Он отвечает не сразу.
— А как же твои обеты?
— Я… помню про обеты. Я не буду их нарушать. Я… просто… Останься?
Сжимаю перекладину под ладонью до боли. Обломанные концы щепки, в которой побывали кошачьи когти, впиваются в кожу.
Он спускается лбом мне на плечо. И — это искушение слишком велико, удержаться не могу никакими силами! — подставляет снова лохматую голову под мою ладонь.
Говорит глухо:
— Не могу. У меня свои обязательства. Останусь на несколько дней, быть может. Пока не приму решение. А теперь иди уже, Ив! Потому что, если ты думаешь, я железный — это далеко не так.
Моя рука падает.
Я ведь тоже не железная, чужак.
Кое-как выпутываюсь из объятий, которые он все-таки разжимает нехотя, отворачиваюсь, и поспешно выбираюсь по лестнице туда, к свету.
Чтобы он не успел увидеть моих слёз.
Глава 6
Последующие два часа я честно пропадала на огороде, как и было велено.
Зато таких идеально прополотых грядок теперь точно нет ни у кого во всём Таарне! Запыхавшаяся, лохматая, злая, я обрушила все свои эмоции на несчастные сорняки. Обрубая нещадно тяпкой на длинной, отполированной ладонями ручке каждый-каждый выросший не на своём месте корешок и стебелёк.
Вот так! Всё правильно!
Каждый должен быть на своём месте.
У каждого в жизни своя грядка, а если выросло не там, где надо, вырвем с корнем и страдать не будем.
Вздрогнула, когда заметила периферийным зрением кота, который неслышно вышел из хижины и стоял в стороне, пялился на меня. Понятия не имею, как долго.
Я украдкой вытерла ресницы, натянула улыбку на искусанные губы и повернулась к нему.
— На ужин — морковно-редисочный салат! И только попробуй сказать, что такое не ешь, потому что больше я ничего приготовить не успею!
Чужак не отвечает, подходит ближе.
Увы, но по-моему, моя бравада его не обманула. Он с опаской смотрит на моё лицо, склонив настороженно голову набок. И я понимаю, что котик проверяет, я ещё плачу, или уже нет. Что он заметил всё-таки, в каком состоянии выползала из подпола.
А ещё понимаю, что кажется, он боится моих слёз. Странный такой! Ничего не боится, а этого — да.
Моя улыбка гаснет.
Не знаю, как подступиться к слишком важному разговору. Но и так слишком долго откладывала.
Когда я не знаю, как решить проблему, я обычно пру напролом.
— Что у тебя к моему брату?
Его лицо каменеет.
— Тебе ни к чему знать.
— Ты… собираешься причинить ему вред?
Медлит с ответом слишком долго, у меня сердце обливается кровью. Опускаю голову. Веки снова щиплет. Изо всех сил пытаюсь не реветь. Глупая ты, Ив. Непроходимая дура. Сама себя загнала в безвыходную ситуацию. Какие бы решения теперь не принимала, всё будет неправильным.
Кот смотрит на меня и злится.
— Пр-р-р-роклятье, Ив! Ты же понимаешь, что теперь не смогу. Как мне будет дальше жить, зная, что одна мелкая плакса потом все глаза себе выплачет?
Из меня как будто весь воздух выбили.
Резко, с усилием, заставляю себя втянуть хоть немного в лёгкие. А потом так и не могу сдержать порыва — тяпка падает куда-то в грядку бархатцев, я делаю шаг вперёд, обнимаю своего кота за руку, прижимаюсь к ней всем телом и трусь мокрой щекой о плечо.
Он фырчит и вырывает руку из моих неуклюжих объятий.
— Отстань! Надо мне и правда отсюда побыстрее делать ноги. Сам на себя уже становлюсь не похож. Тьфу, размяк! Того и гляди начну жрать твои редиски.
Я ужасно смущаюсь, принимаюсь торопливо искать тяпку в кружевных зарослях зелёной листвы, из которой тут и там торчат оранжевые венчики. Наконец, выуживаю её и поднимаю в вертикальное положение.
Кот никуда не уходит, наблюдает за моими странными телодвижениями.
А я понятия не имею, чем заполнить слишком странную и неловкую паузу.
— Ты не голоден? Там брат гостинцев притащил… ой!
Понимаю, что ляпнула не то, когда серебристые глаза стреляют в меня злыми искрами.
— Думаешь, я к ним притронусь?
Решаю деликатно обойти молчанием тему о том, кто съел все персики.
А он сцепляет пальцы в замок, потягивается, хрустит, и в глазах появляется кровожадное выражение.
— Я лучше пойду, поохочусь!
Тяпка во второй раз падает у меня из рук.
Он ее поднимает сам и аккуратно ставит к стене хижины. Вздыхает, замечая панику на моём лице.
— На зайцев. Только на зайцев, малыш. Не дрейфь!
Протягивает руку, осторожно ловит мою щёку в чашу своей ладони, гладит большим пальцем украдкой.
А затем, поколебавшись, склоняется ко мне. Накрывает своей тенью.
Целует коротким нежным поцелуем. Задерживается — ровно одно длинное мгновение, прежде чем оторваться от моих губ. А глаза серьёзные-серьёзные.
Это больше не поцелуй-соблазнение.
Это — поцелуй-нежность.
Поцелуй-прощание. И обещание вернуться скоро.
Меня этот лёгкий, невинный, почти будничный поцелуй бьёт в самое сердце, не могу пошевелиться. Оказывается, мы с ним вот так просто и незаметно перешагнули эту черту? Когда я даже не знаю его имени, но мы уже — не чужие люди. Этому нет названия, кто мы друг для друга. Но он уже знает, что имеет право вот так в любое время меня целовать. А я принимаю это как само собой разумеющееся.
Чужак уходит в сторону леса грациозной кошачьей походкой.
А я остаюсь стоять как столб и смотрю в его убийственно-красивую спину.
Прежде, чем выйти за калитку, он развязывает узел на поясе и одним движением небрежно закидывает простыню на забор, чтобы надеть по возвращении.
С двухсекундной задержкой я отворачиваюсь, краснея кончиками ушей.
Потом бросаю короткий взгляд через плечо. Потом скорее отворачиваюсь обратно, краснея теперь уже вся до корней волос.
Ну мне же нужен новый материал для моей тетрадки наблюдений, в конце концов!
Я успеваю и салат приготовить, и овощи стушить, и даже полы помыть во всей хижине — кажется, чужак не только поохотиться вышел. То ли бродит вокруг, думает, то ли разведывает обстановку. В любом случае, с каждой минутой ожидания градус моей тревоги повышается, грозя пробить максимальную отметку моей внутренней шкалы.
Бегаю украдкой к окну каждые две минуты — и всё равно пропускаю момент.
Да уж, это не мой брат с его тяжеловесной походкой и громкими сапогами!
Кот подкрадывается на мягких лапах, как и положено коту — и его возвращение я обнаруживаю только, когда мне прямо на ухо мурлычат:
— Я дома!..
Подскакиваю от неожиданности и чуть не даю ему поварёшкой в лоб.
Он прыгает в сторону, что-то бурча себе под нос про слишком травмоопасных девушек. А в руках снова дохлая живность — в этот раз голодный кошак припёр из лесу барсука. Мысленно прошу у матери-природы прощения за то, что привечаю это ненасытное существо у себя дома. Ну да ничего, всё равно же скоро уходить собрался. Есть надежда, что к тому времени не всю живность мне в округе сожрёт.
— Ты бы вышла! Буду его свежевать, ещё чего доброго, в обморок хлопнешься.
Отворачиваюсь поскорее, давя дурноту, а сама решаю, что приготовить заодно и кашу на утро — вполне себе неплохая идея.
— Потерплю как-нибудь.
Я не хочу терять время рядом.
— Тогда признавайся, где у тебя сковородки спрятаны? Не кухня, а какой-то склад того, что не поместилось в лаборатории. Ты уверена, например, что заспиртованным ящерицам место среди банок с крупой?
— Они больше никуда не помещались, — оправдываюсь извиняющимся тоном, а сама пытаюсь судорожно вспомнить, куда запихнула сковородку. Я всё как-то варю, да тушу. Вредная жареная еда у меня крайне редко бывает. Но похоже, в комплекте с вредным котом — без вариантов.
— А, вспомнила! Под печкой валяются.
Я наклонилась и долго копалась, чтобы достать… а когда разогнулась и обернулась торжественно вручить… натолкнулась на такой кошачий взгляд, судя по которому, про ужин там уже благополучно забыто.
Так.
Очередной пункт в тетрадку наблюдений.
Ни под каким видом не поворачиваться к врагу тылом. Тылы всегда должны быть защищены.
— Спасибо! — мурлычет хищно сверкающий глазами кот, делает шаг, вытаскивает из моих ослабевших пальцев сковороду и аккуратно откладывает её в стороночку. — Ты, кстати, сажей перемазалась. Я помогу.
И прежде, чем успеваю пикнуть, меня надёжно фиксируют за талию две быстрые лапы, чтоб не рыпалась, а наглая кошачья морда склоняется ко мне — и протяжным движением слизывает что-то с левой щеки.
Я охаю.
Упираюсь ладонями ему в грудь.
— П-печку растопить теперь надо…
— Растопим, не переживай. Ещё жарче станет.
— Я… розмарина тебе, кстати, нарвала!
— У-у-мница…
Неспешный поцелуй — куда-то мне под левое ухо. Губы задерживаются там, он зарывается носом в кудрявые завитки светлых волос, выбившиеся из косы.
Лапы тянут ближе. Прижимают животом к животу. Я успеваю порадоваться, что по крайней мере, он не забыл обратно надеть простынь. Радуюсь не долго, потому что до меня вдруг доходит, что это же всего лишь простынь.
Меня накрывает лёгкая волна паники.
Которая подозрительно смешана с колкими искрами предвкушения во всём теле — и это и есть то, чего я боюсь больше всего. Котик-то мой не страшный, скорее наоборот. Притягательный до умопомрачения. А вот моя собственная реакция на его близость…
И лучше бы мне сейчас задуматься о последствиях, если потеряю голову.
— Так… когда ты, говоришь, решил собираться?
— М-м-м? — содержательно уточняет котик, который слишком занят тем, чтобы тщательно убирать волосы с моей шеи.
Откидываю голову, оставляю коту побольше свободного места, справляться с моими волосами. Надо же помогать ближнему, меня с детства учили. Опираюсь ладонями о край печи за своей спиной. Замечательно — теперь буду не только в саже, а ещё и в побелке… впрочем, эти стены меня какой только не видели, даже розовой.
— Домой. Когда… обратно? Ты хотел подумать.