Кадык дёрнулся у него на шее.
— Лады.
— Вот и славно. А теперь я опущу нож… Я говорю, я сейчас опущу нож! — повторила с нажимом. Клинок дрогнул, но повиновался. Отлетел чуть в сторону, завис на небольшом отдалении, хищно посверкивая стальным лезвием. — И мы подобру-поздорову с вами распрощаемся.
Прощаться гости не стали.
Опалив напоследок злым взглядом льдисто-голубых глаз, лишившийся части бороды Торн убрался из моего дома, тяжело стуча горными окованными железом сапогами. Следом послушной тенью вышел хмурый черноволосый.
Я проследила через окно, что они точно убрались, оставив со злости всю калитку нараспашку. Меня не на шутку трясло откатом от пережитых эмоций.
Потом задёрнула плотно шторы и бросилась искать.
Найти смогла только потому, что он явно остался стоять посреди кухни и ждал меня, не шевелясь. Слишком уж быстро получилось на втором конце ножа нащупать держащую его руку. Я пробежалась пальцами по напряжённым, просто каменным пальцам, которые стискивали клинок с такой яростью, что я испугалась.
— Отдай… — попросила тихо.
Ещё бы кто меня слушался.
Я подняла левую ладонь, осторожно коснулась пустоты… нащупала твёрдое горячее тело. Отдёрнула руку.
Как непривычно и странно.
— Вот бы узнать, о чём ты молчишь… может, обратно воплотишься?
Но кажется, у чужака были другие планы. Ему очень уж понравилось моё зелье невидимости.
Я вздохнула.
— Когда ты там стоишь злой, невидимый, и с ножом, мне как-то не по себе, знаешь ли.
Нож со свистом пролетел и воткнулся в дальнюю стену кухни рядом с другим.
— Эй! Тебе кто разрешил мои стены портить⁈
А потом откуда-то с подоконника взмыла моя чёрная тетрадь в кожаном переплёте. Следом за ней — чернильница со злым звоном приземлилась мне на стол, чуть не расплескав содержимое.
Кусая губы, я следила за тем, как шелестящие страницы раскрываются на середине. Перо окунается в чернила — и на желтоватой шершавой бумаге быстро появляются размашистые строки, написанные идеально красивым и чётким почерком, глядя на который, мне захотелось умереть от зависти.
«Ещё раз их рядом с тобой увижу — откушу головы!»
Ох, как же мне нравятся, оказывается, ревнивые коты!
Это даже как-то повышает настроение после всех пережитых только что волнений.
И тут следом торопливо добавляется ещё одна строчка, выведенная резкими, злыми движениями пера, царапающего бумагу.
«Какого чёрта ты живёшь одна⁈»
Слежу распахнутыми в удивлении глазами. Сговорились они что ли с моим братом ругаться на меня за это? И вообще, до котика только сейчас дошло? Он что, правда только осознал, что без него я тут была совершенно, полностью, абсолютно в одиночестве? Правда, раньше никогда меня никто не задирал, и ещё большой вопрос, почему эти двое вдруг так обнаглели.
И новая строчка. А почерк далеко не так филигранен и точен, как раньше.
«Ты хотя бы понимаешь, что могло случиться, если бы меня не было рядом⁈»
— Ну… теперь-то я не одна, — срывается с моих губ прежде, чем успеваю остановить. — И ты рядом.
А он подозрительно долго ничего не пишет в ответ.
И до меня, наконец, доходит, почему.
Настроение стремительно летит обратно к минусовой отметке.
— Ненадолго, правда. Ну да ничего. Когда отдохнёшь и уйдёшь, я что-нибудь придумаю. Пойду вон… настоящего себе барса в горах найду. Их там… много бродит. И вообще — твоё какое дело, как я живу? Я тебе никто. Ты вообще меня чуть ли не обвинил, что это я этих двоих уродов за собой привела, по твою душу.
Отворачиваюсь и ухожу к окну, чтоб не увидел, что глаза на мокром месте.
Прячусь за штору и опираюсь кулаками на подоконник. Утыкаюсь носом в холодное стекло и начинаю просто пялиться в окно. Там любимый мой огород, редиска, цветочки, лес… хорошо. Красиво. Замечательно мне тут живётся.
Ну его… пусть уже быстрее катится по своим делам, что ли! Душу мне не рвёт. Вот прям сейчас бы и выметался. Пока зелье действует и можно мимо охотников пройти. А то потом где я ему новое возьму? Ни ингредиентов, ни времени… ни сил и желания делать что-либо вообще.
Штора жалобно скрипит, принимая вторжение.
Хорошо, что невидимку можно вычислять по вот таким косвенным признакам. Надо запомнить.
Плохо, что он вцепился в меня как клещ и никак не хочет оставить в покое. Дать попрактиковаться в таком необходимом мне в скором будущем навыке, как «пострадать в одиночестве». Я, может, настроиться хочу.
А он бесцеремонно моё одиночество нарушает. Подходит сзади, обнимает как-то всем телом сразу, руки упирает в подоконник по обе стороны от моих, касаясь щекотно предплечий, и кладёт голову на плечо.
И надо бы повести плечом, стряхнуть настырного кота — но не получается. Слишком уютно вот так, чувствовать тяжесть подбородка и касание гривы непослушных волос к шее.
А потом прямо передо мной на подоконник плюхается тетрадь. Вспархивает перо, оставляет несколько длинных росчерков.
«Прости. Был не прав. Сорвалось»
«Я так не думаю. Злился не на тебя, на себя»
«За то, что потерял бдительность. За то, что забыл, куда шёл»
Правая рука незримо смыкается на моей талии. Я ощущаю её тепло через одежду.
А перо продолжает скользить по бумаге само по себе.
«Влип я в тебя, малыш. И ни туда, ни сюда. Вот как тебя такую одну оставить?»
«Да ещё шастают тут всякие…»
«И что мне с этим делать, м-м-м?»
Отросшая щетина царапает мне скулу. Я отворачиваюсь, потому что знаю, куда целятся настырные губы.
— Откуда я знаю, что тебе делать? Ты не знаешь, ты и думай. Мне-то что. Я у себя дома. Сидела, сижу, и сидеть буду.
Под ухо мне ткнулся кончик носа.
Короткий смешок. Жар его дыхания опаляет нежную кожу на шее.
Кошусь взглядом на тетрадь.
«Строптивая коза»
Вот же…
Вздыхаю.
— А ты… по-прежнему должен уходить?
Перо медлит, я задерживаю дыхание.
«Должен»
Сердце сжимается. Я думаю, какой бы придумать ответ полегкомысленнее, чтоб не понял, как сильно меня это бьёт… но перо снова врезается в бумагу, прочерчивая дыру насквозь.
«Но, мать твою, точно не прямо сейчас!!»
Обнимавший меня мужчина выпрямляется и резко разрывает объятие.
Где-то за нашими спинами зло звякают ножи.
Смотрю за окно и только сейчас вижу, что к моей калитке подходят трое. Те самые, видимо, которых мой барс заметил еще в самом начале, на дальних горных тропах своим феноменальным зрением.
Вот теперь я их не просто замечаю тоже, но и узнаю.
И с одной стороны, можно было бы с облегчением выдохнуть. Потому что этих я знаю, они хорошие простые парни, одному из них ногу как-то вылечила, у другого мать ко мне обращалась… Но, с другой стороны, не факт, что визит в этот раз пройдёт более безболезненно.
Вполне возможно, что и наоборот.
Потому что третий, Колин, милый и улыбчивый блондин двухметрового роста, сохнет по мне уже лет пять. Он даже ухаживать пытался, ромашки дарил на празднике, как-то аж на танец осмелился приглашать, но я каждый раз тактично и строго объясняла, что друидам ничего такого не положено.
Как выяснилось, оно-то может и не положено, но это когда не пытаются настырно положить. А когда пытаются, да ещё чересчур убедительные личности, то иногда как-то само собой забывается, друид ты или не друид.
В общем, визит этих ребят в теории ничем таким серьёзным не грозит. Мило побеседуем, узнаю, зачем пришли, и отправлю восвояси.
Дело за малым. Убедить кое-кого не прирезать ненароком Колина, который будет как обычно смотреть на меня глазами преданного щенка.
Оборачиваюсь и вижу, что невидимая лапа заботливо раскладывает ножи по столу идеально ровным кружочком, чтоб удобнее было.
Вздыхаю.
Как же мне раньше спокойно и неинтересно жилось, оказывается!
Но делать нечего.
Встаю посреди кухни — сразу в позу «великой грозной друидши», со скрещенными на груди руками, и жду очередных гостей. Надеюсь, это последние на сегодня, иначе мои нервы просто сгорят, как сухостой в лесном пожаре. Хотя понятия не имею, сколько ещё следопытов отправил брат в горы. И сильно подозреваю, что нужные им следы будут обрываться как раз в окрестных лесах. Вряд ли барс, пока меня не было, стёр все. Возле моей хижины постарался, и на том спасибо.
Краем глаза вижу, как из моей тетради отрывается листок — тот самый, на котором были записи слишком красивым почерком, взмывает в воздух, а потом становится мятым комком и вспыхивает ярким пламенем.
На стол осыпается горстка пепла.
Вот же… а прибираться мне потом.
Становится обидно от такой его предусмотрительности. Кот последовательно и методично стирает все следы своего пребывания в моём доме. И в моей жизни.
Вздыхаю.
А потом вздрагиваю, потому что всем телом ощущаю — он прямо за спиной. Макушки касается чужое дыхание. Кажется, кое-кто ещё готовится встречать гостей, но я кожей чувствую кипящую в этом котле и грозящую сорвать крышку ярость. Как он сказал? Злится на себя?
Становится вдруг всё равно. Пусть злится. Раз так хочет уйти — скатертью дорожка.
Предыдущие визитёры запиранием калитки моей не утруждались, поэтому Колин и компания дошли преспокойно до самой двери.
Деликатный стук — как я и думала, эти ребята нормальные, опасаться мне нечего… осталось котику это объяснить. Воздух вокруг меня плавится и уже волнами скоро пойдёт, как над костром размером с поляну.
— Войдите! — кричу погромче, и дверь со скрипом распахивается.
— Ива! Сто лет не виделись.
От неприкрытой радости в глазах Колина меня жалит чувство вины. Он как всегда с открытой душой, а ему тут… нож для разделки мяса и хлебный тесак. И этот, самый длинный, которым я тыквы режу.
Два его спутника мнутся на пороге, не решаются пройти в грязной обуви. Я чуть было не разрешаю им снять ботинки и пройти, но вовремя спохватываюсь. Вдруг тем самым подпишу ребятам смертный приговор.