Но я успеваю в последний момент отпрыгнуть, и с бешено колотящимся сердцем увидеть, как врезается в стену позади меня, мелко колеблясь.
Решаю, что в следующий раз так колдовать буду только после парочки уроков от своего кота. Не то хорош был бы ему подарочек по возвращении! Моё проткнутое посерединочке бездыханное тельце.
— Ах ты гадина! — взвыла старуха…
И у меня сердце уходит в пятки, когда понимаю, что это чудовище в человеческом обличье подносит моего младшего племянника к раскрытому окну.
— Стой, нет! — кричу я.
Но тут происходит что-то очень странное.
Младенец затихает на минуту.
А потом… очертания его тельца как-то незаметно плывут и меняются.
И он обращается в серебристого котёнка с мелкими тёмными пятнышками.
Который впивается остренькими маленькими зубками прямо в руку держащей его старухи.
Взвыв, она выпускает малыша из рук… но того уже подхватывают невидимые ручонки старших братьев. И тащат ко мне.
Повитуха смотрит растерянно, прижимая прокушенную руку к груди.
— Да вы… да я вас…
— Что здесь за шум?
Я оборачиваюсь и вижу на пороге Мэй. Она в чистой белой рубахе и домашней тёмно-зелёной юбке. У неё длинный мокрые тёмные волосы, которые она промокает полотенцем. Я догадываюсь теперь, как старуха всё провернула — якобы «отпустила» молодую мать помыться и предложила посидеть с младенцем. А какая мамочка откажется хотя бы на пять минут побаловать себя горячей водой, пока с ребёнком сидит надёжный человек?
Завидев маму, котёнок тут же превращается обратно в малыша. Возмущённый писк превращается в недовольный вопль.
Бьёрн и Мэлвин суют брата матери в руки и наперебой принимаются тарахтеть и рассказывать, что случилось.
По мере того, как они рассказывают, зелёные глаза Мэй темнеют. А на лице старухи появляется затравленное выражение, как у крысы, которую загнали в угол.
— Та-ак… Ива! А подержи-ка Терри.
Я послушно принимаю на руки сладко пахнущего молоком младенца. Он тут же цепляется ручонками мне за платье и принимается вертеть зажмуренным личиком в поисках того, что я не могу ему дать. На секунду залипаю на это зрелище, в сердце бьёт тёплая волна чего-то странного, чему у меня пока нет времени искать объяснения.
Потому что вокруг творится что-то невообразимое.
— Значит, малыша моего хотела… — говорит Мэй очень и очень ровным и спокойным тоном. Одной рукой гладит по голове Мэлвина, вцепившегося ей в юбку, успокаивает. Другой опирается на плечо старшего сына, который закрывает маму с отчаянным видом.
Старуха ответить не успевает.
Под зелёным взглядом хозяйки дома одна за другой взрываются половицы. От её ног — к повитухе, всё ближе и ближе. Та отскакивает во всю прыть, какую и не ожидаешь от человека её возраста. Вжимается в стену с побелевшим лицом и разинутым ртом.
Зажжённые на столе свечи вспыхивают высоким столбом пламени, а потом чернеют, оплавляются и гаснут.
Истлевают шторы на окнах, осыпаются на пол горстками пепла.
Мэй аккуратно отодвигает сыновей и делает шаг вперёд.
— Не подходи!!! — верещит старуха.
— Тихо. Ребёнка мне напугаешь, — всё так же предельно спокойно говорит Мэй. А потом вскидывает правую руку, и одеяло с постели взмывает ввысь. Бросается на повитуху, подобно живому существу, оплетает змеёй, свивает в кокон.
Да-а-а уж…
А ведь я как-то и подзабыла, почему Мэй у себя на родине скрывалась от Ордена Безликих. И кто именно помог Арну и Гордевиду победить Архимага Империи. Сила этой хрупкой миниатюрной женщины — сила страшная и разрушительная, которую как-то и не подозреваешь, зная её милый и добрый характер. Она никогда ею не пользуется. В Таарне никто даже и не знает, какое грозное оружие на самом деле привёз себе Арн из Империи в качестве жены.
— А вот теперь поговорим, — добавляет Мэй.
Отправляет старших детей спать. Будничным жестом забирает у меня из рук младшенького, присаживается на краю постели и начинает его укачивать. Пока смертельно напуганная повитуха взирает на неё, как на чудовище из преисподней, из своего кокона. Рот ей Мэй предусмотрительно спелёнывать не стала.
Я выдёргиваю из стены ножик, аккуратно кладу его на стол у окна и напускаю на себя вид отъявленной злодейки.
— Да, точно, поговорим!
Старуха совсем сникает.
Мы с невесткой переглядываемся. Ну а что! Не всё же мальчикам нас спасать. В кои-то веки тоже сделаем что-то полезное, пока они шатаются там не пойми где по своим опасным делам, в которые нас не посвящают.
Нет, сначала старуха ещё артачилась. И не хотела отвечать на наши вопросы.
Но потом мы попросили Бьёрна и Мэлвина привести своих котят — единственных представителей этой славной кошачьей породы, которых Арн не забрал с собой в поход.
Но это для нас они были славными котятами. В здоровенных как плошки, насмерть перепуганных глазах повитухи они были те, кто на самом деле. Кого мы отвыкли видеть в животных, с которыми росли с детства, бок о бок.
Снежные барсы Таарна. Величественные, огромные, опасные.
Даже в таком возрасте размером с хорошего телёнка. И клыки у каждого такие, что перекусят руку взрослому человеку, будто сухую веточку.
В общем, мы как следует вдохновили её на откровения.
— За что ты так не любишь моего мужа? — задала самый главный вопрос Мэй.
Я тоже не могла этого понять. С тех пор, как мой брат принял это бремя после смерти нашего отца, с тех пор, как стал «Вождём вождей» Таарна, у него не было ни дня покоя. Всё, ради чего он жил — это благо своего народа.
— Его многие не любят, — прошипела старуха. — Разуй уже глаза, чужестранка!
Это «чужестранка» она выплюнула с такой ненавистью, что мне захотелось извиниться перед Мэй. Она уже столько лет живёт в нашей стране, подарила Таарну троих чудесных сыновей, будущих воинов и защитников, но кажется, кто-то до сих пор не может простить ей акцент и непривычный цвет глаз. Интересно, как часто она чувствовала здесь себя чужой? Ведь она бросила всю свою прошлую жизнь и без колебаний променяла её на моего брата.
Наверное, ей неприятно сейчас, когда вот так в глаза ей заявляют, что она здесь чужая и своей никогда не станет.
С тревогой оглядываюсь на невестку — но Мэй, которая снаружи казалась всегда такой нежной и кроткой, внутри скрывает стальной стержень, она не раз это доказывала. Вот и сейчас даже бровью не повела.
— И за что же его не любят? — продолжила она методично выпытывать информацию, плавно укачивая сына на сгибе локтя.
Старуха замолчала и смотрела упёрто исподлобья.
Я заставила ножик совершить несколько неловких кульбитов в воздухе над её головой. В процессе пару раз чуть не уронила, правда. Но подопытной не обязательно знать, что это вышло случайно, потому что я еще не особенно контролировала непривычную магию.
Бабка вжала голову в плечи и глубже зарылась в спасительный кокон.
— За… за много что! Он… многие в деревне против его вечных идиотских нововведений! И не только в нашей деревне, повсюду в Таарне ропщут! Негоже так непочтительно относиться к священной старине!
Вот теперь я, кажется, начинала понимать.
Дело было не только в жене-чужестранке.
Арн был одним из немногих, кто побывал в Империи и вернулся оттуда без шор на глазах. Кто смог непредвзято посмотреть на иную культуру и иной народ. Переступить через разделявшие нас войны и кровь. Увидеть, что на самом деле не так уж сильно мы различаемся.
Их с Мэй любовь стала лишь следствием этого. Ниточкой, которая сначала соединила два любящих сердца — а потом стала прочной верёвкой, неразрывно связавшей судьбы наших двух народов, когда Арн решил сделать всё, чтобы между нами установился нерушимый мир.
Кажется, не всем в Таарне это было по душе.
Как и то, с какой решительностью мой брат боролся со старыми, отжившими своё традициями. Такими, как поединки за невест, при которых девушка становилась всего лишь трофеем победителя. Такими, как… запрет для друидов любить и заводить семью.
Такими, как ненавидеть Империю и считать её жителей исчадиями ада.
— Твой брат — никчёмный вождь, друидка! — зашипела старуха. — Мы были так близки к победе над проклятой Империей! А он остановил войну в шаге от неё! Не дал праведной каре небес обрушится на головы этим чудовищам!
— Они — не чудовища! — вырвалось у меня невольно.
Вспышками в памяти — образы и эмоции. Серебристый взгляд, ленивая улыбка, кошачья грация… прыжок через окровавленные стёкла чтобы спасти детей чужого тебе народа…
— Что ты понимаешь, дитя! — снисходительно протянула старуха, глядя на меня, как на душевнобольную. — От рук этих извергов у меня погибла вся семья! Муж! Двое сыновей! Разве ты, нерожавшая, можешь понять боль женщины, которая подарила жизнь, растила своих детей, чувствовала их радость и грусть, как свои, будто твои дети — это части твоего собственного тела… а потом их у тебя просто забрали⁈ И даже могилы не осталось, на которую можно было прийти?.. Одно только бескрайнее поле, на котором пали наши светлые мальчики, и мальчики твоей соседки, и твоей подруги, и в соседней деревне, и в другой, и половине из этих ребят ты помогала появиться на свет собственными руками, а теперь им не суждено никогда зачать собственных сыновей… нет, нет им прощенья! Пусть Империя горит в пекле!.
Она смотрела на нас поочерёдно полубезумными глазами. И слёзы катились у неё из глаз, стекали по морщинистому лицу.
У меня комок в горле застрял.
Мэй теснее прижала к себе сына.
— И всё, что мы могли, это отомстить за них! А твой брат… он отнял у нас победу. Отнял у нас право на месть! Но ничего. Скоро у нас будет другой вождь. Достойный! Правильный! Почитающий предков! Он поведет наш народ к заслуженной победе. И мы сполна отомстим за наших павших. Когда обратим их города в руины и посыпем солью их поля.
Я подошла к ней ближе и посмотрела прямо в прозрачно-голубые, выцветшие от слёз глаза.