И тут в наших преследователей врезался джип. Узнав вторую машину, я вскрикнула:
— Папа!
Дэми выкрутил руль и вошёл в поворот, за которым скрылся вспыхнувший пожар. Автомобили загорелись мгновенно, будто спички, и я зарыдала, прижимая к себе сына:
— Папа, нет!
— Деда! Ма… Кхе-кхе!
Сын начал задыхаться и я, глотая слёзы, распечатала ингалятор и прыснула лекарство. Саша судорожно втянул воздух и слабо откинулся на мою руку. Затылок стянуло льдом ужаса, сердце будто проткнули ножом и провернули. Я не могла оглянуться, не в силах посмотреть, чтобы не напугать ребёнка ещё сильнее, но… Папа там! Возможно, горит… умирает. А я ничего не в силах сделать!
— Дим, — с мольбой посмотрела на телохранителя, но тот лишь выругался сквозь зубы и еще прибавил газу.
Закусив губу, я молча плакала и целовала сына в макушку. Дэми будет защищать нас ценой собственной жизни и не повернёт назад, чтобы подвергнуть ещё большей опасности. Даже ради спасения жизни моего отца.
Я же поверить не могла в жестокость судьбы. Сначала Лёша, теперь папа… У меня ничего не осталось. Мысленно отвесив себе пощёчину, попыталась прийти в себя и подумать о детях. Сашенька и моя нерождённая малышка — самое важное! Я должна защитить их! Ради них мой отец и муж подвергли себя опасности. Позже подумаю, что с ними… Нет. Я буду надеяться, что они живы. Ведь, пока нет трупа — нет смерти.
Уцепившись за эту мысль, ещё недавно казавшуюся мне чудовищной, я приказала:
— Дэми, быстрее. — Убедившись, что Саше лучше, чуть отстранилась и с усилием улыбнулась сыну. — Я помогу дяде?
Один из охранников сидел рядом с Димой, и, держа оружие наготове, посматривал назад. Тот, что обмяк справа от меня, выглядел ужасно. Белое лицо, алое пятно на груди и поза, словно его согнули, как прут. Сжав зубы, я прикоснулась к могучей шее и, уловив пульс, облегчённо выдохнула:
— Жив.
— Перевязать сумеешь? — уточнил Дэми и переключил передачу. Машина загудела, как дикий зверь и полетела по трассе еще быстрее.
— Постараюсь, — кивнула я и, раскрыв единственное, что мы успели взять — рюкзак Саши, вынула аптечку.
Стянув с шеи длинный шарф, я рванула рубашку на груди охранника. Увидев рану на плече, судорожно сглотнула, но, сжав губы, быстро обработала перекисью и, прижав кусок рубашки, обмотала шарфом. Отчиталась Дэми:
— Навылет.
По спине от перенапряжения струился пот — ворочать тяжелого мужчину оказалось непросто. Живот сжимался в тонусе, и я постаралась расслабиться и дышать глубже. Саша, обняв меня, затих и, кажется, даже задремал.
Через полчаса Дэми свернул на просёлочную дорогу, и машину сильно закачало. Я с волнением посматривала на раненого, молясь про себя, чтобы он выжил.
Автомобиль замер посреди небольшой поляны. В сторону уходил густой лес, вдоль которого тянулась недлинная асфальтированная полоса. Я ошеломлённо протянула:
— Это… аэродром?!
— Выходите, — сухо бросил Дэми и кивнул второму охраннику: — Отвези Гошу в больницу. Дальше я сам.
Мужчина кивнул и, стоило нам с Сашей выбраться, автомобиль рванул с места. Дэми, оглядываясь, потянул нас к небольшому самолёту, с трапа которого к нам спускался высокий мужчина со шрамом от ожога на щеке и пронзительным взглядом чёрных глаз.
Я помнила этого человека. Друг моего мужа. Максим Орлов.
Глава 41Лютый
Через три дня я поднялся с кровати. Еле ходил, но и лежать больше не мог. Там где-то, в сотнях километров отсюда, моя семья в опасности. Жена, сын, родные. В них вся моя жизнь. Мой живительный воздух.
— Куда это ты? — проворчал отец Василий и поставил на стол полумысок с варениками.
— Должен вернуться домой, душа не на месте. Случится что-то или уже… случилось, — я откашлялся и, осторожно переступая, добрался до ведра с водой.
— Не искушай Господа, нужно еще окрепнуть.
— Не могу. Неделя уже прошла после того, как я сбежал. Меня либо ищут, либо Лина думает, что я умер. Она сильная, но она же беременна. Я должен вернуться, как представлю, что Чех добрался до нее, у меня жилы промораживает.
— Ты уверен, что на слабых ногах спасешь ее?
— Богу душу отдам, но сделаю все возможное.
— Ладно, присядь, поешь, там и придумаем что-то.
— Скажите, — я сделал несколько глотков воды, поставил кружку на место, обернулся и прижался лопатками к теплой стене. Отец Василий, согнувшись, читал тихо молитву. Я дождался, когда он остановится и снова повернется ко мне.
— Говори.
— Я должен все еще чувствовать вину за все, что сделал? Как-то жмет вот тут, — приложил ладонь к груди. — И это не болячка. Оно глубже. Будто камни нагружены, припирают сердце и жмут, вот-вот раздавят. Как я могу себя простить, не зная, простила ли она?
— Такие дела быстро не очищаются, тебе еще нужно работать над собой. Да и в душу жене не заглянешь, не Господь Бог, — отец Василий похлопал по кровати, приглашая сесть. Я послушался и опустился рядом, поцеловал крест, который он мне протянул. — Ты при смерти лежал, Алексей, я отпустил грехи, но раны глубокие, им зажить нужно. Подскажу, что читать, молитвослов дам, но это не все, — он пронзительно всмотрелся в мои глаза. Я, как очнулся через сутки агонии, думал, что за мной ангел прилетел, такой этот старик показался белый. — Не греши больше.
Я слабо кивнул в ответ. В горле першило от рыданий, на которые я не способен. Меня за эти месяцы пропустило через мясорубку, изменило и выплюнуло на свет. В этом тихом старом доме, наполненным тихими молитвами и запахом ладана, я словно оказался без кожи. На морозе, на ярком солнце, и будто холодный ветер резвился на открытых ранах. Но я принимал мучения, веря что где-то там, в будущем, смогу выдохнуть свободно, посмотреть любимой в глаза и не увидеть в отражении урода, который ее сломал.
Я научусь быть другим. Опорой для моего Ангела. Раскрою ей свою душу, приму любые ее решения, буду ограждать и защищать, жертвуя собой. Только бы поблагодарить за то, что заштопала мое сердце, позволила снова жить.
Осознав, что Мила возненавидела бы меня за такую месть, я понял, каким был слепым котенком. Никто не смог бы заставить так поступить, если бы я сам не хотел на ком-то отыграться. Чех тут ни при чем. Его давление, его обман и игры — не оправдание. Когда мы готовились к операции, вели Кирсанова и нацеливались на его дочь, я смотрел на нее и видел покойную жену. Хотел ее и жаждал, потому что был будто в иллюзии. Да, тогда видел, а сейчас словил себя на мысли, что прошлое в прошлом. Что любимая шальная девушка останется навеки в моей душе теплым воспоминанием, а Лина — это сладко-горькое настоящее, и я буду за него бороться.
— Так ты говоришь, убили твоего друга в тюрьме? — вдруг заговорил священник.
— Он мне не друг, — сказал я сухо. Тело передернуло от боли и несправедливости. Мы ведь так и не поговорили с Волчарой после ареста. Я вычеркнул его, старался просто жить дальше, смириться, как в душе медленно разлагалась наша крепкая дружба. Я тосковал по нему, по его прямолинейности, пошлым шуточкам, искренним выводам, крепким кулакам в спарринге и до конца не мог поверить, что тот поднял руку на свою же любимую. Он же мне ее уступил.
— Разве друг признался в убийстве? Если это он сделал, зачем его в тюрьме-то?… — Отец Василий перекрестился. — Прости раба Божьего Сергея. — Мужчина повернулся ко мне и добавил: — Словно заметали следы. Тебе не кажется?
Я приподнялся. Да, у меня были такие мысли в тот миг, когда я узнал о случившемся, но… Почему? Кто? Зачем? Снова игры Чеха? Когда уже эта мразь доиграется?
Кто-то постучал в дверь. Я напрягся и показал Отцу Василию жестом «тихо», сам метнулся за штору и, справляясь с головокружением, притаился. Если люди мента, не выжить нам без хитрости, придется защищаться до конца.
— Батюшка! Это Ваня.
— Сегодня же нет службы, — покачал головой отец Василий. — Чего приехал? Входи, — шаги переместились в сторону, скрипнула дверь.
Я не дышал, отчего в горле скопилось напряжение, и очень хотелось откашляться.
— Мама вчера померла, — затараторил вошедший.
И я раскашлялся. Да так сильно, что сорвал штору, закрывающую нишу, и свалил швабру.
Мужик креститься стал, а священник вытянул перед собой руку и пояснил:
— Да это болезный мой, я же в воскресенье говорил тебе, Вань. Что ж, собирайся, Алексей, — обратился ко мне, — пора тебе домой. До села доедем, а дальше попутками придется.
Глава 42Лютый
Отец Василий дал мне немного денег, а Ваня позволил позвонить со своего мобильного. Связь барахлила, хотя вызов шел.
Но никто не отвечал. Я помнил на память три номера: жены, тети Маши и Макса. Звонарёва телефон не смог восстановить до конца, пару цифр остались в глубине воспаленной памяти.
В село мы попали через минут сорок, я успел в дороге задремать в горячечном сне, подкидываясь от тревоги. Ваня достал мне лекарства из аптечки и нашел в багажнике куртку получше. Сказал, что она старая и уже ему не нужна, все равно дело к лету идет. Сапоги и одежду, свитер и просторные брюки, дал отец Василий, будто провидение помогло, что подошел размер. Он ростом с меня оказался, только очень худой, но и я за неделю стал почти скелетом — кости торчали, как будто меня морили голодом.
Бедро с порезом нарывало немного, но тугая повязка помогала мне передвигаться, а антисептик и мазь, что дал мне священник, хорошо снимали зуд и боль.
За какие добрые дела эти люди мне помогали, не мог понять. Я же беглый преступник, если задуматься, но принимал помощь. Искренне говорил спасибо. Сейчас совсем не хотелось включать гордость и отворачиваться от людей, выпускать колючки и упорствовать. Когда-нибудь и я верну им добро.
Глядя на покосившийся небольшой храм, стало не по себе. Священник каждую неделю приезжает сюда, чтобы сохранить ниточку веры в заброшенных и почти пустых селах. Молодые жители давно уехали в города, а старики медленно умирали.