. Синяк на другой стороне лица побледнел, нос принял почтинормальные очертания... да уж, красавица неописуемая. Ивик показала себе язык.Еще и верхний резец обломан, второй сильно расшатан. Придется протез ставить,надо Марку, что ли, написать, чтобы на очередь поставил к стоматологу. Этоцелая история в Дейтросе, к стоматологу попасть - мало их.
Кельма уже не было, разумеется. Раскладушка - он купил ее для себя на днях -аккуратно застелена. Как всегда. В комнате свежесть и чистота. Он иначе неможет. Он такой. Идеальный.
На столе под салфеткой - тарелка с бутербродами. Он ей оставил. Еще день онадолжна лежать. Но сколько можно? Надо работать. Надоело уже. И потом, этотяжело - когда один из наблюдателей выпадает на долгое время. Его трансляторыраспределяются между остальными, у тех - двойная, тройная нагрузка. Неудобноперед товарищами. И главное, они ведь не занимаются трансляторами так, как этоделает Ивик, они только приглядывают, охраняют. А надо наблюдать за ихжизнью... Жарова она уже теряет, может потерять и других, дело нехитрое. Кактам у Юлии, интересно, не впала ли она снова в депрессию и пассивность? Ильясовсем заигрался, надо что-то делать, он слишком мало рисует. Размышляя о трансляторах,Ивик перебралась с тарелкой на кухню. Прислушалась - кажется, соседей нет дома.Легенда насчет синяков у нее была заготовлена, но как-то не хотелосьвыслушивать охи и ахи, объясняться. Но сейчас дома никого нет, можнопозавтракать в тишине.
Гэйнаналила себе чаю. Сразу вспомнилось, как с Кельмом вчера пили чаек. Ивик вдругосознала, что сегодня все очень необычно с утра. Другое настроение. Словноначалась новая жизнь.
После спасения из Васиных лап - ничего удивительного. Но не только это.
Ведь все изменилось теперь.
Да что такого - давай уж скажем честно - сбылось то, что никак не моглосбыться. Что казалось совершенно невероятным. Чудом. Мало ли чудес, что стоитГосподу совершить еще одно... вот и совершил. Вот в такие моменты и понимаешь,что Бог есть. Потому что какая тут может быть случайность?
Когда она тайком разглядывала портрет Кельма на мониторе, наизусть заучивалаего рассказы - он был недоступен. Он из другого мира. Мира сильных, прекрасныхмужчин, настоящих людей, мужественных, творящих историю. Там признают тольконастоящих женщин, красивых, уверенных в себе. Принцесс. Тех, в кого можноромантически влюбиться, из-за кого люди стреляются и совершают подвиги, чьейблагосклонности добиваются... Этот мир бесконечно далек от маленького мирка, вкотором всегда жила Ивик. Жила и была даже счастлива. Довольна.
"У тебя очень красивые глаза", - вспомнилось ей.
Но может, она навоображала себе? Ведь что произошло-то - просто она емурассказала все. Про себя. Ни с кем не говорила об этом, просто не хотелось,знала, что не поймут. Что реакция будет не такой, как надо - а как надо, она исама не знала. А вот ему вдруг рассказала. И он ее пожалел. Ивик снова едва незаплакала, опустив голову над чашкой. Перестала жевать.
Онасама давно уже разучилась себя жалеть. И правильно - а как иначе? В какоеотчаяние она бы впала позавчера, например, в Васиных лапах? Ее отучили отжаления этого еще в квенсене, отучили прочно и навсегда. Только вот онапривыкла к тому, что и люди никогда не жалеют друг друга. А оказывается - этовозможно...
Чтобы кто-то плакал из-за нее. Из-за ее боли.
Иэто ведь не кто-то, а Кельм... уму непостижимо.
Но не только это произошло. Может, ей все-таки кажется? Ничего же такого небыло. Ивик перебирала в памяти все, что было. Прикосновения его рук. Но этопросто медицинская помощь, не более того. Уход за раненым товарищем. Ничегоособенного. А потом - он просто ее пожалел, потому и поцеловал слегка, какребенка, в лобик и щеку. Не знал, как утешить.
Это все понятно. Но было еще и другое.
Она что-то значит для него. Многое изменилось. Может, после того разговора,когда он сам рассказал ей о своем кошмаре. Может, сейчас. Они потом простосидели рядом и разговаривали. Долго. Пили чай. Говорили - обо всем. Квенсен,преподаватели, родители, семья. Разные случаи в Медиане. Виртуальное оружие -свои привычные приемы, тактика, особенно удачные образцы. Трансформация. Кельмобещал ей показать свою, он один из немногих, кто применяет технотрансформации.Может даже, первый, кто вообще за это взялся. Литература. Роман Ивик, очереднойрассказ Кельма. У них даже родилась идея начать совместную работу, всоавторстве... почему бы и нет? Должно отлично получиться.
Они говорили долго.
Кельм раньше никогда так с ней не сидел. У них были ровные, товарищескиеотношения, они мило беседовали за ужином, проговаривали рабочие проблемы,немного делились творческими - и Кельм шел спать. Он всегда ложился вовремя. Ивставал рано. Режим был частью работы. Голова с утра должна быть свежей, тело -бодрым. А работа для Кельма - это все. И он никогда, никогда не стал бызасиживаться с ней до полуночи... Если засиделся - это говорит о многом. Этоодно.
Иего руки, его глаза...
Нет, это не ошибка.
Он неравнодушен к ней. Он любит.
Азначит, Ивик, ты окончательно влипла.
Она отодвинула тарелку. Даже аппетит пропал, а уж на это Ивик никогда нежаловалась.
Подошла к окну. Вгляделась в небо, заполненное темно-серой ватой.Грязно-розовый двенадцатиэтажный точечник напротив. Грязно-белый снег внизу.Вспомнился вдруг Илья - как он карабкается на подоконник, не глядя вниз...
Виновато оно, одиночество,*
Когда забываешь в ночи
Иимя свое, и отчество,
Ивсе, что сказали врачи.
Ни рыбак, даже самый пропащий,
Ни плотник, что делает стол,
Ни один человек настоящий
До жизни б такой не дошел...
Ивик давно уже нашла это стихотворение - малоизвестного поэта (потом онаслучайно узнала - он еще жив, и не так уж стар, и живет теперь во Франции, вкаком-то монастыре) - и как-то сразу запомнила его наизусть.
Нет, прыгать из окна - это глупость. Это только Илья может додуматься. Впрочем,у нее самой были такие мысли - в квенсене. Да и после, не один раз. В концеконцов, из-за этих мыслей она тогда и получила ранение в Медиане.
...и поймать себя уже в воздухе,
Сосознаньем, что опоздал.
Разглядев и ветку со звездами.
Илюбовь, которой так ждал.
Да, да, было и у нее такое. И не один раз. И все-таки она выжила. Мама была неправа. Ивик - не самый слабый и не самый никчемный человек на Тверди. Она -разведчица, что между прочим, не каждому дано. И по званию уже шехина. И у неетрое прекрасных детей, и вообще... она выжила. Она очень многое смогла, исможет еще больше. Если все это имеет хоть какое-то значение...
Ни мытарств, ни запертой комнаты.
Это образы. Все не те.
Только это одно запомни ты -
Кто смотрел, смотрел в темноте
Парой глаз из светлого мрака,
Куда ты не мог посмотреть.
Кто смотрел на тебя и плакал,
Когда ты хотел умереть.
Вдох и выдох. Это уж слишком.
Ялюблю Его. Мы не враги.
Заходи - мы выпьем винишка.
Береги себя. Береги.
*Алан Кристиан
Если бы этот поэт был сейчас здесь, наверное, мы бы тоже взяли его поднаблюдение, подумала Ивик. Хотя наверное - нет. Может быть, он, этотмалоизвестный поэт-доминиканец, не очень-то ценен для Дейтроса. То, что онписал - слишком личное. Слишком... такое, что никому не рассказывают, и никакихсвященников это не касается. Что ему, священнику, до этого - кто смотрел наменя и плакал... кто тогда спас меня в Медиане, когда я не могла себя защитить,когда я совсем раскисла. Это тебе не политика. Не идеология какая-нибудь. Это -