тем не менее, мы все сейчас переходим в Медиану, и будем держать оборону там,потому что там легче это сделать. В этот момент начали стрелять из огнеметов,кто-то закричал, страшно запахло жаром.... Ивик услышала "ЭшероМедиана!" и механически совершила переход, придерживая за плечо тело Ашен.Только здесь, в Медиане, она оставила подругу, потому что надо было работатьобеими руками. Ашен осталась лежать на серой почве Медианы, рядом с носилками,рядом со сбившимися в кучку медсестрами, и это было правильно. Рядом с Ивикоказалась Женя, ее глаза выглядели огромными черными провалами на белом лице.
--Ивик! Я... попробую...
--Иди назад! - рявкнула Ивик. Увидела доршей впереди.
Ивнезапно испытала острое, ни с чем не сравнимое наслаждение, потому что теперьне надо прятаться, хорониться за углы и баррикады, теперь можно просто убивать...
Кельм встал рядом с ней. Ивик растянула над рядом доршей сверкающуюметаллически-радужную линзу...
--Молодец, - негромко сказал Кельм, - хорошо! Давай!
Линза расплавленным кипящим металлом хлынула вниз, на головы врагов. В ту жесекунду Медиана загремела и расцвела, превращаясь под руками гэйнов вразноцветный многоликий ад.
Ивик понимала, что надо вставать. Что так нельзя. Что Марк уже давно ушел наработу, и это стыдно - валяться. Что она военный человек и умеет вставать заполсекунды, и через минуту уже стоять у двери одетой и с оружием. Но что-тосломалось внутри.
Так было теперь каждое утро. В выходные только ее поднимали раньше, потому чтоврывались дети, Марк будил поцелуями, ее отвлекали. А в будние дни она не моглавстать. Спать уже не хотелось. Просто встать невозможно.
Почему нельзя лежать так всегда? Вообще никогда не подниматься больше. КакАшен.
Всознании плыли сцены из недавнего прошлого. Это отвлекало от необходимостивставать, что-то делать. Жить. События захватывали и несли, так же ярко инеотвратимо, как захватывали порой - раньше - сцены нового романа или повести.Только от романа становилось легче на душе, а от этих воспоминаний - тяжелее.
Может, надо вспомнить все по порядку. Может, так будет проще, все уложится вголове, станет ясным. Но по порядку не получалось. Ивик не могла управлять этимпроцессом. Она могла бы встать, пойти в ванную, заняться чем-нибудь, готовитьобед, положить этому конец.
Но вставать очень не хотелось.
Сейчас перед глазами всплыли похороны. Тело Ашен вытащили из Медианы. Спаслипрактически всех раненых, а она лежала там же рядом. Ивик была на похоронах.Это не часто бывает, что гэйна удается хотя бы похоронить. И тело почтинетронуто, маленькая ранка на шее. Только лицо уже совсем незнакомое -бело-синее, с вытянутым носом и острыми чертами. Чужое лицо, невозможно узнать.Теперь уже никаких сомнений - жизнь ушла из тела.
Дана плакала. Рыдала, вцепившись в куртку Ивик. Всхлипывала. Выла даже. Этораздражало. Но сказать Дане ничего нельзя, нехорошо, ведь горе.
Кейта стояла у этой... неприятно думать... ямы. Возле головы Ашен. Кейта неплакала, совсем. Ивик смотрела на нее и думала, что ведь после окончанияквенсена Кейта окончательно стала для них близкой подружкой. О ней не думали,как о старшей. Эльгеро все-таки главнокомандующий. А Кейта... Никогда невспоминали, что ей уже за пятьдесят. Что у нее уже внуки, дети Дэйма. Она быласвоя в доску, без возраста, всегда стройная, легкая на подъем, как все гэйны,двужильная.
Ана самом деле уже старуха. На грани окончательной старости. У нее седая голова.Старое, измученное лицо. Тусклый взгляд. Это была другая Кейта, новая. Ивик невидала ее такой. И еще она поймала жест - Кейта опустила руку и погладила Ашенпо голове, и это было так, как будто она гладила маленького ребенка, сидящего унее на коленях.
... Миари сидела у Ивик на коленях и рассказывала про школу. Что они влаборатории разводят каких-то рачков. И рачки уже вылупились! Миари большая,взрослая девочка. Не так уж далеко до распределения, и она не будет гэйной,подумала Ивик. Никто из детей не унаследовал ее способности. Хорошо это илиплохо? Ивик не знала. Если бы их взяли в квенсен, она не расстроилась бы. Ихсмерть уже не пугала. Все умирают. Почему ее дети должны быть исключением? Илиэто у нее уже неладно с психикой? Ведь наверное, ненормально так думать... Ивиквсматривалась в черты Миари, и вдруг понимала, что девочка совсем неизменилась. Сквозь ее черты Ивик видела все того же младенца, которого таксладко было держать на руках, который умел звонко хохотать и безутешно плакатьпо какой-нибудь очень серьезной причине... только причины для плача и смехатеперь изменились. И они изменятся еще. А человек не меняется, он всегдаостается вот таким малышом. Только кроме матери, этого никто не может видеть.
...И она переносилась в тот момент, когда бой закончился. Они продержалисьпочти сутки. На ногах. Из Дейтроса подкрепление выслали, но недооценилимасштабы атаки. Пришлось ждать нового, и вот оно уже смело наконец доршей, Ивикне помнила, как это все произошло. И сам бой она тоже помнила очень плохо.Запомнился момент, как что-то плеснуло в лицо огненно-алым, и она едва успелаувернуться и поставила какую-то защиту. И потом слева все болело - лицо, шея.Теперь там остался рубец, но это ничего, он заживет. Запомнились несколькоудачных моментов, когда в голову приходило что-нибудь новое, и удавалосьотбросить доршей. А дальше все слилось в какой-то кошмар, и не то, что творить- держаться на ногах было почти невозможно. Еще всплывало, как Женя стоитрядом, и с ее рук взлетают серебряные птицы... птицы... как в ее романе... Нодальше Ивик ничего не знала и не видела, было ли это оружие эффективным. Женяговорит, что да. Во всяком случае, Женя - это сила. И она сразу смоглаубивать... но она взрослая, поэтому.
Как бой закончился - тоже забыла. Был какой-то сигнал. Или что-то такое, отчегоИвик поняла, что уже можно падать, уже все. И она упала.
Потом вспоминалось - ее тащили куда-то. Тащили ее двое гэйнов, и один всеговорил - "потерпи, сейчас, еще немножко". И потом незнакомаядевушка, кажется, медсестра, сидела рядом. Это уже было на Тверди, в Дейтросе.Какие-то люди были рядом, и суетились вокруг, Ивик еще хотела сказать, чтоничего ведь, она просто устала. Ей дали попить, пить очень хотелось. Потомпринесли поесть. Потом Ивик повели в душ, и та девушка почему-то помогала ейраздеться, стаскивала бронежилет, рубашку, штаны... Рукава рубашки были твердыеи царапались - вся кровь засохла, а раньше Ивик и не замечала, что рукавасовершенно промокли от крови. Чужой - своей было немного, одна длинная ссадиначерез лицо, шею, ключицу, правда, довольно глубокая. Но почему-то Ивиксовершенно не могла ничего делать, даже держать душ. Она сидела на табуретке, имедсестра поливала ее из душа сверху. Это было очень хорошо, очень приятно. Ипотом Ивик, переодетая в чистое, лежала на кровати, и медсестра спрашивала, ненужно ли ей чего-нибудь, а Ивик вцепилась в ее руку и не отпускала. Это ихвсех, кто держался с начала штурма, всех притащили сюда, в больницу, иухаживали за ними. Ивик начала спрашивать, как там Кельм... как Женя... Она ещеспросила, как Ашен, потому что тогда ее затуманенному сознанию еще ничего небыло понятно. С Ашен случилось что-то плохое, очень серьезное, но что именно -она будто и не знала. Медсестра же ничего не могла сказать.
Ипотом пришел Марк.
...Ты извини, говорила она смущенно, лежа в кровати. Извини, я совсем никакая.Надо бы встать, хоть хозяйством заняться. Какое хозяйство? - Марк оказывалсярядом, и на лице его опять было то же выражение - облегчения, смешанного сужасом. Ты уж полежи, пожалуйста. Не вставай. Может, тебе яблочка принести?
...Два месяца отпуска. Два месяца. Просто фантастика. Им всем дали отпуск,всем, кто продержался до конца. И они почти все выжили, с момента перехода вМедиану погибли всего четыре человека, и трое из них - раненые, которые простоумерли от своих ран. Ивик подумала, что если бы Кельм с самого начала руководилобороной базы, все вышло бы лучше. Хотя не обязательно. Все равно гибли былюди. Ведь и его разведчики многие не вернулись. Может быть, надо было раньшеуйти в Медиану? Но смогли бы они продержаться там дольше? Ивик не знала.
... Надо вставать, подумала она. Перевернулась на правый бок. Накрылась сголовой одеялом. Лежать так уютно, так хорошо.
... Разговор с Кельмом состоялся в Медиане.
Он просто пришел сюда, к ней. Марк был на работе. Ничего предосудительного,мало ли, что может понадобиться боевому товарищу. Но говорить здесь, в доме, нехотелось.
Медиана бесконечна. В ней всегда найдется место для двух гэйнов.
Он играл - перебрасывал из одной руки в другую разноцветные искры, жонглировал.Или не искры это были, а блестящие шарики или цветы, или стереометрическиефигуры.... Кельм перебрасывал их машинально, запускал очереди в воздух, иснова, как фокусник, доставал откуда-то сверкающие цветные ленты.
Ивик просто смотрела.
Сердце разрывалось от тоски, и она сидела на нелепом бесформенном топчане,подперев рукой подбородок, и медленно, старательно убивала себя.
Потому что Кельм - это и была она сама. Или часть ее самой, но самая лучшая,без которой все остальное и смысла-то особого не имеет.
Иеще слышался с краю чей-то надтреснутый голосок: "бабья трусость... нехочет оставить семью, видите ли..."
Ивик смотрела и знала, что это - в последний раз. Она видела Кельма, ипонимала, что таких людей, таких мужчин не бывает, что такое невозможно. И чтоего глаза, серые, светятся, и цветные ленты отражаются в них. Он был сказкой.Она и в детстве-то не мечтала ни о каком принце на белом коне, какие принцы,сама она была лягушкой. И вот оказалось, что принц существует, что он любит ее,что жизнь рядом с ним - это полет на белых крыльях, что счастье бывает. И вотэто она старательно, тщательно уничтожала в себе. Резала по живому. И скорбносмотрели большие, обрамленные длинными ресницами знакомые глаза, и тоненькимголосом что-то говорил ей монах Аллин, а она чувствовала, как начинает его