некоторые. Потому что кроме огня, еще другое есть. Огонь - это энергия, а ещеесть умение структурировать... Его наработать можно, но тоже далеко не всегда.А не гэйн... он может ощутить огонь, у него поет внутри - а наружу он ничеговыдать не может. Потому что он в другом должен быть реализован. Он к другойкасте принадлежит. И это не хуже, не ниже... Просто жизнь у всех разная, ипредназначение свое.
--Слушай, ладно, это понятно. Ну а меня-то вы за что? Как нашли?
--Тебя? Да очень просто. Твои романы нам информационно близки. Честно сказать,нам все равно, есть у тебя огонь или нет, настоящее это или нет. Простознаешь... у вас очень мало романтики. Практически совсем нет. Она у вас ушлавместе с социалистическим реализмом и советской фантастикой. Осталась одна такназываемая ирония, стеб и жизненный здравый смысл. А у тебя...
--Разве ж у меня там что-нибудь похоже на ваш Красный мир?
--Похоже. Духом похоже... вера, любовь, мечта. То, что зажигает огонь. То, чтоотрывает от потребительства. То, что делает душу живой... Хотя по сути,конечно, не похоже. Но ведь и я пишу романы совсем о другом мире. Не похожем нанаш. Я не люблю наш мир, знаешь. И людей не люблю. Мне хочется побыть вдругом... красивом, где все друг друга любят. Не убивают. Не мучают. Знаешь,как надоело все это?
--Если не любишь - зачем живешь в нем?
--Потому что другой, Жень - это фантазия. Нельзя жить в фантазии. Надо жить втом, что есть и пытаться сделать это лучше.
"Сансара" оказалась действительно элитным клубом. Кельму по родуслужбы случалось бывать в заведениях этого рода, но "Сансара" быладругой. Классом повыше. Попасть в "Сансару" официально было несколькосложнее, чем встретиться с олигархом днем. Кельм справился бы и с этой задачей,но для этого потребовалось бы несколько дней. Он пошел простым путем - черезМедиану. Вошел и вышел туда, создав "горячий след", переместился нанесколько метров, снова выйдя на Твердь уже внутри помещения. Он слегкарисковал, но все прошло как нельзя лучше - вышел на Твердь в закутке клозета,без всяких свидетелей. Перед зеркальной стеной оправил костюм, задумчивопричесался, дверь медленно отъехала в сторону.
Да, "Сансара" производила впечатление. Никаких голых девок. Нинавязчиво громкой музыки, ни лезущей в глаза безвкусной роскоши. Даже полутьмане оглушала настойчиво, была мягкой, тонированно-пастельной. Столики хорошоизолированы друг от друга высокими мягкими перегородками. Над столиками низкосвисали антикварные, разных оттенков лампы. Девушки за столиками - в изящныхскромных нарядах, не проститутки, а гейши, и очень, очень юные, как сейчасмодно, педофилия все больше легализуется в здешнем обществе, очередной разотметил Кельм. Он еще раз поправил галстук. Шендак, время терять нельзя, надоискать Бориса. Прошел к стойке бара, делая вид, что рассматривает огромнуюстену-аквариум. Банкира в зале, похоже, нет. Еще или уже. Дольше стоять здесьнеприлично. Кельм высмотрел себе заранее столик на возвышении, откуда можнонаблюдать хотя бы часть зала. Сел, рассеянно раскрыл карту. Официант подошелпочти сразу, Кельм заказал мартини. Минуты через три рядом с ним оказаласьдевушка.
--Разрешите?
--Пожалуйста. Выпьешь чего-нибудь?
Девушка пожелала какой-то здешний коктейль "Шестое чувство". Кельмискоса глянул на нее. Лет пятнадцать. Третий курс квенсена, подумал он. Кстати,и в лице есть что-то дейтрийское, высокие скулы, прямые волосы медного оттенка,блестящие темные глаза - или кажутся темными при этом освещении. Мягкие белыеплечи, желтоватый атлас платья, невидимые бретельки, низко открытая крошечнаягрудь, тоненькие руки, ей автомат не поднять даже.
--Вы ведь нездешний? - спросила она.
--Нездешний. Я живу в Австралии.
--О-о... может быть, вам удобнее общаться по-английски, - у нее оказалосьпрекрасное, хотя, конечно, не австралийское произношение.
--Нет, я русский, - ответил Кельм. Девочка придвинула к нему руку. Совсемчуть-чуть. Кельм отвел взгляд. Вот ведь дьявол. Она напоминала не Лолиту, аНаташу Ростову на первом балу. Эту ручку хотелось взять, согреть дыханием,защитить эту хрупкую птичку от страшного и жестокого мира... шендак, когда жепоявится Борис? Он должен быть здесь, просто должен.
--Как тебя зовут? - поинтересовался Кельм.
--Лена.
--Меня Николай. Леночка, а лет тебе сколько?
Она робко улыбнулась.
--Восемнадцать.
--Давно здесь работаешь?
--Нет, - сказала она растерянно, - Николай, а вы... вы расскажите мне обАвстралии. Это очень интересно!
--Это не очень интересно, - Кельм вытащил банкноту из кармана, положил переддевушкой, - вот что, Лена, об Австралии поговорим в другой раз. Мне нужен одинчеловек. Я не из ФСБ, я веду с этим человеком бизнес. Держи, это тебеподарок...
Глаза маленькой гейши блеснули заинтересованно. Банкнота исчезла мгновенно.
--И будет еще, если ты поможешь. Об этом никто не узнает, и тебе за это ничего небудет. Мне нужен... - Кельм назвал имя.
--А-а, - облегченно вздохнула Лена. Ее интонации неуловимо изменились - ненаивно-романтичная девочка, а профессионалка, зарабатывающая гонорар, - так егоне здесь лучше искать... вы посмотрите в Зале Иллюзий.
Кельм положил на стол вторую банкноту.
--Благодарю. А как туда пройти?
Девочка сгребла деньги и объяснила, как. Кельм задумчиво глянул на нее, однимглотком выпил половину бокала - не пропадать же благородному напитку. Разжевалоливку.
--А все-таки, Лен, как ты сюда попала, клуб-то хороший?
--Я из Саратова, - сказала она. Голос девочки стал ниже на тональность и грубее,чем в начале, - выиграла городской конкурс красоты. Меня пригласили. Прошлакурсы... ну и...
--А родители твои что?
--А что родители? - с вызовом спросила Лена.
--Ну - они не против? Ведь работа не совсем обычная...
--А что родители... отец с нами не живет давно, пьет он, не просыхает. У материартрит, она по больницам... думаете, легко деньги найти на лечение? - злосказала Лена и тут же спохватилась, тон ее стал прежним, нежно-девочковым, -извините... простите, пожалуйста, это я случайно...
Он все-таки не удержался, сжал тоненькое предплечье.
--Ничего, Лена, все нормально. Прости, что не могу помочь.
Борис, полуголый, возлежал на мягкой кушетке. Над кальяном курился дымок. Юнаяиндуска в сари и кольцах разминала босые ступни банкира. Кельм примостился натабуреточке рядом. Судя по размыто-блаженному взгляду, банкир пребывал сейчасдовольно далеко от этого мира. Может быть, даже в Медиане.
--Борис... я Николай, ты меня помнишь?
--Хорошо... да. Что ты сказал? - смутно встрепенулся банкир.
--Я Николай. Борис, у тебя купили землю...
--Какие птички, твою мать, какая красота долбанутая! - с чувством сказал вдругБорис. Кельм вгляделся в его лицо, встал и перешел в Медиану.
Он не ошибся. Смутный контур знакомого приземистого плотного тела лежал насерой почве. И действительно - птички, вокруг наркомана вились синие и золотыестрижи, он вяло пытался поймать их руками. Кельм подумал немного. Движениемруки уничтожил стрижей. Подошел к Борису, не выходя из Медианы. Взял его за шкирку- это было странно, как будто держишь облачное тело, да так оно по сути и было,земляне не способны выходить в Медиану физически.
--Борис, слушай внимательно! У тебя купили землю недели две назад. Нелегальнаяфирма, ты о ней ничего не знаешь, но платят они очень хорошо. Где? Скажи мнетолько одно - где?
--Ты кто? Да пошел ты, - бизнесмен выругался. Кельм встряхнул его - или егооблачко_ частично наделенное сознанием, - за шкирку.
--Ну-ка тихо! Ты здесь ничего не можешь. Боря, не лезь в эти разборки - тебе хужебудет. Ты не представляешь, с кем связался.
Он говорил негромко, но уверенно. Убеждать наркомана логически было сейчасбессмысленно, так же, как и воздействовать на него эмоционально. Он сейчассовершенно безумен, и тут одно из двух - либо Кельм все же получит от негоинформацию, либо нет. Борис начал монотонно материться, и одновременно подруками Кельма таял в воздухе слепок, становясь все более прозрачным... Кельмскользнул на Твердь, снова оказался сидящим рядом с обкуренным, расслабленнымбизнесменом. Только взгляд банкира теперь был более осмысленным. Он дрыгнулногой, отгоняя девочку. Сел на кушетке, низко склонившись к Кельму. Медленно,со значением, покачал указательным пальцем перед его лицом.
--А ты хитер, Коля... хитер. Ладно, тебе скажу... те мужики... они в Петергофеучасток купили. На Ораниенбаумском...
Кельм задохнулся, едва сдержавшись. Господи! И максимум полтора дня до штурма.База в Петергофе гораздо крупнее и важнее Колпинской.
--Спасибо, друг. Не в службу, а в дружбу - про меня никому не говори, - онхлопнул банкира по плечу. Шагнул к двери, в любую минуту ожидая окрика ипоявления охраны, готовясь сразу уйти в Медиану. Но Борис был слишкомрасслаблен, Кельм вышел из клуба прямо по Тверди. Не останавливаясь, не обращаявнимание на мороз, он быстро пошел по улице, вытряхнул на ходу таблеткустимулятора на ладонь. В ближайшие несколько суток спать не придется...
Шендак! Там несколько сот человек, там раненые, там столько техники... ВКолпине, значит, они бросили наживку, надеясь, что мы ее заглотим и будемготовиться к отражению штурма - но совсем в другом месте. И мы заглотили, атеперь уже поздно. Но если я не вытащу эту ситуацию, подумал Кельм, то кто еевытащит?
Ивик растерянно провела рукой по вычищенному подоконнику. Вот и все... егоздесь нет. А комната еще хранила его запах, след его присутствия, словноневидимый слепок Кельма висел еще в воздухе. Ни одной вещи - он все забрал.Оставался его матрац на полу, по-прежнему аккуратно застеленный. Все былоправильно. Она сама ушла, и это хорошо, что теперь его перевели в другое место.Ивик не знала, проявил ли Кельм в этом инициативу, или просто так вышло. Но влюбом случае это хорошо и правильно... Но больно. Невыносимо больно. А что ж