о чем ты говоришь? Ты что, насильно ее заставлял замуж выйти? А если она вышла,если давала обет...
Ивик вдруг осеклась. Ей вдруг вспомнился собственный обет с Марком - ипришедшее спокойное ощущение обреченности "теперь все. Теперь на всюжизнь".
--Я не про то даже, - она снова прижалась к его руке. Поцеловала обрубки пальцев.
Почему жизнь устроена так несправедливо? За что с ним происходит все это? Онаостро, острее, чем собственную боль, чувствовала сейчас его одиночество. Может,потому что это было знакомо ей - но далеко не так.
Унее есть Марк. Преданный, порядочный, бесконечно любящий. У нее есть дети.
УКельма нет никого и ничего, кроме ледяного застывшего внутри кома боли, окоторой нельзя даже вспоминать.
Разве он это заслужил? Почему он не встретился с нормальной, верной женщиной,такой, как Ашен, например... Ивик заплакала.
--Маленькая, ну ты что? - он протянул правую руку, взъерошил ей волосы, - ты что?Не плачь.
--Ты очень, очень хороший, - сказала она сдавленным голосом. Господи, да почемуже слов так мало?
--Кельм, я тебя люблю, - сказала она, - давно уже. Сильно. С первого раза, какувидела - помнишь, когда мой фантом обсуждали... Я люблю тебя.
Глаза Кельма блестели - странно, лихорадочно. Он открыл рот, собираясь что-тоответить. В коридоре хлопнула дверь. Дейтрины разом обернулись. Соседка влетелана кухню, буркнула "привет", полезла в свой холодильник. Ивик и Кельммолчали, сцепив руки на уголке стола.
--Вы сок не видели? Томатный. Я тут оставляла пачку! - тон был слегка обвиняющим.
--Нет, не видели, - сказал Кельм. Соседка выскочила из кухни. Набрала номер нателефонном аппарате, через несколько секунд послышалось возмущенное бормотаниев трубку. Кельм отпустил руку Ивик.
--Надо работать, - сказала она смущенно. Эмоциональный подъем спал. Момент прошел- и слава Богу.
--Да, конечно, ты иди уже. Я посуду уберу, - ласково ответил Кельм.
Кельм вышел ее проводить. У него есть время - пять с половиной часов, сказалон. Можно и прогуляться. Ивик подумала, что они впервые вдвоем в Медиане,просто на прогулке. А в Медиане ведь все иначе.
Кельм изменился. Ей показалось - помолодел. Глаза блестели. Он двигался ещебыстрее, еще энергичнее, чем всегда, хохотал, говорил без умолку. Наверное, онтаким был в молодости, в квенсене и сразу после. Он прыгал, как мальчишка. Ивиктоже заразилась его энергией, как заражалась ею всегда. Для рюкзака онасотворила золотую ладью в форме лебедя, в древнерусском стиле, со сверкающимипо бортам драгоценными камнями. Нагруженная ладья медленно плыла за ними повоздуху.
--Поиграем? - Кельм взмахнул рукой, и вдруг небо Медианы, привычно серое,однотонное, стало очищаться... Ивик замерла, мурашки поползли по спине. В небезаиграли всполохи - серебряные, ослепительно белые, потом разноцветные, каксеверное сияние...
--Господи, Кельм, какой же ты мощный!
Да, вот это сила! Хотя в бою бывает всякое, ей и самой случалось подниматьземлю, устраивая доршам локальное землетрясение... землю... это мысль. Центрнеба уже сиял ослепительной голубизной, как на обычной кислородной планете, авокруг - безумная радуга чистых цветов. Кельм стоял, вскинув руки, из еголадоней кверху били фонтаны солнечных искр, и он улыбался. Ивик ни разу еще невидела его таким. Молча она протянула руки вперед, и земля вокруг сталапреображаться. Покрылась ярко-зеленым ковром. Ивик хотелось сейчас видеть живое,пусть не по-настоящему, но живое, светлое, яркое, и на зелени появилисьнежно-голубые ковры незабудок, алые - роз, желтые - пушистых одуванчиков, и сближайших холмов хлынули синие потоки вод. Небесные всполохи озаряли все этовеликолепие, ежесекундно преображая мир.
--Ивик! Летим?
--Да! - она сосредоточилась на секунду, превращаясь в орла. Взлетела в небеснуюсиневу. Орлица была ее боевой трансформацией. Красивая, как валькирия, грозная,сильная... И тут ее обогнал в воздухе Кельм.
Он ведь обещал ей показать технотрансформацию, редкую, почти никто из гэйновэтого не делает. Неизвестно, почему. Ивик полагала, это оттого, что Дейтрос ивообще ведь не зациклен на технике, на железе, что главное и в Дейтросе, и вДарайе (в отличие от той же Тримы) - биология, психология. А гэйны редко любяттехнику вообще. Даже Кельм взял идею, судя по всему, на Триме, от тамошнихдетских игрушек-трансформеров.
Внебе перед острыми орлиными глазами Ивик сверкал маленький серебряныйсамолет-истребитель, ощетинившийся гроздьями орудий и ракет. Светлый снизу,потемнее сверху, а на месте кокпита - два круглых стеклянных глаза, темных,живых. Он несся сквозь разноцветные всполохи, раскинув дельтовидные крылья,пусть гораздо медленнее настоящего самолета, но куда быстрее Ивик, напряженноработающей крыльями... С пилонов сорвались несколько ракет - и рассыпались внебе пестрыми фейерверками. Открыв клюв, Ивик закричала от восторга. А потомкрик ее превратился в пение, Ивик вынесла источник звука за пределы своей груди,чтобы не напрягать орлиные легкие, и дивная импровизированная мелодия заполнилапространство.
Трансформер снова преображался. Казалось, музыка срывает с него покровы жесткойстали, и вот уже дельтовидные крылья изогнулись, затрепетали, как живые... И одновременноИвик, незаметно для себя, стала меняться.
Острый изогнутый клюв хищника стал прямым, вытянулась и изогнулась шея, темныеперья засверкали белизной и серебром. Крылья, распластанные в воздухе, сталидлиннее...
Она была прекрасна. Потому что он любил ее, потому что с ним - наконец-то -можно было стать прекрасной. И с ним можно быть только прекрасной.Удивительной. Ласкать взгляд. Быть самой лучшей в мире, самой неотразимой,самой великолепной. А Кельм летел сбоку и тоже постепенно менялся, они менялисьоба, поглядывая друг на друга...
Ивик впервые в жизни становилась тем, чем должна быть.
Без брони.
Без нарочито наращенного уродства. Без презрительной ехидной ухмылки. С ним всеэто было не нужно. Он любил ее, и она была для него прекрасной - вся целиком, ипонятной до конца. И он превращался, линии его становились мягче и легче, онбыл стремительной чистой птицей, и таяли, исчезали шрамы, стянувшие душу. Онбыл мальчишкой и выбрался в Медиану впервые в жизни. Он был весел, любопытен,счастлив, и с ней это было легко. С ней этих шрамов просто не было, и не былоничего плохого, и не могло быть ничего плохого там, где рядом - она. Словновзмахами маленьких нежных рук она сняла всю боль, и осталось лишь безграничноедоверие и нежность.
Кто из них создал этот нежно-сиреневый и голубой поток в небе? Поток, в которомони плыли теперь вдвоем? Они стали белыми птицами, прекраснейшими на Тверди и вМедиане, их маховые перья сверкали в небесном сиянии, их крылья былираспластаны в едином потоке.
Возникла ли у них мысль об опасности? Медиана на километры вокругпреобразилась, небо сверкало... Но ни один дорш не решился бы приблизиться кним сейчас. Они сейчас могли бы справиться с целой армией.
Ивик чувствовала мозжечком движение крыльев Кельма, словно у нее было четырекрыла, два сердца, два мозга. Медиана проникла внутрь, преобразовала их,сыграла с ними странную шутку, и оказалось, что здесь они уже не отдельны, чтоони - единое целое. А потом Ивик перестала ощущать движение, прекратилисьмускульные усилия, она теперь словно текла в сияюще-нежном потоке... ейпоказалось - может быть, так и было - что тело само превратилось в потоквоздуха, ветер. Такого никто никогда не делал, но как знать? И второй поток,сверкающе-белый, накатил на нее, подхватил, понес, и каждой струйкой, каждойклеточкой Ивик влилась в него, продолжая быть собой, Ивик, Ивенной иль Кон.Превратившись в ветер, единый на двоих сплошной поток, рассыпаясь в небесполохами, и зная, что никто никогда не творил таких прекрасных вещей.
Вэтот миг на Триме под тем участком Медианы, где они плыли в небе, слившись вединое целое, многие сердца встрепенулись, и созданный, пусть кратковременно,мощнейший фантом разбудил многих. Кому-то пришли удивительные строчки, кто-токоснулся пальцами клавиш, кто-то набрал телефонный номер и сказал смущенно"слушай... давай встретимся сегодня?"
Сверкающий ветер замкнулся в кольцо, закружил. Взлетел в зенит и опал, и двебелые птицы снова парили рядом, опускаясь все ниже к земле, касаясь друг другакончиками крыльев, танцуя в воздухе.
--Наша позиция проста и недвусмысленна, иль Рой, - говорил дараец, пристальновперившись в него, - вы покидаете Триму. Полностью. Полный и безоговорочныйвывод дейтрийских войск. В случае вашей готовности это сделать мы пойдем напереговоры о полном долгосрочном перемирии.
Шеман молчал, внимательно глядя на собеседника. Он ожидал чего-то в этом роде исейчас быстро перебирал варианты в уме.
На днях ему удалось встретиться с Кейтой - не в Дейтросе, конечно, там он небыл уже полгода... сына младшего давным-давно не видел. Просто Кейта оказаласьв Питере по служебной надобности. То место на плече, где лежала голова Кейты,еще сохраняло ощущение приятной тяжести. Голос Кейты - молодой, ничуть неизменившийся за десятилетия - еще звучал в ушах. А он объяснял ей, своейлюбимой, почему Дейтрос не может покинуть Триму.
--Мы можем защищать Землю. Беречь ее. Но к чему это воздействие? - спрашивалаона, - неужели земляне не разберутся без нас? Они ведь жили как-то без нашихфантомов много веков...
--Конечно, разберутся и обойдутся, - отвечал Эльгеро, - но тогда останетсявоздействие Дарайи. Они-то ведь не прекратят преобразование Тримы,информационную войну против нее. Сейчас Запад Тримы - слоеный пирог. Здесь ихристианство, пусть слабо воплощенное, но все же христианство, с идеямимилосердия и любви, с понятием о справедливости и честности, об идеалах иверности. Здесь и социальный дарвинизм, идея выживания сильнейшего и того, что слабыйвообще не достоин жить. Отголоски фашизма, идеологии обывателя среднего класса,готового на любую жестокость и подлость ради себя, семьи и нации. И безудержное