Мой гость лежит, вытянувшись так, что ноги как раз дотягиваются до самого нижнего изголовья. На правой половине кровати, у самого края, как и обещал. Лежит на спине, неподвижно, как изваяние, с закрытыми глазами и абсолютно спокойным лицом. Заложив руки за голову. Нервно сглатываю от того травмоопасного зрелища, которое представляют собой его рельефные руки в таком положении. Травмоопасного для моего бедного сердечка, которое уже грудную клетку скоро проломит.
А потом мой взгляд сползает, и я решаю, что пожалуй, лучше позорно смыться.
Кот прикрыт одеялом только до половины… и зная его, не факт, что ниже он одетый, хотя бы в простыночку.
Делаю кро-о-о-охотный шажочек назад…
И хищник немедленно поворачивает голову в мою сторону. Открывает глаза, два серебряных блика отражают лунный свет.
— Струсила всё-таки?
Я сжимаю дверную ручку и пытаюсь ответить как можно более уверенным голосом:
— Зашла только спокойной ночи пожелать! Уже ухожу.
В конце концов, можно и правда на коврике. Вон, печка до сих пор не до конца остыла на кухне, так что на полу перед ней вполне…
Он говорит напряженным голосом из полумрака:
— Ив! Я тебе хоть раз давал повод во мне усомниться? Обещаю, что не буду тянуть лапы, куда не следует. Иди сюда, ложись.
И всё-таки на коврике будет холодно.
А под одеялом у кота — тепло.
И я — слишком слабая, чтобы противиться такому соблазну. Тем более, что он и правда… повода усомниться ни разу не давал.
Переступаю порог, мягко закрываю дверь за собой. Скидываю обувь. Босиком по доскам. Поджимаю пальцы на зябнущих ногах. Огибаю кровать, подхожу и закрываю окно. Я мерзлявая, он разве ещё не понял?
Оборачиваюсь и застываю как вкопанная, прижавшись бёдрами к подоконнику.
Кот лежит вполборота, опираясь на локоть и чуть подавшись вперёд. Горячий взгляд жадно обводит очертания моего тела, подсвеченные лунным светом через тонкую ткань сорочки. Пугаюсь, когда понимаю, что вся как на ладони. Обхватываю себя руками. Так и замираю у окна — ни туда, ни сюда.
Он закатывает глаза и откидывается обратно на подушки. Стонет страдальчески в полный голос, уже даже не пытается сделать вид, что спал:
— Иди уже сюда, горе луковое! Хватит трястись! Я же сказал, что не обижу. Хотя… — поднимает руку и потирает переносицу. — Пожалуй, кто кого ещё.
Вспоминаю, как въехала ему сегодня утром локтем, не разобравшись. Почему-то становится смешно, и меня немного отпускает.
Крадучись обхожу кровать снова — к своей половине. Кот следит за моими перемещениями неотрывно, но не двигается. Мне уже даже спать перехотелось совершенно, так сильно мурашит этот взгляд.
Сажусь на краешек, перебрасываю тяжёлую косу через плечо на спину. Откидываю одеяло.
И быстро-быстро, не давая времени себе передумать, забираюсь в постель.
Поворачиваюсь к котику спиной, натягиваю одеяло на плечи, замираю на самом краю, рискуя свалиться. Первое время в сгустившейся тишине слышу только сиплый звук своего частого дыхания. За моей спиной вроде бы никаких подозрительных шевелений не наблюдается.
И я решаю, что вроде бы, пронесло.
В конце концов, я же с ним уже спала в одной постели прошлой ночью, и ничего. Вроде бы. Я виновата, что у меня только одна кровать в доме?..
Сон не идёт.
Лежу, затаив дыхание, и прислушиваюсь, что там сзади.
Чужак то и дело ворочается, натягивая одеяло. Потом раздражённо отбрасывает от себя лишнее, чтобы мне больше досталось. Тяжело, надсадно поскрипывают досочки моей бедной кровати.
Не говорит ни слова. Но я совершенно точно знаю, что тоже не спит.
Я продолжаю лежать на правом боку, не шевелясь, у меня совсем заледенели ноги, и я тоскливо думаю о том, что мечтала же к кому-то под бочок… Но это был бы верх бесстыдства, конечно же, поэтому я ни за что на свете на такой поступок не решусь. И так сегодня проявляю воистину чудеса храбрости.
И тут обострившимся в ночной тишине слухом улавливаю ворчание:
— Да плевать… одним переломом больше, одним меньше!..
Кот одним быстрым движением преодолевает разделяющее нас расстояние, прижимается всем телом сзади, обнимает. Меня накрывает сверху увесистая рука. Я забываю дышать. Только пялюсь распахнутыми от удивления глазами в стену напротив себя. И ловлю волну жара по всему телу сверху вниз. Кажется, простыня на месте, только это совершенно не спасает.
— Но меры предосторожности, пожалуй, не помешают… — бормочет мне в волосы.
И понадёжнее перехватывает мои руки, кладет тяжёлые ладони сверху, переплетает пальцы с моими, надёжно фиксируя. Так точно не рыпнешься и локтями куда попало разбрасываться не сможешь.
Как приличная девушка, я делаю вид, что уже сплю и ничегошеньки не понимаю.
Потому что по-хорошему, должна была бы возмутиться до глубины души.
Но на самом деле, и глубина моей души, и весь остальной организм сейчас оглушительно счастливы и тихо празднуют исполнение маленькой мечты.
Первые пару минут я вся ужасно напряжена, но кот и правда ни в какие неподходящие места не лезет, как и обещал. И я потихоньку расслабляюсь — каждый мускул, каждая клеточка, превращаясь во что-то мягкое, льнущее, готовое принимать любую форму, растекаться и принимать тяжесть мужского тела.
А потом с удивлением чувствую, как и он расслабляется тоже. Значит, ждал, что я буду брыкаться? Не понимал, какой реакции ожидать и тоже прислушивался ко мне всё это время? Это почему-то кажется очень милым.
И снова поддаюсь порыву — сжимаю еле заметно его пальцы, переплетённые с моими.
Он в ответ довольно ворчит что-то в полусне и прижимает к себе крепче. А потом ещё и коленом сверху придавливает. Утыкается лицом мне в волосы, и я чувствую, с каким наслаждением вбирает аромат мёда, луга… меня.
Засыпая, котик становится ужасно тяжёлым. Я, наверное, до утра в лепёшку превращусь. Но даже мысли не возникает попытаться выбраться из плена.
Вот такой, пойманной и обездвиженной, придавленной со всех сторон мирно сопящей тяжестью, я вдруг чувствую себя самой счастливой на свете.
А потом, наконец-то, и правда засыпаю. И спится мне ещё слаще, чем прошлой ночью.
Уже проваливаясь в крепкий сон, делаю в памяти зарубку — как проснусь, руками сильно не махать. На всякий случай… Он мне… непокалеченным нужен… формулу же… доработать обещал…
Чем лучше спал, тем раньше просыпаешься.
Упрямый и несправедливый факт. Потому что наслаждение хорошим сном так хочется растянуть подольше.
Тем утром я просыпаюсь очень-очень рано. Ещё почти темно, рассвет только подкрадывается где-то из-за гор. В комнате — сонный и тёплый полумрак. Одинокая пташка что-то легкомысленно вычирикивает за окном.
Очень чётко и подробно в голове проносятся события вчерашнего дня. Я стараюсь не двигаться и руками тем более не махать. Прислушиваюсь. Чувствую, что котик по-прежнему где-то сзади. Совсем близко. Лежит, не шевелится. Не трогает совсем. Даже не прикасается.
И тоже не спит.
Смотрит на меня.
Взгляд ощущаю так же остро, как прикосновение. Вот обвёл очертание щеки. Вот огладил ухо. Вот пробежался по шее — мурашки вдоль позвоночника не дадут соврать! Вот спустился по неровным волнам полурасплетённой косы вниз…
Ох.
По косе вслед за взглядом пробежали осторожные пальцы. Подушечками, едва касаясь.
Взяли косу за кончик… чтоб пощекотать им шею мне.
— Проснулась, коза? И чего мы, в таком случае, молчим?
Я сердито дёрнула плечом, когда мои же собственные щекотные волосы, повинуясь наглым рукам, принялись терзать меня уже там. Подтянула невесть когда сползшую бретельку на место.
Бархатный вкрадчивый голос продолжает допрос:
— И где моё, спрашивается, доброе утро, м-м-м-м?
— Если хочешь как вчера, то скоро доиграешься и получишь… — бурчу я…
А потом меня переворачивают резко на лопатки.
И придавливают сверху.
И глаза у кота вовсе не игривые. А такие… голодные очень. И тёмные.
— С добрым утром, Ив! — настойчиво повторяет чужак.
Медленно тянется ко мне, гипнотизируя взглядом, чтоб не протестовала. А я уже не могу, даже если и была такая благоразумная мысль.
Прихватывает верхнюю губу горячими губами. Отпускает. Потом нижнюю. Проводит языком между ними, заставляя раскрыться.
Довольно урчит, когда безропотно повинуюсь.
Целует неспешно, жарко, сладко. Мягко пробует языком на вкус. И кажется, чем глубже, тем вкуснее.
А моё сердце стучит, стучит, стучит. Дыхание становится громким — его и моё. Сплетается, становится общим. Томные звуки поцелуев в предутренней тишине — один за другим, перетекают друг в друга, я уже теряю им счёт.
Гладит ладонью по волосам, успокаивает, уговаривает без слов. Сейчас всё будет ещё лучше, малыш.
Бояться не нужно, потому что ты ведь уже поняла, что я не способен тебя обидеть.
Я бродил очень долго такими тёмными тропами, о которых не рассказывают даже в самых страшных сказках.
Я почти умер.
Но ты не пустила раствориться во тьме небытия. Своей слабой, нежной рукой разжала когтистые пальцы смерти, которые сомкнулись уже на моём горле.
Ты увела меня за собой, к свету.
И теперь я забыл, куда шёл.
…Мои глаза закрыты. На несколько долгих, бесконечных мгновений полностью проваливаюсь в ощущения, теряю контроль.
Тяжесть его тела.
Терпкий, лесной запах кожи.
Горячие губы, бережные прикосновения.
Кот начинает неспешно разворачивать одеяло, в котором я совершенно уже запуталась…
…Да уж! Погорячилась я вчера с зарубками в памяти, чтоб локтями не пихаться! Локти пригодились очень даже. Ну я ж не думала тогда, что утро настырный котяра начнёт с того, что зацелует так, что мне едва удастся выбраться из-под него живой и невредимой!
Пятясь задом от кровати, кое-как оправляя подол на коленках, заявляю ему обвиняющим тоном, выставив вперёд указательный палец:
— Так больше продолжаться не может!