ненавидеть. Что он знает обо всем этом?
--Я не могу причинить им боль, - сказала она наконец.
--Понимаю.
Цветные хороводы в руках Кельма погасли. Он сел напротив нее на белесый пенек.
--Не понимаешь. Я нужна им. Нужна. Я отвечаю за них. Для них... как они будутжить, если я их предам? Ведь это предательство.
Она замолчала. Она зашла уже слишком далеко. Она уже совершила этопредательство. Какое право она имела вообще на отношения с Кельмом?
Какое право имела давать ему надежду? Она что - не знала?
--Да, я не должна была... вообще... с тобой... говорить тебе об этом, и все, чтоу нас было.. это все неправильно. Теперь тебе вот... прости.
Кельм ничего не отвечал. Он водил рукой в воздухе, и вокруг его пальцев возникмаленький серый вихрь. Воронка. Он не замечал этого.
--Это не потому, что я больше люблю их. Нет. Я, если честно, люблю тебя... таклюблю... что, понимаешь, все остальное - это вообще, наверное, не любовь. Но...есть вещи, которые сильнее нас. Важнее. Прости меня...
Кельммолчал. Она смотрела на него. И уже не видела своей сказки, ей вообще сталоплевать на себя. Может быть, так можно увидеть человека только в Медиане. Здесьвсе чувства обострены, глаза интуиции сильнее физического зрения. Ивик стиснуларуками колено.
Она видела Кельма. Его почти незаметные узенькие шрамы. Когда-то отделившие егожизнь нормального, веселого парня, преуспевающего гэйна и молодого писателя, отвсего последующего, от всей дальнейшей жизни... другой. Проклятой. Где он вродебы и жил. И работал вроде бы. И был как все, даже лучше других во многом. Ноникогда уже не мог стать нормальным. Есть вещи, которые нельзя забыть. Можно лижить сломанным? Да, можно. Можно ли выздороветь? Вряд ли. И почему-то всядальнейшая жизнь после этого - лишь увеличение боли. И за каждую мимолетнуюрадость придется платить. И все, что возможно отнять, будет отнято. Можновпадать в отчаяние, можно спиться, можно не сдаваться, стиснув зубы, вставатьснова и снова, можно скрыть эту боль, но положения это не изменит. Не изменит.
Исейчас это делает с ним она, Ивик.
Это ее, и только ее вина. Она влюбилась. Она позволила себе... да, онапозволила себе показать это. Симпатию к нему. Любовь. Поманить. Зайти оченьдалеко. Дать надежду. И теперь... Интересно, что чувствует палач, который режетпо живому, и ощущает под руками выгнувшееся, бьющееся в безумной судороге тело,хлещущую в сознание боль, боль, ничего, кроме боли... Ивик видела людей,которым это нравилось. Она никогда не могла это понять, но знала, что такоевозможно. Сейчас она делала это сама.
Но он выдержит. Он уже многое выдержал, и он гэйн, ему не привыкать. А дети...Марк...
Ивик вскочила. Вскинула руку, и воздух разрезала грозная молния - до самогозенита, молния не гасла, она горела черно-алым пламенем, она разъедалаатмосферу, смертоносная, страшная...
Кельм встал. Шагнул к ней.
Ивик опустила руку. Молния исчезла. Ивик не могла смотреть в глаза Кельма.
--Прости меня... это моя вина. Прости. Пожалуйста.
Она заплакала. Кельм сделал еще шаг. Ивик уткнулась в его плечо. Обхватиларуками. Зарыдала. Кельм осторожно гладил ее по затылку, похлопывал по спине.
--Не плачь, - сказал он. И голос его, привычно-спокойный, обыденный, подействовалотрезвляюще.
--Не надо, Ивик. Ты хорошая. Не плачь.
-Знаешь, - прошептала она, - не понимаю я вот чего... почему меня не убило вовремя штурма. Ведь многих же убило. Ну что Ему стоило, а? Почему?
--Ивик, перестань, пожалуйста. Жизнь не кончается. Еще не хватало умирать.Выжили, и слава Богу. Будем жить дальше. Ничего.
--Если честно, я не знаю, как жить без тебя.
--Ивик... в мире вообще много боли.
--Я не знаю, как без тебя... но если я уйду от него.. пойми, он же ни разу, ниразу мне даже не пожелал плохого. Он... он меня любит. Марк. Я ему обещала. Этопредательство.
--Не предавать иногда очень трудно, - сказал Кельм, - если бы это было легко! Этоиногда не то, что трудно - это вообще невозможно, и потом смотришь назад идумаешь - как это я смог-то вообще? Но все равно нельзя предавать.
--Ты понимаешь?
--Да.
Он отпустил ее. Оторвался.
--Иди домой, Ивик. След еще есть.
--Кель... ради чего жить... зачем?
--Я тоже тогда не знал, зачем жить. Просто так. Понимаешь? Просто живи. Ничего ненадо, просто живи. Потом, может быть, поймешь, зачем.
Они молчали. Ивик не в силах была сдвинуться с места. Уйти домой, как он велел.Но ей стало легче. А потом Кельм тихо сказал.
--А я буду любить тебя. Просто так. Ты не запретишь мне. И никто не запретит. Я тебене буду надоедать. Но я все равно буду любить тебя.
... Ивик услышала возню за дверью. Нехорошо все-таки валяться. Она спустиланоги с кровати.
Женя сидела на кухне, лицо ее осунулось, побледнело, и выглядело все еще злым инедовольным. Она буркнула "доброе утро" и уткнулась носом в свойновенький эйтрон, который Ивик получила для нее в распределителе.
--Извини, я что-то продрыхла долго, - Ивик заглянула в кастрюлю. Марк оставил ейнемного каши, - ты завтракала?
--Да.
Женя с треском захлопнула крышку эйтрона. Ивик поставила на стол тарелку,искоса поглядывая на землянку. Все еще дуется? Прошло это у нее или нет?
После Верса Женя очень сильно изменилась. Ивик даже думала какое-то время, чтоона все бросит и куда-нибудь уйдет. В Версе Женю продержали неделю...
"Я все понимаю, но так-то ведь тоже нельзя с людьми", - сказала онанаконец, и Ивик вздохнула с облегчением, поняв, что Женя не уйдет. Объяснять,что и почему, было бесполезно. Ивик прекрасно представляла, как следователи Версаобращаются с людьми. Она сама пару раз попадала на проверку. Это былоомерзительно. Но невозможно ожидать, что Женю возьмут в квенсен вообще безпроверки. Вероятность того, что она завербована дарайцами, конечно, есть. Ивиксама не могла опровергнуть эту вероятность. Чем - только своей интуицией? Этонесерьезно.
--Сходим сегодня в распределитель, - сказала Ивик, - картошки надо взять. Вдвоемпойдем. Я понесу мешок, а ты возьмешь еще хлеба и молока.
--У вас тут как в совке... - сказала Женя.
--Не знаю - сказала Ивик, - но у нас будет лучше. Уверяю тебя, будет лучше. Вмоем детстве, например, было намного беднее в распределителях...
--Угу, - кивнула Женя и отвернулась, барабаня пальцами по подоконнику.
--Слушай, - не выдержала Ивик, - я что-то не пойму... ты обижаешься, Жень?
Женя бросила на нее взгляд искоса, из-под светлых бровей.
--У тебя вид такой, - сказала Ивик. Женя вздохнула. Открыла эйтрон.
--Ты все еще из-за Верса, из-за проверки этой?
--Понимаешь, - сказала Женя, глядя в монитор, - я вот думаю, что наверное, ямазохистка. Никогда не подозревала, но наверное. Нормальный человек так себявести не может.
--Ну нормальный по триманским критериям... или дарайским...
--Да по любым! Извини, опять же, не обижайся, но... ты несколько лет за мнойнаблюдала. Как я писаю и какаю. Как я трахаюсь. Тебе даже не стыдно! Ты даже неизвинилась ни разу. Без моего ведома, просто так, ради своих целей. Мало того,ты сломала мне жизнь, разлучила меня с любимым человеком, сломала мне ногу,добилась, чтобы меня выгнали с нормальной работы...
Женя бросила взгляд на Ивик. Та молчала, положив ложку, опустив глаза.
--Потом все вот это. Понимаешь, ты можешь говорить про дарайцев все, что угодно,но они мне ничего плохого не сделали. Наоборот, дали денег, вылечили ногу. Ясебе шапку нормальную купила! И матери лекарство. Ты же меня притащила на этубазу, и там был этот кошмар, это же ужас, ты знаешь, я там блевала прямо напол, в госпитале этом, шендак, я никогда не думала, что раны так кошмарновыглядят! И думаешь, хоть кого-нибудь это волновало? И вообще вся эта война,ужас, я никогда не забуду. Ну ладно, повоевали, все хорошо. И что потом? Менятащат в этот Верс и там, - Женю непритворно передернуло, - как будто якакая-то... проститутка... преступник! И вообще у вас тут все так. Отношение кчеловеку - хуже некуда. Убожество...
Она замолчала. Ивик выскребла тарелку. Пошла за кастрюлей, снова уселась истала вычищать остатки со дна. Каша была вкусная.
--Ты договаривай, - сказала она спокойно. Женя вздохнула.
--И я все это терплю. Все абсолютно. Это нормально? И еще смотрю, не перепуталали я дату в повестке, когда в квенсен ехать. Ну ладно, предположим, может, вытут все долбанутые, вас с детства воспитывают в патриотическом духе, вы всерветесь в герои Родину защищать... но мне-то это даже и не Родина никакимбоком! Ни по крови, никак. И не христианка я ни разу. Сама не знаю, во что яверю. И все равно я это терплю, соглашаюсь и не ухожу никуда. Это нормально?
--Нормально, - спокойно сказала Ивик. Женя тяжело вздохнула.
--Ну ты меня успокоила, да... А вообще знаешь почему я терплю?
--Почему?
--Потому что знаю, о чем ты меня сейчас спросишь.
Ивик улыбнулась.
--Правильно, я и хотела спросить, но вижу, что ты такая мрачная, и неловко стало.Ты вчерашнюю главу закончила? Дашь посмотреть?
--Дам, - покорно ответила Женя и протянула ей раскрытый эйтрон.
"Потому что всем от меня было что-то нужно... тоже было что-то нужно. Итам меня тоже никто не жалел, знаешь. Хоть и по-другому. Только им всем было отменя нужно другое - чтобы я была правильной дочкой, закончила институт, вышлазамуж и нарожала внуков, чтобы у меня была сумочка за тридцать тысяч и маникюриз салона, а то уважать не будут, чтобы я умела таинственно улыбаться иопускать ресницы, чтобы я не мешала, чтобы я правильно умела целоваться, чтобыя не допускала ляпов в редактуре, чтобы я дала кому-нибудь или наоборот, недала... Нет, были и те, кто читал мои вещи, но их мало, и это все было такневажно, несущественно. По сравнению со всем остальным. А вам от меня нужно -только вот это... и это все перевешивает. Понимаешь? Ради этого, оказывается, и