— Леша, я машину тебе нашел! — Ваня забрался на сидение, протянул мне котомку. — Подвезут к вокзалу, а там электричкой можно уехать, куда захочешь.
— Что это? — спросил я, опустив взгляд на сумку.
— Аленка еды приготовила, — буднично ответил Ваня. — Жена моя, — он покладисто улыбнулся. Ему лет за сорок, черноглазый и кривоносый, немного на дядю Мишу похож, только ростом поменьше. — Пойду помогу отцу Василию собрать вещи, — мужчина потянулся к двери, а потом оглянулся через плечо. — Не дозвонился?
Я мотнул головой и сглотнул. Тяжело было на душе. Тут у людей горе, а еще я свалился на голову.
— Попробуй еще, — водитель показал на панель, где лежал телефон, и выпрыгнул из вазика прямо в грязь. Повернулся и добавил: — И не волнуйся так за жену и детей. Все под одним небом ходим. Лишь оно решает, что будет дальше, от нас ничего не зависит, разве что людьми оставаться обязаны. Вон, — он кивнул куда-то в сторону, — мать парализованная лежала два года, врачи давали месяц после инсульта, а она продержалась. Все шептала мне зимой, что мечтает увидеть весеннее солнце. — В глазах мужчины переливалось отражение небесной сини, а еще глубже зримо читалась печаль. — Так, разболтался я, — он поджал губы, — пойду помогу батюшке, а ты позвони соседям, например. Они всегда видят больше, чем нужно.
Я остался один в машине, что пропахла бензином и старым мылом. Смотрел в окно и приводил мысли в порядок, душил беспокойное сердце, прижимая ладонь к груди, чтобы не колотилось, чтобы доверилось судьбе. Потому что я сорвусь, Боже, сорвусь, если эта тварь тронула моих родных. Тогда уже исповедь меня не спасет.
Как там мой Ангел? Сердце, скажи, жива ли? Ждет ли? Как же хочется увидеть ее хоть раз. Пусть последний, но раз. Только бы я не опоздал.
Закрыл глаза и представил ее рядом. Румяную, упорную, сильную и по-настоящему светлую, ведь именно Лина взяла под свое крыло чужого ребенка, встала на его защиту. Она понимала, что у Саши никого не остается, если меня не будет. Не отказалась, даже после того как обиделась за мое решение. Я понимаю ее, понимаю и не буду давить.
Стас передавал мне фото, рассказывал, что жена не сдается. Видеть меня не хочет, но борется. Ищет возможности смягчения приговора. Я выл в камере из-за тупиковой ситуации, но знал, что сделал все правильно, ведь Чеха взяли под стражу. А теперь? Что делать теперь?
И я внезапно вспомнил последние цифры номера Стаса. Это было как озарение. Пять, ноль, три.
Подхватил с приборной панели мобилку и быстро набрал.
— Слушаю, — хрипнул в трубку друг.
— Скажи, что она жива, умоляю, — я затаил дыхание. Он узнает меня. Должен.
— Бляха-муха, Берег ты мой каменный! Жив! — голос Звонарёва в миг прочистился. — Твою ж мать, я два города на ноги поднял. И не только я, между прочим. В заключении аварии было три тела, ты числился среди них, Леха-а-а. Лина же думает, что ты…
— Жива-а-а, — я откинулся затылком на сидение и вытолкнул из груди болезненный стон. — Слава Богу. Не говори ей пока ничего, не обнадеживай, вдруг не доберусь.
— Где ты? Скрип такой, будто с того света звонишь. Ангел и Сашка в безопасности, но ее отец погиб. Защищал их грудью.
— Земля ему пухом, — ответил я машинально.
— Где тебя забрать?
— Тебя наверняка слушают.
— Однозначно, — он говорил бодро. — Не только слушают, но и следят, суки. Думают, что я не замечаю.
— Тогда план Б, — проговорил я, прикрыв ладонью трубку. Оглянулся, чтобы никого рядом с машиной не было. Ваня и отец Василий находились внутри храма, других людей поблизости не оказалось.
— Время пошло, Берег, — Стас сразу отключился, а я уперся лбом в переднее сидение и прошептал: — Спасибо…
Бросил взгляд на зажатый в руке телефон. Пять минут восьмого, день еще толком не разгулялся, но было ощутимо тепло. Возможно, тепло шло изнутри, как уголек надежды, что не умеет обжигать.
Весеннее солнце уверенно пробивало тугие дождевые облака на севере. Снег на дорогах, примерзший с ночи, растекался по обочинам звонкими ручьями. Весна. Любовь слышалась со всех сторон в пении птиц, в стуке сердца под ребрами, дрожала слезами на ресницах.
Моя Ангел жива. Она жива.
У Вани был старенький смартфон, но я смог найти карту местности и проложить маршрут. До нужного места около двухсот километров. Осталось сделать последнее.
Я выбрался наружу, тяжело передвигая ноги, подошел к крыльцу и рухнул на колени.
И мне стало по-настоящему легче. Я будто впервые сделал вдох.
Глава 43Ангел
— Мама! Мамочка, смотри, как я могу!
Я приложила ладонь ко лбу и улыбнулась легко удерживающемуся на гарцующем жеребце Сашке. Всего неделя прошла, а сын уже почти стал кентавром. От коня не отходил: и купать помогал, и кормить, и щёткой так активно водил.
Жеребец на Дара похож. По щеке моей скользнула слеза. Ради Саши и малышки я старалась держаться, но всё равно почти всё время плакала.
Дар и его мать сгорели заживо в подожженной людьми Чеха конюшне. И вспоминать о том, что я не уберегла подарок мужа, было больно. Я снова улыбнулась сквозь слёзы и помахала сыну проезжающему мимо террасы, на которой я сидела в плетёном кресле.
Папа погиб, врезавшись в автомобиль наших преследователей. Пожертвовал своей жизнью ради наших. И это будет терзать меня вечно, ведь перед гибелью я с ним не разговаривала. Обида так жалила меня, что даже на последнее «прости» я оказалась не способна.
Знала бы заранее, я бы убила свою гордость! Я бы обнимала папу каждый день, целовала бы его и говорила, как сильно его люблю. Да, отец не был ангелом, многие за глаза называли его Крысой, но он был сильным человеком. Прожил яркую жизнь и постарался воспитать меня согласно своим принципам. Учил главному — выживанию.
— Сынок, ты настоящий ковбой! — снова помахала я приближающемуся сыну.
Радовало то, что в Америке у Саши почти не было приступов астмы. То ли местный воздух для него более мягок, то ли тесное общение с животными из приюта и уход за ними давали целебный эффект.
Жаль, что я не могу исцелиться. Моё глупое сердце разрывается каждую минуту, и боль не утихает. Каждую ночь мне снится страшное утро и голос диктора по телевизору… Лёша погиб при взрыве. Мой муж умер. Я осталась одна.
Я даже не успела сказать Береговому, как сильно я его люблю. Как страдаю, когда его нет рядом. Как хочу увидеть, когда просыпаюсь. Как жажду ласк и прикосновений. Как хочу простить его жестокость. Как я его хочу!
Мой мужчина, мой дикий лютый зверь, мой любимый… Он больше не со мной. И не отмотать назад время, не обнять на прощание. Не попросить прощения за все жестокие слова, которыми я осыпала Лешу. Не забрать обратно все обвинения. Не вернуть те дни, которые я прожигала ненавистью, вместо того, чтобы наслаждаться любовью.
Я упустила это время. Отпустила свою любовь. Убила своё счастье.
Всё, что осталось — Сашка, улыбка которого так напоминает Лёшину, и дочка, рождение которой будет так скоро… Но увы, она никогда не увидит своего отца.
— Добрый день, Ангелина, — обратилась ко мне Клариса, администратор нашего американского отделения приюта для животных. — Сегодня прибывает ваша подруга. Мы подготовили домик и новое кресло-каталку.
— Спасибо, — по-английски ответила я и приняла чашку какао из её рук.
Поставила на стол — это для Саши. После того, что произошло, меня начинало подташнивать от одного запаха этого напитка.
— Российские коллеги передали, что Настя отлично обращается с собаками, — присев на соседнее кресло, сообщила Клариса. — Думаю, можно предложить девушке ухаживать за выздоравливающими животными.
— Хорошо, — я почти не слушала.
Какая мне разница, чем будет заниматься Волкова? Я лишь хотела, чтобы рядом было как можно больше людей, которые знали моего мужа. Это будто делало нас чуточку ближе. Когда я говорила о нём, то казалось, что Береговой жив и просто уехал. Либо занимается конюшней, либо снова обиделся на меня и разгребает снег…
Здесь нет снега, дует сухой ветер, жарит яркое солнце. Но здесь безопасно.
— Ангелина, — подошёл работник и протянул мой телефон: — Вам звонок.
— Не буду мешать, — поднялась Клариса.
Она отошла к присматривающему за Сашей конюху, и они разговорились, а я ответила на вызов:
— Слушаю.
Звонить по этому номеру могли лишь двое: Орлов и Звонарёв. Макса я побаивалась, поэтому не поехала жить в их американский дом, а настояла на том, чтобы поселиться в приюте, который мы открыли с американскими коллегами.
Стасу я была всегда рада. Этот мужчина умудрялся находить нужные слова. Он мог утешить и подбодрить, вел себя мягко и тепло, даже заставлял меня улыбаться. Хороший у Лёши друг.
Но звонил Орлов.
— Как дела?
— Спасибо, всё… — Я хотела бы ответить «хорошо», но это было бы ложью. Закончила сухо: — Терпимо.
— Хорошо себя чувствуешь? — дотошно расспрашивал Макс. — Мой друг, что тебя осматривал, был обеспокоен.
— Нормально, — мне хотелось быстрее закончить этот неприятный разговор. Да, Орлов меня спас, но от одного взгляда Макса переворачивалось всё внутри. Будто этот человек заглядывал в душу и видел все мои мысли и чувства, как на ладони. — Саше тоже легче. Не было ни одного приступа.
— Хорошо, — отрывисто отозвался Орлов. — Завтра доктор еще раз заглянет. Прошу, не прогоняй его так быстро. Хорошо бы сдать анализы. Нужно думать о ребёнке, Леша бы… — Макс замолчал, а потом добавил: — Держись, Лина.
Хотелось ответить резкостью, ведь я только о детях и думаю. У меня больше ничего не осталось, но я сдержалась. Лишь поблагодарила:
— Спасибо.
Отключила телефон и, откинувшись на спинку кресла, закрыла глаза. Внизу живота снова потянуло, и я болезненно поморщилась.
— Лина? Что такое?
Услышав голов Дэми, я распахнула глаза и подалась к телохранителю.
— Дим! Ну что, есть новости о Чехе?