Невидимый мистер Грин
Ужасный мистер Грин
Для всех всегда незрим.
Случись где злодеянье,
Растает как дыханье.
На месте преступленья
Он вроде привиденья.
Где смерть — там носит грим
Ужасный мистер Грин.
Пролог. Вечер с Семеркой Разгадчиков
Осень, 1939
— Пожалуйста, все смотрим на меня и улыбаемся, — сказал фотограф. — Замерли. — За двадцать лет съемок невест и новорожденных он сделался равнодушным к выражениям человеческих лиц, улыбались те или нет. Ему нужна была всего лишь правильная композиция. Семь розовых капелек хорошо различались на матовом стекле его камеры. Он нырнул под накидку.
Одна из капелек вела себя неподобающе. Она перевернулась, показав лысый затылок. Остальные шестеро смотрели прямо.
— Очень хорошо. Пожалуйста, замерли... — Что-то было не так. Фотограф вынырнул из-под накидки и взглянул еще раз.
Один из Семерки Разгадчиков — старикашка с седыми усами — сгорбился на стуле и опустил голову: между лопатками торчала деревянная рукоятка разделочного ножа.
— Господи! — прошептал фотограф.
Никто не двигался. На секунду все оторопели. Затем один из них протянул руку и мягко потрепал старика за плечо.
— Довольно, сэр Тони. Мы хотим побыстрее закончить с этим.
Старик выпрямился, потянулся через плечо и достал до рукоятки бутафорского ножа. Мило улыбаясь, он сказал:
— Я подумал, было бы не плохо сфотографироваться с жертвой. Мы ведь как-никак клуб расследования убийств.
Женщина среди собравшихся пыталась подавить смех, а двое юношей стонали и гримасничали. Каким-то образом фотографу все же удалось призвать их к порядку.
— Замерли, — повторил он. Клуб расследования убийств, говорите? Время от времени фотограф воображал себя в хорошем двойном убийстве топором в The News of the World{1} но вряд ли думал, что окажется в клубе, где будут запросто обсуждать подобные вещи.
Всему есть место под луной, не так ли? Вот этим, регулярно собирающимся в приватных апартаментах ресторана «Альберто», тоже. Если они настолько увлечены кровавыми, шокирующими убийствами, зачем сидят и рассуждают об этом, хлебая дорогой алкоголь? Чтобы на них пялились официанты? С таким же успехом можно поехать в Gaumont{2} и посмотреть кинохронику — там этого добра навалом: Испания, Абиссиния, а теперь еще и Чехословакия. Разбомбленные синагоги и длинная безликая вереница спасающихся беженцев.
Сейчас, присмотревшись, он находил в этих лицах нечто странное. Они не гармонировали друг с другом. Семерка Разгадчиков могла состоять из беженцев разных мастей, которых объединяло только совместное бегство от военной катастрофы. Было еще что-то в их лицах, что-то мрачное, чего он не мог разобрать.
— Замерли. — Он вгляделся отдельно в каждое лицо и попытался представить напротив него имя, указанное в его книге заказов. Старый джентльмен, сэр Тони — это сэр Энтони Фитч. Двое юношей, должно быть, Латимер и Портман. Кто-то сказал, что один из них клерк-стажер в адвокатской конторе, другой — студент-химик в Лондонском университете.
Девушка? Обыкновенная блондинка (в этом платье особенно), как бы экзотично ни звучало ее имя: Доротея Фараон. Мужчина средних лет с армейскими усами, наверное, майор Стоукс. А этот амбал, подозрительно косящийся на камеру, словно гангстер, должно быть, мистер Дэнби, полицейский констебль. Наконец, полноватый женственный молодой человек с длинными волосами. Он настоял на том, чтобы позировать в профиль, размахивая своим портсигаром. Его звали Хайд.
— Все молодцы, всем спасибо.
Сэр Тони предложил фотографу выпить. Тот попросил «Басс»{3}, получил его и быстро выпил, натягивая макинтош. К нему подрулил Джервейс Хайд и попытался отвлечь на минутку беседой об искусстве фотографии.
— ...сам художник, знаете ли. Поэтому некоторым образом могу авторитетно заявить, что фотография разрушила старую структуру эго, жесткий «практицизм» искусства и оставила живопись свободной для исследования пластических форм id{4} мира.
— Id мира?
— Мир подсознательных видений, царство темных фантазий и глубоко укоренившихся комплексов. Где ненависть, страх и желание лишь маски...
Рыгнув, фотограф подхватил футляр с фотокамерой и взвалил на плечи штатив.
— Я прошу прощения... Успеть бы на автобус...
— Конечно. — Хайд повернулся к мисс Фараон: — Я как раз объяснял нашему другу...
Внизу светился теплый и желтый ресторан. Скрипач играл последним клиентам, молодой паре, которая, видимо, хотела, чтобы он ушел. В глубине древний эспрессо- автомат... шипел и икал. Думая о дожде на улице, фотограф решил задержаться и выпить кофе.
Скрипач посмотрел на свои наручные часы, а официант шагнул вперед, чтобы придержать дверь.
— Доброй ночи, синьор!
— Доброй ночи. — Низко надвинув шляпу, фотограф поспешил выйти под дождь. Пока он добирался до автобусной остановки, лица Семерки Разгадчиков начали стираться в его памяти. Он думал о старом сэре Тони с бутафорским кинжалом в спине, думал о лицах тех, кто был шокирован увиденным, и тех, кому розыгрыш откровенно не понравился...
Однако на одном лице, он помнил точно, промелькнуло выражение, которое немец назвал бы Schadenfreude{5}, но фотографу пришлось довольствоваться «дьявольской усмешкой». Один из Семерки втайне торжествовал над «телом» сэра Энтони Фитча. Но кто именно?
У фотографа была плохая память на лица.
Доротея Фараон затеяла лекцию «Холмс и дедукция». Пока молодые люди расставляли стулья, майор составил компанию сэру Тони у камина.
— Удивительная вещь — убийство, — сказал сэр Тони.
— А? Что?
— Я имею в виду то, что объединило всех нас. Я заметил, как фотограф разглядывал нашу группу, должно быть, думая, что попал в общество ненормальных.
Майор Стоукс бросил через всю комнату взгляд на Джервейса Хайда.
— Некоторые, — заметил он, — перещеголяли остальных в плане ненормальности. Этот парень в бархатной куртке —уж точно.
— Да, но разве не все мы немного... того? Где еще, майор, можно встретить лондонского бобби, адвокатского клерка, баронета, отставного военного, дочь зеленщика и... богемного эксцентрика, не говоря уже о студенте-химике — собравшихся в одном месте за обсуждением одного предмета?
Но майор не слушал. Он снова, по обыкновению, что-то строчил в своей записной книжке. Сэр Тони протянул тонкие кисти к огню, развлекая себя мыслями о воображаемых убийствах.
Семерка Разгадчиков, вынужден был признать он, как наспех собранная дорожная сумка, напоминала классический набор подозреваемых в убийстве. Они происходили из разных слоев общества, отличались воспитанием, деньгами, возрастом. Включая пол, добавил он, глядя на Доротею. Лакомый кусочек, бездарно растрачивающая себя на этих неряшливых молодчиков. Эх, сбросить бы ему сейчас лет сорок... Но всех их объединяло убийство. Великий уравнитель, подумал он. Демократия смерти.
Конечно, свело их не реальное, а вымышленное. Убийство для Семерки Разгадчиков означало «запертую комнату» или деревенский дом, отрезанный снегом. Оно означало секретные шифры, переодевание, яды, не оставляющие следов, и шелковое пенджабское лассо. Оно означало Огюста Дюпена (пенковая трубка и размышления), Шерлока Холмса (наркотики и дедукция), патера Брауна (благочестие и проницательность). Оно означало подозреваемых с ложными алиби, должным образом уводящие в сторону улики, откровения в зале судебных заседаний. Оно означало проблему переписанного завещания; проблему головы с вмятиной от каминной решетки; и проблему того критического момента, когда подозреваемые собираются вместе, и гаснет свет...
Убийство означало игру с правилами.
Игру, подумал сэр Тони. Конечно. Вот почему мы воспринимаем ее так серьезно. Каждый по-своему но все ее воспринимают на самом деле очень серьезно.
Сквозь полузакрытые веки он смотрел на лица своих товарищей по псевдопреступлениям.
Майор Эдгар Стоукс в свои сорок выглядел как типичный отставной офицер. Спортивными в этом напыщенном индюке были только коротко подстриженные усы да отрывистая манера речи. В редких случаях он баловал себя двойным виски, превращаясь в высокомерного крикуна с типично казарменной нетерпимостью. Но помимо странной скрытности в его характере присутствовали откровенно не милитаристские черты. Например, его записная книжка. Окружив себя секретностью, он все время что-то заносил в нее и записывал, отрицая, что это дневник или наброски рассказа, а на любые просьбы ознакомиться с ее содержимым, уводил разговор в сторону.
Многое можно было бы списать на его интерес к шифрам и шпионским романам, он по своей натуре мог быть просто скрытным человеком, но теперь сэр Тони знал другое.
Недавно баронету посчастливилось заглянуть в записную книжку через плечо майора Стоукса. И он увидел бессмысленную череду букв и символов.
— Интересный способ ведения записей, — сказал он. — Что-то вроде шифра, да?
Записная книжка тут же захлопнулась со звуком ружейного выстрела.
— Никто не давал вам права подсматривать.
— Ну что вы, майор, в самом деле. Все мы знаем о вашей всепоглощающей страсти к шпионам, секретным кодам и романам Эрика Эмблера.
— Это не имеет никакого отношения к беллетристике. — Майор огляделся по сторонам в поисках лишних ушей. — Это делается в интересах государства.
— Серьезно? Почему же вы не хотите посвятить меня в это?
— Можете улыбаться сколько угодно, но вышло так, что я работаю над списком потенциальных иностранных агентов в Лондоне. Красных агентов. Выходцев из Восточной Европы. Так называемых «беженцев».