ЯГДФЕЛЬД Григорий Борисович родился в 1908 году в Петербурге. Драматург, сценарист, детский писатель. Автор 30 фильмов. Его имя упомянуто в печально известном постановлении ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда" и „Ленинград"», в связи с чем он преследовался властями. Живет в Ленинграде.
Нет повести печальнее на свете,
чем повесть о Ромео и Джульетте.
Шекспир
В двадцать один час тринадцать минут по времени Гринвичского меридиана, которое показали круглые часы в радиостудии, диктор поправил очки и, склонившись над пультом с кнопками, прочел мягким, обольстительным баритоном текст, отпечатанный на машинке и удостоверенный печатями с начала и конца страницы: «Сегодня в Ленинграде и Ленинградской области сохранится теплая, сухая погода без осадков. Мы передавали прогноз погоды. Читал Утченко».
Резкий свет снизу подчеркивал его некрасивое лицо. Он включил в полумраке студии мазурку Шопена и, немного послушав, неслышно поднялся, спустился с лестницы, сопровождаемый хрустальными нотками, получил на вешалке плащ и шляпу, вышел на улицу — дождь, как из ведра!
Мазурка погасла. Утченко грустно улыбнулся, снял очки — протереть...
Улица расплывалась в дрожащих огнях... Блески фонарей отражались в лужах, вздрагивающих от огней...
Утченко надел очки.
Теперь улица больше походила на себя. Она тонула в дожде и сумерках, Люди укрылись в подворотнях.
В окнах горели зеленые и оранжевые огни. Дома были похожи на картинную галерею, где в рамах светились загадочные картинки чужой, неизвестной жизни...
Какая-то девушка подошла к стеклу... По-птичьи вскинула голову и посмотрела на небо, на мгновение повторив композицию Ботичелли, и скрылась в комнате.
Утченко подождал, не сводя мечтательных глаз с окна... Но девушка больше не появилась.
Он поднял воротник и медленно, не спуская глаз с окон, пошел по улице.
Уличные фонари играли с его тенью, передавая друг другу... И тень то складывалась и пропадала, то вытягивалась.
Теперь он был ростом в четыре этажа. Его голова покачивалась среди труб и антенн, похожих на метелки, которые потеряли ведьмы, возвращаясь с Лысой горы.
В окне, под крышей, появилась девочка с косичками. Прижав нос к стеклу, полосатому от дождя, она глядели круглыми глазами на странного, некрасивого человека, похожего на диковинную рыбу в аквариуме...
Вспыхнули фары машины, и тени ожили, почернели...
Человечек поднял руку, поиграл пальцами... на стене дома появилась громадная тень зайца... Заяц ростом со слона попрыгал и превратился в козу. А потом в неизвестное, удивительное существо...
Девочка глядела, склонив голову набок.
Утченко тоже склонил голову набок и, прижав палец ко рту, таинственно подмигнул девочке.
Она смотрела на него как завороженная, и вдруг исчезла. Чьи-то руки утащили ее в глубину комнаты.
Утченко вздохнул и поднял руку еще выше. Там, под карнизом крыши, сидели нахохлившиеся воробьи.
Тень руки погладила их, но они не пошевелились.
Он двинулся дальше.
Теперь тень от ого головы покачивалась в чьей-то квартире, среди горшков с цветами.
Это был бал за чужими окнами. Порывом доносились и исчезали звуки музыки... Тени танцевали...
– Прощайте,— прошептал Утченко.
Он и его тень церемонно приподняли шляпы и двинулись дальше...
Тут же, около Филармонии, на него налетело какое-то существо под зонтиком.
Он только успел прошептать «извините», как существо забилось на его груди бабочкой...
Незнакомка на бегу зацепилась за его пуговицу.
Она в отчаянии шептала:
– Ах, как я опаздываю... Ах, как я опаздываю,— совсем как кролик из «Алисы в стране чудес», что опаздывал на крокет к герцогине...
Она так торопилась, что не бросила на Утченко ни одного взгляда... только на пуговицу, за которую зацепилась...
А он все время говорил «извините» и смотрел на ее ресницы, трепещущие и такие длинные, что они его чуть не задевали... И на ее светлые волосы... И на круглые, испуганные глаза...
Когда он хотел в последний раз сказать «извините» — незнакомка отцепилась от пуговицы и помчалась наискосок, через площадь Искусств, к саду, перескакивая через лужи и размахивая маленьким чемоданчиком,
Утченко робко последовал за ней, то останавливаясь, то мчась со всех ног...
Сад Искусств был пуст.
Только на одной скамейке, не замечая дождя, сидела парочка...
Незнакомка на бегу оглянулась.
Утченко тут же спрятался за памятник Пушкину.
А когда выглянул, он увидел, как девушка, промчавшись вдоль Малого оперного театра, юркнула, сложив зонтик, в боковое парадное у канала Грибоедова.
Сквозь пелену дождя светились старинные фонари театра... Утченко подошел к парадной, где было написано «Служебный вход».
Театр звенел и светился изнутри, словно огромная музыкальная табакерка...
Утченко постоял у двери и медленно пошел к главному входу...
Утченко задумчиво смотрел на афишу:
Тихая, пленительная музыка доносилась из театра — афиша пела медными, струнными, деревянными голосами...
Король Флорестиан Семнадцатый сегодня давал бал в честь принцессы Авроры! И кого только не было среди гостей — и Волк, и Кот в сапогах, и Голубая Птица, и Красная Шапочка, и Карабас, и Принцы, и Ослиная Кожа! Одних фей было одиннадцать!
И все они проступали сквозь афишу, делая Утченко какие-то таинственные знаки...
Светились старинные фонари сквозь пелену дождя...
………………..Что-то...
Что спрятано пока во тьме,
Не зародится с нынешнего бала?
Безвременно укоротит мне жизнь
Виной каких-то страшных обстоятельств!.. –
– прошептал Утченко.
Музыка бала тянула в театр.
Но тот, что направляет мой корабль,
Уж поднял паруса. Друзья, войдемте...
И Утченко вошел в вестибюль.
Двери на бал охраняли капельдинерши. Некоторые дремали, скрестив руки на груди, а некоторые вязали.
И они никого не пускали в царство сказки на бал, который уже кончался.
Началось третье действие, и окошечко кассы было закрыто.
А над ним висела печатная надпись: «Билеты все проданы».
Там, в глубине за окошком, дремала кассирша.
А так пленительно звала музыка!
Утченко грустно постоял перед кассой, а затем тихо постучал в окошко.
Кассирша встрепенулась, откусила от яблока и начала считать на счетах.
Он тихо постучал еще раз.
И тут, как чертик из табакерки, вылетела жующая голова с огромным шиньоном:
– Черным по белому, – прошипела она. – Черным по белому – нет билетов!
И скрылась.
Утченко всунул голову в окошечко и пристально поглядел на кассиршу, носом к носу.
Бриллиантовые капли дождя стекали с его воротника.
– Ыв яакат яарбод,— тихо сказал он, что на детском языке «задом наперед» значило «Вы такая добрая...»
– Что? Что? — встрепенулась кассирша. Она не помнила своего детства.
– Тен ил акителиб? Ен етижакто в итсонзебюл? (Нет ли билетика, не откажите в любезности.)
– Интурист, – догадалась кассирша, сладко улыбнулась и взбила шиньон. Она вытащила из папки билет, оставленный на всякий случай для какого-нибудь высокого гостя.
– Два рубля тридцать копеек, – сказала она так громко, как говорят с иностранцами, чтобы они поняли.
И показала на пальцах – два и еще три раза по десять пальцев.
Интурист, по-видимому, не знал наших денег. Он высыпал на тарелочку перед кассой несколько бумажек и серебряных монет.
И кассирша вынула билет из секретной тетрадки, пошипела на печать, как змея, хлопнула печатью по билету в первом ряду и любезно протянула билет иностранцу.
– Обисапс,— сказал иностранец и прижал к сердцу шляпу.
Он стоял перед вешалкой, которая чуть не падала под множеством шляп и пальто. На полу сушились разноцветные зонтики, похожие на поваленные грибы.
Усатый гардеробщик неодобрительно тряс плащ и шляпу запоздалого зрителя. Брызги попали на билетершу. Она высунулась из зала, где гремела музыка. Билетерша замахала обеими руками на Утченко и, показав вверх, скрылась. Утченко поднялся по лестнице, мимо зеркал, выше, и тихо постучал в ложу бельэтажа.
– Ч-шш,— с порывом музыки выглянула из ложи другая билетерша и захлопнула перед его носом дверь, вместе с музыкой.
Утченко постоял перед дверью, взбежал на самый верх и на цыпочках вошел на галерку.
Не было ни одного свободного места.
Зрители, не отрываясь, смотрели на сцену, где далеко внизу, под нежные звуки арф король праздновал свадьбу принцессы Авроры.
Утченко сел на ступеньках, в проходе.
На него, оторвавшись от старинного перламутрового бинокля на длинной ручке, строго покосилась старая дама.
Он снял очки, протер и надел на нос. Но он был близорук и видел только разноцветные пятна, как в калейдоскопе.
Пятна менялись местами и танцевали под мазурку.
Он вздохнул.
Старая дама неодобрительно фыркнула и сунула ему бинокль. Утченко встал и поклонился даме.
– Сядьте! – зашикали на него вокруг.
Утченко виновато сел и приложил бинокль к глазам наоборот. Крошечная, яркая картинка переливалась далеко внизу, будто он глядел с межпланетного корабля на неизвестную, сказочную планету.
Под тихую, словно во сне, музыку, за игрушечным оркестром куклы в костюмах семнадцатого века веселились на балу.
Сначала Кот в сапогах преследовал крошечную Белую кошечку... Потом Золушка потеряла хрустальную туфельку и принц ее нашел. Здесь были все гости из сказок Перро: и Ослиная Кожа, и принцесса Флорина, и Голубая Птица, и Мальчик-с-Пальчик с братьями, и Людоед, и Серый Волк, и Красная Шапочка! Ожили иллюстрации прелестных книжек!