тся Сен–Бом, в Южной Франции в 63 г. н. э., в возрасте шестидесяти лет[1058].
Возвратившись из седьмого Крестового похода, в котором принимал участие король Луи IX, некий Жан де Жуанвиль в 1254 г. написал, что они “пришли в город Аикс в Провансе воздать почести славной Магдалене… Мы поехали в местечко под названием Бом, на очень крутой и скалистой горе, на которой, как говорили, долго жила в месте уединения святая Магдалена”[1059].
“В течение столетий после ее смерти наследие Марии оставалось самой большой угрозой напуганной церкви, которая предпочла мессианское ослабление апостольской последовательности, — писал Гарднер. — Наивысшая активность культа Магдалены была, в конечном счете, сосредоточена в замке Рен‑де–Шато в Лангедоке”[1060].
Есть заслуживающие внимания утверждения, что, возможно, в этой же области было более убедительное свидетельство, чем истории о Магдалене. Согласно Бейдженту, Ли и Линкольну, тот же Жуанвиль писал, что его друг Луи IX однажды рассказывал ему о том времени, когда командиры катаров подошли к командующему папской армии и тайно спросили: “Не хочет ли он пойти посмотреть на тело нашего Бога, ставшего плотью и кровью в руках священников”[1061].
В дополнение к легендам о Марии и перевоплощении у катаров очень сильной была вера в странствующего проповедника по имени Питер Валдес из Лиона. Его последователи, известные как валдезианцы, прочитали в священных писаниях, переведенных на их собственный, народный оккитанский, и верили, что личное призвание проповедовать является более важным, чем учение церкви. Они также не терпели кровопролития, даже спровоцированного церковью или государством. Когда валдезианцы отказались прекратить открыто проповедовать, они были отлучены от церкви и высланы из Лиона официальными местными представителями церкви.
Многие верили, что катары были созданы болгарским священником по имени Богомол, чья богомольная секта была широко распространена по всей Византийской империи. Богомолы отвергали многие положения ортодоксальной церкви, например мессы, евхаристию, чудеса и пророчества Ветхого Завета, крещение, брак и духовенство. “Они верили, что физический мир был творением дьявола и, соответственно, злом, — писал Костен. — Они создали у себя богатую мифологию “сотворения и падения”, служившую заменой многому тому, что они не признавали в Библии. Эти дуалисты соглашались с необходимостью создания доброго Бога, но полагали, что сатана вылепил из этого мир и материальные тела людей, заманивая в ловушку дух ангела в материальные тела, начиная с Адама, или обладая глиной, оживленной добрым Богом”[1062].
Однако авторы Пикнетт и Принц возражают, что все верования катаров произошли от богомолов. Они цитируют исследование Юрия Стоянова, писавшего: “Учение Марии Магдалены как “жены” или “возлюбленной” Христа является, кроме того, истинной катарской традицией, не имеющей ничего сходного в доктринах богомолов”[1063].
Какой бы ни была правда, эти верования катаров развивались на протяжении длительного периода времени, как и противодействие, этим учениям. Независимо от каких бы то ни было соглашений папские власти, наконец, приняли решение, что надо что‑то делать в отношении реликвий, сокровищ или писем, возможно скрываемых в Лангедоке.
Альбигойский крестовый поход
После объявленной французским королем Филиппом II борьбы с ересью, по настоянию Папы Римского Иннокентия III, начиная с 1209 г., катаров выслеживали и истребляли в течение периода, названного Альбигойским крестовым походом. Катаров иногда называли альбигойцами вследствие их большой численности в главном городе Лангедока Альби. В этой операции не принимали участия рыцари тамплиеры.
Это была долгая, жестокая и кровавая кампания, которая завершилась в 1229 г., однако не была окончательно решена до падения крепости Монсегур в 1244 г. И даже тогда церкви не удалось полностью нейтрализовать еретические взгляды катаров. В Лангедоке, согласно некоторым авторам, и по сей день остается некоторая инстинктивная настороженность и недоверие к церкви и государству.
Спустя некоторое время, после избрания Папой Римским, Иннокентий III попытался оказать духовное давление на катаров, которое, однако, не увенчалось успехом. Человек, чьей самой большой мечтой было возглавить великий Крестовый поход с целью захвата Святой Земли, Папа Римский должен был согласиться на Крестовый поход в Лангедок, где знатные люди и остальное население не должны были быть обеспокоены участью простых и безобидных катаров.
Стараясь преуменьшить влияние рыцарей, участвующих в кампании, церковь длительное время проводила политику, известную как “мир Господень”. Основываясь на союзе между церковью и военными, этот “мир” имел целью дать возможность церковным властям осуществлять постоянный контроль за любой военной деятельностью.
“Агентством, которому следовало поддерживать “мир” в Лангедоке, был Орден тамплиеров. Он должен был брать небольшой налог на каждого вола в хозяйстве крестьян, — писал Костен. — Практически нет свидетельств, чтобы тамплиеры прилагали усилия для укрепления “мира”[1064].
Не добившись успеха в антикатарской кампании и подчинении тамплиеров, папа римский Иннокентий III в 1204 г. решил, что настало время действовать. Он начал писать французскому королю Филиппу–Августу, убеждая того предпринять шаги против южных еретиков. Он также настроил Раймона VI, графа Тулузского, отлученного от церкви предшественником, после того как Раймон выразил несогласие поддержать Крестовый поход. Несмотря на согласие Раймона, никакие действия практически не предпринимались.
Раймон вновь был отлучен от церкви за неудачные действия против катаров, и когда представитель Папы Римского встретился с ним на Рождество в 1207 г. для того, чтобы обсудить этот вопрос, люди Раймона убили этого представителя. Пресытившись такой ситуацией, Папа Римский Иннокентий III предпринял практические меры относительно начала Крестового похода.
Тогда, как сегодня, это расценивается как война между христианами, в то время многие люди, особенно вне Лангедока, считали ее войной против смертельного внутреннего врага. Папе Римскому Крестовый поход был необходим не только чтобы подчинить ересь, но и продемонстрировать власть церкви над упрямыми светскими лидерами подобно Раймону.
Иннокентий III обещал статус участника Крестового похода любому, кто примкнет к его армии. Это означало как прощение всех грехов, совершенных в жизни, так и долю в любых грабежах. “Многие видели возможность нажиться за счет грабежей и, примкнув, не были разочарованы, — писал Костен. — В целом, тем не менее, участники похода прежде всего мотивировали свое участие религиозным рвением” [1065].
Вскоре армия Папы Римского, “самая большая когда‑либо собранная в христианском мире”, сосредоточилась в Лионе под командованием Арно–Амальрика, где было много знати и епископов.
Как только эта мощная сила, около тридцати тысяч человек, двинулась в Ронскую долину, Раймон передумал и решил присоединяться. После заверения, что присоединится к Крестовому походу, Раймон был примирен с церковью, ему пообещали больше на него не нападать.
Первая крупная атака была осуществлена на город Безьер. Здесь, несмотря на призывы их епископа сдаться, горожане решили оказать сопротивление. Согласно автору Костену, изголодавшиеся по грабежам наемники штурмовали ворота города, к ним примкнули солдаты, действовавшие без приказов. “Церковь и город подверглись разграблению, а жители — казням. Не пощадили никого: ни религиозных деятелей, ни женщин и детей, которых убивали прямо в церквях, — писал он. — Когда командиры завладели награбленным, город был сожжен дотла”[1066]. Согласно официальному сообщению, двадцать тысяч жителей были убиты.
Именно в Безьене Арно–Амальрик на вопрос, как его войска отличали католиков от еретиков, ответил: “Убивали всех, Бог знает своих людей”.
После резни в Безьере город за городом по всему Лангедоку сдавался папской армии без борьбы. Необузданной была и внутренняя борьба, поскольку жители старались превзойти друг друга в выдаче известных и подозреваемых еретиков. В городе Кастр катары, выданные армии, были прилюдно сожжены, что постоянно практиковалось в течение всего Крестового похода.
В 1229 г. кампания успешно завершилась Парижским соглашением. Хотя соглашение лишало независимости южную французскую знать, оно не покончило с ересью. Катарские перфекты отступили в горную крепость Монсегур, в предгорье Пиренеев. Весной 1243 г. папская армия осаждала крепость в течение свыше десяти месяцев. Согласно Пикнетту и Принцу, здесь “имело место любопытное явление. Несколько солдат из осады перешли на сторону катаров, несмотря на то, что они, наверняка, знали, чем это для них закончится”[1067]. Катары, наверняка, обладали чем‑то, что вселяло веру в солдат.
Наконец, в марте 1244 г. осада Монсегура завершилась сдачей крепости катарами. Авторы Пикнетт и Принц упомянули о некоторых “тайнах”, связанных с падением Монсегура. Одной их них была тайна, что “по неизвестным причинам катарам разрешили остаться в цитадели еще на 15 дней, после чего они добровольно сдались, чтобы потом быть сожженными. Согласно другим данным, катары в действительности подошли к склону горы и прыгнули в горящие внизу костры”[1068]. Другой автор Костен поддержал эту версию, отметив при этом, что “нет никаких предположений относительно того, что катары, находящиеся в Монсегуре, оказали сопротивление резне”