Но Фрейя совершенно точно как огня боялась всякий «телячьих нежностей». Поэтому я не стала благодарить. Вместо этого улыбнулась.
- Ты ведь тоже одинока? Такая же, как я. У тебя тоже нет подруг. Никого, кроме одного-единственного человека, в котором вся жизнь. Как и у меня. Я права? Так может… попробуем подружиться?
Фрейя посмотрела на меня, как на идиотку.
- Нет, она точно сумасшедшая! Пойду-ка я тоже отсюда поскорей. А то, кажется, сумасшествие этой блаженной дурочки заразно. На какое-то мгновение мне даже захотелось согласиться.
Она продолжала строить лицо суровой воительницы… но на долю секунды на губах промелькнула озорная улыбка. Которая совершенно его меняла и делала похожим на лицо юной совсем и беззаботной девчонки. Которой она, наверное, была когда-то. Так давно, что уже позабыла, каково это.
Фрейя наскоро пробормотала указания насчёт того, что я могу пользоваться на этом этаже всем, что найду. А потом подхватила с пола доспех, и её вынесло из моей комнаты со скоростью северного ветра.
Но и когда за ней закрылся проём в ледяной стене, я продолжала улыбаться.
Подружимся. Обязательно.
***
Хоть я уже и с ног валилась после всех переживаний и утомительного путешествия, сначала решила осмотреть свою «клетку», в которой мне предстояло прожить ближайшую неделю. «И это как минимум», - грустно добавил внутренний голос. Я затолкала его подальше.
Как и воспоминания о Бьёрне. Сейчас, когда меня наконец-то оставили одну, они всё сильнее пытались прорваться ко мне. А это было слишком больно. Я и так держалась всё это время, как могла. Иначе меня бы, наверное, парализовало от этой боли.
Никогда раньше я не подозревала, что можно так скучать и тосковать по другому человеку.
Воспоминания о недолгом времени, проведённом рядом, о его руках, его словах, его прикосновениях… они были постоянно рядом, будто тихий шёпот волн, который не слышно, когда его заглушают другие звуки.
А вот теперь вокруг меня наконец-то тишина. И я слышу этот шёпот так отчётливо, будто любимый мужчина снова рядом.
Я коснулась кончиками пальцев губ. Они до сих пор помнили терпкий вкус моего первого поцелуя.
Ведь я даже не успела насытиться им как следует! Нас оторвали друг от друга. Но сердце плакало и отчаянно тянулась обратно.
Думает ли он обо мне? Испытывает ли хоть малую толику того, что я к нему?
Кажется, у меня будет шанс узнать не раньше, чем истечёт эта проклятая неделя. Фенрир наверняка не зря просил так много. Он знает, чего стоит путь по этим горным лабиринтам.
Я бросила грустный взгляд за окно. Где совсем стемнело, и лишь ветер яростно швырял туда-сюда горсти холодных снежных хлопьев в темноте. Потолок осветился изнутри магическим голубоватым светом. Подушки и снежно-пушистое одеяло – белым. Будто приглашая лечь и уснуть. Но я никак не могла расслабиться, изнутри грызла тревога. Я постоянно безотчётно прислушивалась.
На секунду снаружи будто послышался какой-то звук.
Я понимала, что это глупо, но ничего не могла с собой поделать – бросилась на балкон, и стояла там, вцепившись леденеющими пальцами в перила. Ветер яростно вцепился мне в волосы, трепля их в потоке снега, а я с бешено колотящимся сердцем вглядывалась во тьму. До тех пор, пока суровые горные ветра не пробрали меня окончательно до костей. Пришлось вернуться. Плотно закрыть дверь, отсекая метель и стужу.
За время, что я, как дура, провела там, на полу намело.
Разочарование было так велико, что я разревелась. Было слишком обидно. За мою глупую надежду, которая, несмотря ни на что, всколыхнулась в сердце. Ведь знала же, что рано! Что не может быть он. И всё равно сердце отчаянно рванулось навстречу.
В конце концов я сердито стёрлы слёзы и решила что-то срочно сделать, чтоб не сходить с ума.
Отправилась искать обещанную уборную с ванной. Смыть соль со щёк и усталость с тела особенно хотелось.
За множеством дверей, что открывались из господской спальни, скрывались и обширный гардероб с бесконечными рядами платьев, мерцающих складками невесомых тканей и серебра инеистой вышивки. И кладовые с уходящими ввысь полками, вплавленными прямо в лёд стен, на которых помещались коробки, ящики, свитки старинных документов, какие-то металлические приборы и множество ещё вещей, назначение которых мне было неизвестно. И желанная уборная, в которой особенно долго пришлось поломать голову, чтобы освоиться. Так всё было сложно устроено, непривычно и утончённо. И ванная комната, в которой я чуть было не отчаялась, пока не нашла, на какие-такие кристаллы надо жать, чтоб прозрачная выемка в полу размером с хороший пруд наполнилась водой.
У меня всё время получалась ледяная, так что хотелось уже махнуть рукой, и купаться в ней. Подумаешь, закалюсь ещё немного. Стирала ж в проруби в обжигающей холодом воде всю зиму, и ничего… но в конце концов, один из округлых гранёных кристаллов, вплавленных в стену на уровне живота, на прикосновение осветился розовым. И очень скоро от воды пошёл пар. Я не представляла, как не тает заговорённый лёд, и в очередной раз поразилась мастерству древних магов Гримгоста.
…Правда, стоило мне подойти к воде, и она вся подёрнулась коркой хрустящего льда.
Я долго билась над загадкой и не понимала, что происходит. Пока не догадалась снять с шеи чёрный камень и отложить подальше.
Вода при моём приближении остывать прекратила.
Зато стал стремительно покрываться трещинами тот участок пола, на который я додумалась положить свой амулет. К счастью, я вовремя отошла от испуга и сообразила закутать его в несколько слоёв одежды, - и лишь тогда безобразие прекратилось. Не хватало ещё пол проломить и упасть на голову Фенриру, на нижний этаж! Вот это бы я отплатила добром на добро, если б сломала ему родовую башню в первую же ночь пребывания.
В конце концов, помыться с горем пополам удалось. Но целое море горячей воды не порадовало так, как могло, потому что в голову тут же полезли непрошенные воспоминания.
О Бьёрне и нашем купании в таверне. О крохотной медной ванной, которую делили по очереди.
Почему-то особенно настырно донимали воспоминания о почти обнажённом мужском теле и жгучем взгляде с высоты, когда Бьёрн раздевался, заставляя меня смотреть.
Вода вокруг меня едва не вскипела, и я решила завязывать с купанием.
По счастью, ума хватило заранее взять с собой чистую одежду. Утащила самое невзрачное и скромное из того, что нашлось в гардеробе бывшей хозяйки. Правда, она явно любила красивые вещи, а муж баловал её не только цветами. Потому что даже «самое скромное» - это была ночная сорочка на тонких кружевных лямках, из невесомой серебристой ткани, расшитой у подола такими изысканными узорами в переливчатой россыпи хрустальных брызг, что эту одежду мне было даже страшно надевать, чтоб не испортить. Но влезать обратно в запылённые с дороги тряпки не хотелось, и скрепя сердце, я переоделась.
А когда вошла обратно в спальню, увидела, что дверь на балкон снова открыта.
Ледяной ветер коснулся обнажённых плеч.
Ворох одежды выпал из ослабевших рук.
- Клык, жди здесь! Можешь понадобиться в любую минуту. Только ни звука чтоб.
Отрывочные команды. Тихие.
Суровый голос. До боли знакомый и родной настолько, что в первый миг мне кажется – я-таки умудрилась сойти с ума в ледяном безмолвии этой магической башни.
Мой взгляд растерянно смотрит в пустоту…
А потом в ней медленно проявляются очертания высокой фигуры в чёрном.
Бьёрн стоит неподвижно прямо посреди спальни, и это тёмное пятно кажется совершенно чужеродным в царстве прозрачного льда. Резким движением откидывает капюшон плаща. В его волосах – лёд. На щеках капли тающего снега. А в синих глазах… настороженно ждущая бездна. В которую я лечу, умирая от холода, с которым она меня встречает.
- Как ты сюда попал? – спрашиваю первое, что пришло на ум, лишь бы разрушить молчание, с которым он смотрит, молчание, которое убивает меня с каждой секундой.
- Ничего особенного. Напоил ещё и Клыка зельем невидимости. Надеюсь, Гордевид никогда не узнает, какую прорву склянок пришлось на него извести. Иначе никогда мне больше ни одной не сварит.
- Вы… прямо по стене? – спрашиваю очевидное. Бьёрн стоит от меня в нескольких шагах, не шевелясь. И почему-то не торопится сокращать дистанцию, хотя больше всего на свете мне хочется, чтоб прижал к себе – до хруста костей, до боли. Так сильно, как я помнила. А он почему-то стоит чёрной недвижной скалой в полумраке, освещённом лишь мерцанием магических огней.
- Да. Без когтей моего барса это было бы проблематично, - сдержанно отвечает Бьёрн, пока его взгляд внимательно изучает меня, скользя по телу.
Закусив губу, я жду, что скажет дальше. У меня самой закончились слова.
- Значит, ты у нас, оказывается, принцесса… получается, в защите ненастоящего мужа больше не нуждаешься. И договор тебе ни к чему.
Его сухое «ненастоящий муж» бьёт меня наотмашь, как ударом.
Бьёрн делает, наконец, шаг ко мне. Обветренное лицо, тени усталости под глазами. Я не представляю, какой подвиг он совершил, добравшись сюда так быстро. И почему… говорит со мною сейчас так, будто мы чужие.
Неужели потому, что это так и есть? А остальное я себе всё придумала?
Ещё шаг. И ещё.
Запрокидываю лицо. Я уже успела забыть, какой он высокий. Хочется пальцами стереть с его тёмных бровей ледяную росу.
Но я не решаюсь даже пошевелиться.
Встречаю жёсткий с прищуром синий взгляд своим – растерянным. Когда Бьёрн роняет небрежно:
- Я тут побродил по стене, послушал, о чём трепалась местная охрана. Не просветишь – что это за слухи о скорой свадьбе наследницы престола с Белым волком Гримгоста? Говорят, счастливая невеста буквально онемела от восторга. И слова не сказала против.
Глава 25
Глава 25
Растерянно смотрю на Бьёрна, и теперь наконец-то до меня доходит, почему он так отстраненно говорит со мной.