Я не из этой сказки,
Ты не из этой сказки,
Наши флаги на самом деле другой окраски,
У нас имена другие, у нас не такие лица...
Когда все пройдет, мы не будем друг другу сниться.
***Амаринн
Ивик замолчала, ушла в импровизацию. Струны звенели. Лицо ее горело, она недумала, что будет - так, что весь тот горячечный бред, который она сочиняла этигоды - ему - все это можно будет спеть... и он будет слушать. И глаза его будутблестеть.
--Какой у тебя голос красивый, - тихо сказал он.
--Давай выпьем немного... Здесь принято провожать старый год...
Руки встретились в полутьме. Бокалы дзинькнули.
--Знаешь, я так рад... так счастлив. Что тебя встретил.
--Я тоже, - ответила она.
--Еще целых полчаса до Нового Года...
Ивик посмотрела на монитор. Там все было благополучно.
--Спой еще.
Она пела еще. Все свое, заветное, что берегла для него... не стесняясьдейтрийского языка - кто здесь услышит? Соседи заняты своим. Пела про последниелистья осени. Про зеркало. Про путь в небеса. Потом они еще раз выпили вина,красного испанского из Наварры.
--Кажется, положено пить шампанское...
--Это когда уже бьют часы. Это в двенадцать.
Она снова запела.
Азнаешь, так просто - упасть, как в ладони, в траву...
Она пела, и почти уже без боли вспоминалась Шем. За эти годы песня сталаизвестной в Дейтросе. Наверное, Кельм ее даже слышал... Хорошо, что от Шемосталась хоть эта песня. Ивик вспоминала жесткий взгляд из-под чуть нахмуренныхбровей, смуглое плечо... Ничего этого уже нет, а песня - вот она. Земное бессмертиегэйна.
Ему бы забыть
О сраженьях, о правде, о зле.
Ему бы качать
Колыбель с тихой песней ночами.
И с тёплой улыбкой
Неспешно идти по земле,
Любуясь закатами,
Всходами и родниками.
Вдруг Кельм начал петь вместе с ней. Очень тихо. Словно касаясь голосомневидимой двери и спрашивая - можно? Потом голос его окреп, стал сильнее, иголос Ивик тонкой ниткой вился вокруг него. Это было - как в Медиане. Сердцевзлетало куда-то вверх, Ивик не видела окружающего, не понимала, ничего болеене существовало вокруг, только два голоса, ее и Кельма, только они двое и этастранная ночь...
Так просто - в траву...
И - забыться, забыть, не беречь
Усталую землю,
Объятую снова кострами
Пожарищ и смут.
Над Землёй - облака, облака...
Бездонное небо раскинулось.
Падаю в небо.
И снова рождается
Вера в себя. И строка.
И воля подняться
И встретиться взглядом с рассветом...
Они допели. Ивик выдохнула. Поспешно посмотрела на монитор. Взяла бокал и молчадопила вино.
--Я не думала... не знала, что ты умеешь...
--Я тоже учился играть на клори. Я умел это раньше, - объяснил он. Ивик бросилавзгляд на его левую руку. Кельм пошевелил покалеченными пальцами.
--Можно было, наверное, научиться и так, - сказал он, - если бы очень хотелось.Если бы нужно было. Не хватает всего пяти фаланг. Но ведь я не музыкант,понимаешь? Для меня это всегда было второстепенно. Я не стал учиться.
--Они просто отобрали у тебя это...
--Да. И петь... ты знаешь, я ж это первый раз. Я с тех пор так и не... Слушай,Ивик, что ты сделала со мной?
Она смотрела в глаза Кельма.
--Что ты сделал со мной? Если бы ты знал, как много во мне изменилось... если быты знал, что я уже несколько лет... - она замолчала. Какая-то грань. Грань, закоторую нельзя переходить - и может быть, они уже давно ее перешли. Как тутпонять?
... что я уже несколько лет живу только тобой. Что ты - вроде сердца, вродесмысла моей жизни, без того безрадостной и ненужной. Дети, Марк... да, все этохорошо, но все это отнимает жизнь, по капле высасывает, а ты - ты даешь.
--Смотри, уже новый год...
Они встали. За стеной по телевизору били куранты. На мониторе земной годотсчитывал последние секунды. Желание, подумала Ивик. Надо загадать желание...Она смотрела в блестящие глаза Кельма. Что еще желать-то можно... Мысльлихорадочно заметалась. По сути, ничего пожелать и нельзя. Все, что можно - унее уже и так есть... "Чтобы он был жив", - подумала Ивик, -"чтобы жив и здоров, чтобы с ним ничего не случилось". Это былопохоже на молитву. Господи, подумала Ивик, пожалуйста - чтобы ему было хорошо.Дзинькнули бокалы. Вино было легкое, слегка терпкое. Рука Кельма вдруг легла ейна плечи. "Все", подумала Ивик, понимая, что действительно - все. Нооторваться сейчас - оттолкнуть - как? Они оказались слишком близко... рядом.Губы. Они сомкнулись, и теперь были уже совсем-совсем вместе, не так даже, какв Медиане, а совсем... и на волне счастья Ивик вспомнила взгляд Марка. "Ятебя так люблю". Все равно что ударить ребенка... Ивик не оторвалась,просто видно как-то изменилось движение губ, что-то сдвинулось, и Кельмотпустил ее. Просто прижал к себе. Просто прижал, и так они стояли несколькосекунд, и это были секунды последней земной горечи, так приговоренный к смертирастягивает последние мгновения жизни перед свиданием с холодным железом, апотом Кельм прошептал, отпуская ее.
--Монитор... надо смотреть. Идем.
Кельм легко поднялся со своего диванчика, недавно купленного. Ивик еще спала.Он подошел к ней. Присел на корточки рядом. Смотрел тихо, не дыша. Темная прядьупала на лицо. Он поднял ее двумя пальцами - чтобы не разбудить - отвел всторону.
Быстро поднялся.
Ванная. Кухня. Остатки вчерашнего салата. Они легли уже в два часа ночи. Ели,разговаривали. Еще пели. Кельм чуть улыбнулся. Волшебная ночь. И чувство, будтородился заново. В дейтрийский Новый Год - так считается - каждый становится нагод старше. Общий день рождения (помнится, Кельма очень удивляло, что на Земледни рождения отмечают индивидуально для каждого). И сейчас будто новоерождение. Что-то изменилось. Сдвинулось... Ее темные блестящие глаза, ее тепло,поцелуй.
Кельм надел бронежилет. Сунул в кобуру не земной ПМ, а дейтрийский"Дефф". Он хотел действовать наверняка. "Дефф" намногонадежнее.
... да, изменилось. Да, теперь уже настала ясность, что-то произошло. Кельмвышел на лестницу, стал спускаться бегом, не дожидаясь лифта.
... Она, конечно, не станет разводиться. Дети. В том-то и дело, что Ивик несволочь, способная бросить детей или даже причинить им боль. Да и мужа своегоона любит. Наверное, действительно, хороший человек. Не очень ей, вероятно,подходящий, но хороший. И пусть. И хорошо, что она не станет разводиться. Иможет быть, вообще даже хорошо, что у нее все уже сложилось, есть семья. Потомучто, усмехнулся Кельм, ты, что ли, способен создать ей хорошую счастливуюсемью? Давай уж посмотрим правде в глаза...
Все эти годы о нем говорили за глаза - монстр, ненормальный, ради работы готовпринести в жертву все и вся. Так ведь так оно и есть.
Гэйну нужен тыл, так часто говорят. В семье должен быть этот тыл. Конечно, онмало у кого есть на самом-то деле. Когда оба супруга - гэйны, получается,конечно, маленькое боевое братство, но не тыл в семье. Когда один из супруговиз другой касты - чаще всего получается и вовсе ерунда... Вместо тыла - нудноетягучее болото с претензиями, с полным непониманием. Но Ивик, видимо, повезло.У нее есть семейное счастье. Покой. Любовь. У нее есть этот тыл.
Ачто было бы у нее со мной? Кошмар, честно ответил себе Кельм. Он вскочил насвой скутер, понесся сквозь светлеющие улицы, по серой снежной жиже.
...как ночью палили. Все эти фейерверки... Кельма это всегда раздражало.Отдаленно похоже на хороший дарайский прорыв на Тверди и артподготовку...неужели кого-то может радовать такой грохот?
Улицы были почти пусты. Первое января, утро - страна спит.
... я все равно не дал бы ей счастья, и с детьми ничего не известно, вряд ли уменя могут быть дети. Так что пусть живет так... Ну а здесь, на Триме...
Нам уже не пятнадцать лет. Да что там, квиссаны и в пятнадцать уже перестаютвсерьез воспринимать какие-то там церковные запреты. Другой вопрос, что вквенсене за степенью близости отношений тщательно следят, и нарушителям бы непоздоровилось. А мы взрослые люди. Мало ли что бывает в жизни... бывает всякое.И что такое эта брачная клятва? Кельм давно уже перестал это понимать. Он далтакую клятву однажды, в молодости - и оказалось, что это блеф, что его страшнои гнусно обманули. Он дал ее еще раз, Велене - и она тоже обманула его. Все этоне имело никакого значения. Все это слова.
Он знал одно - что Ивик он будет любить до конца своей жизни. Такого, пожалуй,еще и не было, никогда. Это было - настоящее. Ее он будет любить. Защищать.Будет верным. Пока смерть не разлучит нас. Только смерть...
Что еще может иметь значение? Какие там запреты... какая мораль?
Он взбежал по широкой парадной лестнице.
Несколько секунд - уйти в Медиану, взять азимут, отключить предохранитель"Деффа" и сунуть заряженный пистолет на место, вернуться по горячемуследу - уже за дверями квартиры, за дверью угловой комнаты. Попал правильно,отлично.
Василий, будущий семинарист и редактор православного журнала"Светоч", крепко спал. Вчера он все-таки, несмотря на пост, позволилсебе отметить праздник в нужной ему компании... Кельм аккуратно достал левойрукой шлинг.
Василий открыл глаза.
Через секунду он рванулся - но было поздно, Кельм уже схватил его за плечо,переходя вместе с ним в Медиану. Легко взмахнул шлингом.
Охраны никакой не было. И правильно - против гэйна слишком много людейпонадобится. Вася - слишком мелкая сошка, кто же ему такую охрану выделит...
Он корчился на серой почве Медианы, в майке и синих семейных трусах, из которыхторчали длинные, тощие волосатые ноги. Золотые петли шлинга не давали емупошевельнуться. Кельм подошел ближе, носком ботинка брезгливо толкнулподбородок, так что Вася развернул к нему лицо, красное, в крупных каплях