— Не надо, — всхлипнула я, ощутив, как лезвие кольнуло живот. Вцепилась в него обеими руками и, пытаясь не дать себя пронзить, прорыдала: — Не делайте этого! Умоляю…
Боль пронзила ладони, но мне было плевать. Я пыталась задержать, медленно проникающий в моё тело нож, спасти единственное, что удержало меня этом мире. Ребенка от врага.
И тут услышала голос Лютого.
Глава 15. Лютый
— Хочешь продолжать спектакль, отойди от нее.
У меня гудела голова, тошнота стояла под горлом, я едва понимал, что от меня хотят, и что я здесь делаю. Но умоляющий крик Кирсановой будто отрезвил. Прошил стрелой позвоночник и раздвинул разбитые губы.
— Отойди от нее, или сделка отменяется.
Сказал громче и уверенней, хотя от вида капающей на пол крови под ногами Ангелины, и ее побелевшего лица, я напряг руки за спиной так, что затрещали путы. Я их всех, до единого, порву голыми руками, если с ребенком что-то случиться.
Чех повернулся с выражением лица "что-то еще?", а Кирсанова резко осела на колени и прижала к животу окровавленные руки. Меня это поразило. Почему она так отчаянно защищает этого ребенка? Не себя, а его. От этого было больно дышать, потому я не дышал, а смотрел в глаза тому, кому обязан жизнью.
Чех сразу понял, что разговор не для лишних ушей, потому взмахом руки отпустил охрану. Педантично вытер нож платком и положил его на стол.
— И суку можешь забрать, пусть мальчики поиграют, — я скривился, взглянув на Эльку. — Мне она больше не пригодится.
— Лютик! — закричала врачиха. — Нет, пожалуйста. Я не хотела. Прости, прости, прошу тебя.
Ее вывели быстро, я даже не смотрел вслед, потому что видел только синие озёра глаз в слезах. Безмолвно умоляющие пощадить.
Не будет пощады, детка.
Один из охранников подошел к Ангелине. Она тихо скулила на полу, стоя на коленях и глядя на меня так проникающе, что у меня мороз по коже пошел. Мне лишь на миг стало ее жаль, а потом ненависть снова вернулась. Оглушающая, удушающая. Теперь я тебе за все отомщу, скотина Кирсанов. Даже за то, что у тебя красивая, сука, дочь. Особенно за то, что она невыносимо похожа на Милу.
— Девка нужна мне, — я подчеркнул второе слово интонацией. — Для дела.
Чех поддержал меня кивком, и через несколько минут комната опустела. Лишь из коридора все еще слышалась истерика предательницы, что, спасая свою шкуру, чуть не погубила моего малыша. Я такое не прощаю. В моем доме ноги ее больше не будет. И лучше ей не попадаться на глаза — убью тварь.
Чех взял второй стул и, установив его напротив меня, уселся.
— Слушаю.
Я зыркнул на Кирсанову, надеясь, что она не истекает кровью, и то, что я дальше скажу — будет иметь хоть какой-то смысл.
— Я женюсь на ней, — выдохнул-вдохнул через разбитый нос. Подхватил губами недостаток воздуха. Будто яду глотнул или стекла в грудь набил. Ненавижу ее, тварь, ненавижу за то, что придется пойти против себя.
Густые брови Чеха поползли на лоб:
— Жениться?! Неужели у девки волшебная дырка, ради которой ты готов простить её отцу убийство жены и забить на поиск сына? Я тебя не узнаю, Лютый.
Поджал горящие губы и плеснул в сторону Кирсановой еще больше ненависти во взгляде.
— Я никогда этого не прощу, — прошипел сквозь зубы, не отрывая глаз от дрожащей на полу девушки. — Потому и иду на такой шаг. Кирсанова — единственная наследница и мой рычаг давления на Крысу. Если мы окажемся с ней, — прищурился, — настоящей семьей, с детишками и счастливыми лицами, — меня перекосило от лжи, которую я выплескивал из своего рта, — папочка подпустит меня к себе. Можно будет подорвать империю изнутри. Тебе ли не знать, что нужно делать? — я ехидно усмехнулся и перевел горящий злобой взгляд на Чеха.
Жёсткая ухмылка медленно сползла с лица Чеха, мужчина медленно провёл большим пальцем по подбородку — жест, который всегда выдавал его на покерном столе, — и процедил:
— Хочешь сказать, что сделал девке ублюдка, чтобы сильнее надавить на Крысу? — Задумчиво пробормотал: — Заманчиво… И в в осиное гнездо залезешь, и Носов останется… — Он хмыкнул: — С носом. — Он вздохнул и покачал головой: — Нет, Лютый. Крыса не дурак, он не поверит тебе, не подпустит… Да и девка сразу настучит. Нельзя ей жизнь оставлять, слишком много знает. К тому же, пока она жива, Носов от плана не откажется. Тебя грохнут, а вдову подберут.
Ублюдок слишком умен. Я усмехнулся.
— Ну тогда грохни. Чего ты медлишь? Ты знаешь, что мне похрен на эту шваль. Я оставил ее при себе для дела, а ты сам решай — стоит оно свеч или нет. Мое дело маленькое — сделать так, чтобы она молчала, — я перевел взгляд на застывшую в ужасе Кирсанову. — А она будет молчать, гарантирую, — и оскалился так, что девушка поежилась.
Чех резко поднялся, заложив руки за спину, отвернулся. Плохой из него игрок, потому и проигрывал столько лет этим двоим. Видно, что хочется ему большего, но сомневается.
Чех прошелся по комнате и, остановившись напротив Кирсановой, лизнул взглядом по её окровавленным рукам.
— Обещаешь, что молчать будет? — глухо переспросил он, не отрывая взгляда от сжавшейся и затаившей дыхание девушки. — Поклянёшься жизнью своего сына, Лютый, что она пасть не откроет? Если, он ещё жив, конечно… — Развернулся и пронзил меня жёстким взглядом: — Ну?
— Если откроет, — я озверело смотрел на девку и понимал, что рою себе могилу. Плевать! — Пристрелишь меня.
— Нет, — с отвратительной улыбкой протянул Чех. — Не так просто, Лютый. Я обещал тебе найти сына, я его найду! Но если шлюха рот откроет, я ему кожу собственноручно сдеру с живого, понял?!
Глава 16. Лютый
Я скользнул взглядом по полу, чтобы скрыть свою панику. Или бешенство? Не знаю, но играть на жизнь сына совсем не было желания. А что оставалось делать? Рискнуть любимым ребенком, чтобы сохранить нерожденного? От врага? Издевательство!
— Сделаешь, как посчитаешь нужным, — ответил ровно и поднял уверенный взгляд на Чеха. Если и это не поможет, придется только рвать путы и душить старика — подписывать себе вышку.
Он ухмыльнулся так самодовольно, что стало ещё противнее. Подхватил со стола нож и приблизился к Ангелине. Присел на корточки и, поглаживая белую от ужаса девушку острием по щеке, нежно пропел:
— Заикнёшься обо мне, я из тебя ублюдка от Лютого вырежу и Крысе на тарелочку положу, ясно? Не думай, что не узнаю. У меня везде свои люди есть, помни об этом, красавица.
Ангелина молча смотрела на него, и в её глазах плескался дикий ужас и бессильная ярость, а я видел, что девчонка держится из последних сил. Вот-вот в обморок упадёт от потери крови, но упрямо прижимает ладони к окровавленному животу.
Чех погладил её губы острием, а затем резким движением отвёл кинжал и разрезал стягивающую волосы в хвост резинку. Подхватив тонкую прядь, отсёк её и поднялся.
— Я свяжусь с тобой, Лютый, как влезешь в доверие к Крысе.
Чех подошёл ко мне и, одним движением рассёк удерживающие меня путы, царапнув при этом кожу. Уверен, он это сделал намеренно. Больной ублюдок обожал всё резать.
— Учти, в твоих интересах сделать это быстро.
И, усевшись за дорогой дубовый стол, милостиво взмахнул ножом:
— Забирай шлюху.
Я размял затекшие кисти и покосился на девушку. А теперь, красотуля, начинается самое страшное. Только неизвестно для кого.
— Волчару вызови, пусть заберет нас, — довольно мягко сказал, повернувшись к Чеху. Я тяжело поднялся со стула, но меня немного повело от слабости, пришлось опереться ладонью о стол. — Можно я одолжу на пару сек? — Я показал на нож в его руке.
Он коротко усмехнулся и бросил кинжал на стол. Потянулся к карману пиджака и вынул смартфон, тоже положил передо мной:
— Пальцы не сломаны? Я тебе не секретарша, мальчиков вызывать!
Серый понял с двух слов, куда ехать и почему. Он будто ждал. Я вернул мобильный и, подхватив кинжал, пошел прямиком к Кирсановой. Присел около нее, заглядывая в мутные от слез глаза, а потом спросил:
— Один раз спрашиваю. Выйдешь за меня?
Она медленно подняла голову, и белея на глазах, медленно опустила мокрые ресницы, выражая согласие. Лишь шепнула едва слышно:
— Спаси… нас…
И медленно завалилась на бок, окровавленные руки безвольно упали на бордовый ковёр.
Я сжал зубы до скрипа. Жалость. Снова эта жалость пробралась в сердце. Раздвинула ребра и сделала меня мягким.
Я отрезал полоску футболки, перевязал наспех худые руки Кирсановой. Глубоко порезал ее Чех, и времени прошло много. Пока я заматывал ладони, заметил, как у самого руки дрожат. Я боялся за нее, ведь и так слаба, ребенка еще скинет. Кого потом винить? Только себя.
Набрав в грудь побольше воздуха, запустил под девушку руки и потянул на себя. Легкая, будто перышко, и холодная, как… сука… как Мила.
Я не прощался с Чехом, много чести. Толкнул ногой дверь и вышел прочь. На улице нас встретил Серый — сто пудов ждал у ворот моего звонка. Он всегда такой — думает наперед.
— Эля где? — сухо спросил Волчара.
— Забудь о ней.
Я не питал иллюзий. Чеху была нужна жертва.
Глава 17. Ангел
Я плавала в тёплом влажном тумане, то выныривая в жёсткую холодную реальность, то вновь погружаясь в мягкость забытья. В моменты просветления у меня ныли ладони, словно я снова шестилетняя девочка, что так неловко схватила горячий ковшик. Мама дула мне на ранки и смазывала их специальной мазью.
Я ощутила прохладной дыхание на коже руки и улыбнулась. По щеке скользнула слеза, когда я пробормотала, не открывая глаз:
— Я скучаю по тебе…
Схватила за её руки. Такие большие и любимые… И тут живот пронзила резкая боль. Я охнула и распахнула глаза. Столкнувшись взглядом с тёмными глазами Лютого, обмерла. На голове Лютого белела повязка, на лице выделялся бежевый пластырь.
В одно мгновение в памяти всплыли и его резкие движения на мне тогда, в машине, и его плотно сжатые губы, когда на мужчину упал станок с металлическими блинами.