Помимо сиреневого, он купил ещё одно платье – тоже слишком яркое, изумрудно-зелёное. По счастью, длинное, из плотной ткани. Обычной, не из Гримгоста. И подозреваю, что скупил бы полмагазина – судя по азарту в глазах. Кажется, его останавливало лишь то, что мы всё-таки были в путешествии и нельзя было слишком нагружать Клыка.
Мои ноги под платьем нежно трогали и грели новые чулки. Ткань была такая нежная и шелковистая на ощупь, что я ни на чём другом не могла сконцентрироваться.
Бьёрн, судя по лицу, тоже.
Так же молча он купил мне у ближайшего лотошника здоровенный, ещё тёплый пирожок и сунул в руку.
- Спасибо!.. – прошептала я и отвела глаза. Светлые пряди моих волос падали из-под отороченного мехом капюшона и рассыпались по груди волнами. На изысканной вышивке нового плаща, скреплённого серебряной фибулой в виде листка, смотрелись до удивления красиво.
Наверное, такая одежда любую сделает симпатичной.
Я робко подняла взгляд на мужа. Он почему-то избегал очень уж на меня смотреть с тех пор, как мы вышли из лавки ужасно довольного мэтра. Только думал о чём-то сосредоточенного. Я сильно подозревала, что о моих чулках.
- Теперь идём вон туда! – он потащил меня к самому последнему, стоящему чуть-чуть особняком, прилавку.
Когда я увидела выложенные на нём ряды поблескивающих под стеклом украшений… затормозила обеими ногами.
- Не-не-не-нет! – пробормотала в панике, сжимая упоительно пахнущий вареньем пирожок. – Я туда даже не подойду, ты меня не заставишь!
Я так не могу! Я не привыкла.
На меня никто никогда не тратил денег.
Мы с бабушкой шили мне одежду сами, перешивали из её старых платьев. Она была красавица в юности, говорил дед, и очень любила наряжаться, на чердаке нашего старого домика в пыльных сундуках было много тряпок. Если отрезать то, что побила моль, можно было скроить и…
- Спорим, заставлю? – угрожающим тоном поинтересовался муж. И впился в меня таким взглядом, что мне стало страшно на минуту. Потому что он выглядел так, будто в случае неповиновения готов взвалить меня на плечо и потащить, куда велено. У меня по спине побежали мурашки. Я предприняла ещё одну попытку избежать неизбежного.
- Ну зачем? Не надо… это уже слишком…
- Как это зачем? - приподнял бровь он. – Потому что я так хочу. Мне нравится видеть, как у тебя загораются глаза. И вообще, привыкай! Ты не можешь ходить в обносках. Хочешь опозорить имя своего мужа?
Я вздохнула.
Запрещённый приём.
Конечно, раз надо для нашего спектакля, то надо.
…И всё-таки на прилавок я старалась не смотреть. Потому что возле каждого украшения на бумажных ярлычках были тщательно выведены красной тушью цифры. А счёту и письму меня дед обучил. Голова начала кружиться, как только я увидела цену на самом крохотном колечке. Поэтому я отвела глаза и замолчала, будто в рот воды набрала. А что? Подойти, подошла. А выбирать меня под страхом смертной казни не заставят.
Почему-то было ужасно стыдно тратить на себя деньги. Меня охватывал самый настоящий ступор. Чтобы как-то спрятать невыносимое смущение, я принялась оглядываться по сторонам – лавка ювелира была последней в ряду, и по правую руку от нас открывался полутёмный переулок, узкий, как ущелье, укрытый сгущающимися сумерками. Трех… нет, четырёхэтажные каменные дома! Высокие, как горы. Я такого никогда в жизни не видела.
Я пялилась на них, нервно переминаясь с ноги на ногу. Пирожок есть не решалась – было страшно, что закапаю вареньем новую одежду. Вот доберёмся до ночлега, сниму всё это… скорей бы уже!
Бьёрн как на зло никуда не спешил и рассматривал прилавок, а заодно неторопливо беседовал с продавцом. Оказалось, что сухонький седой старичок в очках живёт в Каупанге с самого рождения и неплохо знает историю города. Стремясь угодить богатому покупателю, он болтал как заведённый и с радостью отвечал на вопросы моего мужа. Я почти не слушала, сонная от усталости и впечатлений, лишь ловила краем уха доносящиеся обрывки разговора.
- …Как идет торговля, почтенный?
- Да не так чтобы бойко, господин! Вот стою допоздна, чтоб случайно клиента не пропустить. Уж пожалейте мою подагру, купите барышне своей что-нибудь…
- Что так?
- Ну как вам сказать… Пустеет наш Каупанг. Раньше тут пересекались торговые пути из северных гор на юг, да и асы не брезговали привозить свои товары. А иногда к нам попадали даже чудесные изделия йотунов… но с тех пор, как рядом с нами отгремела та ужасная война… всё разладилось.
- Что за война? – Насторожился Бьёрн.
Мужчины. Вечно им интересно про кровь, оружие и убийства. Люди всегда из-за чего-нибудь друг с другом воюют. Главное же, что война давно закончилась!
Я быстро потеряла нить беседы.
А потом мой сонный взгляд уловил какое-то движение в тёмном переулке. Я даже проснулась. Очень быстро поняла, что это. И сердце сжалось.
Мальчишка. Тощий, оборванный, ужасно грязный. Он смотрел на мой пирожок такими глазами…
Я знала эти глаза. У меня самой бывали такие же. Когда ты не ел несколько дней и что угодно отдашь за кусок.
Я протянула руку с едой.
Он испуганно отпрянул.
Боится. Кажется, его подманивать придётся. Как брошенного котёнка.
Я осторожно ступила вперёд, стараясь двигаться медленно, плавно, без лишних движений.
Мальчишка отступил и спрятался за угол.
Ещё бы! Такой громила рядом со мной, ещё и с мечом. Я бы тоже на его месте испугалась.
Я на цыпочках пошла вперёд. Сейчас живо его достану…
В переулке было плохо видно, но движение я уловила. Завернула за угол…
И крик замер у меня на губах. Когда их зажала грубая лапа. Пирожок выпал из разжавшихся пальцев и свалился в грязь.
- Умница, малец. Лови за труды! – просипели над ухом свистящим шёпотом.
- Спасибо, дядька!
Мальчик поймал монетку на лету, ловко подобрал ещё и пирожок, а потом скрылся в узкой щели меж домов. В тёмном проулке мы остались одни – я и тот, кто грубо стискивал меня руками сзади, закрывал рот, не давая позвать на помощь.
Сперва я подумала, что это Фенрир.
Но потом поняла, как сильно ошиблась. По смертельному ужасу, который сковал всё тело. Сейчас всё на свете бы отдала, чтоб это и правда был тот ас. От него я не испытывала такого и подавно.
Запоздало осознаю, кто на самом деле следил за нами всё это время.
- Что, фиалочка моя? Не дождалась? Отдала свой цветочек, который я так берёг, не пойми кому? Ну, теперь ты за это поплатишься.
Под нос мне сунули грязную тряпку, от которой в нос ударило резкой вонью. Я невольно вдохнула удушающий аромат, земля качнулась под ногами, и я соскользнула в беспамятство.
Глава 19
Глава 19
Мутит. Ужасно.
Всё тело налито тяжестью и совершенно меня не слушается.
Звон в ушах, металлический привкус во рту. Ужасно жжёт кожу на запястье. Там, где брачный браслет. Мне же нельзя… удаляться от второго браслета… но кажется, если даже моя рука совсем сгорит от этой боли, это будет меньшая из моих бед.
Память возвращается, а с ней возвращается смертельный ужас.
Мои веки плотно сомкнуты, нет сил открыть глаза. Пытаюсь прислушаться к ощущениям… меня всю трясёт, как будто…
О господи.
Стук копыт по мёрзлой земле.
Я на лошади. Меня перекинули через круп коня, будто мешок с зерном, и везут куда-то. Значит, теперь точно погибла.
Если Ципион взял с собой лошадь в город… привратник же говорил, с лошадями можно. А барсу запретили. На своих двоих Бьёрн ни за что меня не догонит.
В голове звенит, и попытки думать дальше отзываются острой болью. Пытаюсь сосредоточиться и заставить разум проясниться. Надо придумать что-нибудь! Теперь я могу надеяться только на себя. Может, получится спрыгнуть с лошади на ходу?
А дальше что?
От такого, как он, не сбежать. Если ему хватило упорства и сумасшествия идти за мной так далеко… Охотнику этой ночью удалась загонная охота. Охотники с детства учатся днями и неделями преследовать желанную добычу. До тех пор, пока она не выдохнется. Не утратит бдительность. А потом – один, последний бросок. И новая голова прибита к стене в доме Охотника. Новая шкура становится подстилкой под его ногами.
Паника подступила неудержимой волной, спутала мысли, оставив одно звериное желание бежать как можно дальше. Я так ярко и остро вспомнила подзабытое уже чувство, которое всегда охватывало меня рядом с этим человеком – капкана, сжимающего на тебе стальные челюсти, капкана, из которого нет выхода… что резко дёрнулась всем телом, едва не свалившись.
Может, если б у меня получилось, я бы попросту сломала бы себе шею под копытами лошади.
Но меня грубо схватили за одежду и поправили, как сползающую поклажу.
- Проснулась, цветочек? Это хорошо, - просипел где-то над моей головой знакомый голос. Очень довольный голос.
- Пусти меня. Ты не имеешь права. Я замужем теперь, - с трудом проговорила я обветренными, потрескавшимися губами. От неудобного положения кровь прилила к голове, и в ушах стоял дикий шум. Голос не слушался. Но Ципион услышал.
- А мне плевать уже! Скажу, сдох он, муженёк твой. А вдовушку утешать никакому Охотнику не зазорно. И только попробуй, дрянь, только рот раскрыть, что не по доброй воле отдаёшься! Я от тебя места живого не оставлю. Пожалеешь, что на свет родилась. Ты моя теперь, поняла? Поняла, сказал?!
Он схватил меня за плечо и встряхнул, так что на мгновение я подумала, что сбросит, если продолжу артачиться. Наверное, в этом и был замысел. Напугать, сломать. Как делал всегда.
Я зажмурилась крепче.
- Есть только один мужчина, которому я принадлежу. Буду принадлежать всегда. И это не ты.
Пальцы на моём плече сжались так, что даже через одежду я ощутила их, как когти стервятника, впивающиеся в добычу.
- Та-ак, значит… а я смотрю, мы осмелели! Голосок прорезался. Ну да ничего! И не таких объезжал. Так даже интересней.
Он вдруг резко натянул поводья. Лошадь встала как вкопанная.