Сколько там простоял, не знаю, но когда сердце тревожно бухнуло в грудь, а на улице кто-то закричал, я приподнял голову и прислушался. Ангелина с Сергеем, Чеху мы сейчас не нужны, но Носов все равно оставался угрозой. Блять! Вот же расслабился, идиота кусок.
Метнулся в коридор, помацал карман пиджака и, не найдя телефон, вернулся к кабинету Гальки.
Она прибилась к окну спиной, ее глаза виновато забегали. Я медведем подошел ближе и глянул через плечо девушки на улицу. Возле машины толпа мужиков лупила Сергея, Лина бросилась к двери больницы, но не смогла ее открыть.
— Ты натравила?! — неосознанно схватил Гальку за шею.
Она захрипела:
— Пошел ты! Забурел, богатую суку себе завел! Деньги тебя испортили, Береговой! Подавись своими бабками и хуем! Тоже мне принц писаный, на морду свою глянь, урод!
— Ты что страх потеряла совсем? У же тебя сломаю, тварина! — я придавил ее к стеклу, отчего оно захрустело, но тут на улице истошно закричала Лина. Меня пронзило ужасом и яростью до темноты в глазах, словно в кровь плеснули смертельную дозу адреналина.
Я резко отодвинулся от Гальки, сцапал телефон с подоконника и со словами «позже тебя убью, сука» выбежал наружу.
Коридор не заканчивался, будто нарочно. Сердце не подчинялось мне, тарахтело под горлом и перекрывало дыхание.
Когда я добежал к выходу, дверь не открыл, а вынес с ноги.
Глава 40. Лютый
Не помню, что я делал дальше — меня словно вырубило. Очнулся, когда молотил какого-то лысого урода башкой в капот машины, а он умывался юшкой из крови. Другой мудак в черной рваной куртке, вылетев из машины, приложил меня палкой по плечу, едва не попав по затылку, где до сих пор оставался шов от блинов. Я уклонился на автомате, мир чуть сдвинулся, оттого удар скосился и обрушился на руку. Затрещали кости, а лысое тело рухнуло к ногам. Я со всей дури отпихнул нападающего ногой. Тот поскользнулся и, отлетев, шмякнулся спиной в дерево и сполз медленно в грязь.
Меня качнуло. Сказывалось недавнее сотрясение. В голове загудело, но я сфокусировался и мазнул взглядом по окну машины.
Ангелина сидела внутри, жалась в уголок и смотрела на меня распахнутыми заплаканными глазами, что казались глубже Марианской впадины. Ее губы были приоткрыты и в крови. Я будто провалился в тот ужасный день, когда увидел ее впервые. Будто нырнул в страшный сон. А следом прилетели картинки разбитой и распятой на грязных простынях жены.
Черная тьма поглотила с головой и толкнула меня вниз. Удержался чудом, схватившись за ручку, дернул кусок металла на себя и потянулся к «невесте». Не время возвращаться в прошлое. Любое: старое, новое. Я должен спасти ребенка! Я должен спасти их обоих.
— Лина, все хорошо? — подался к ней, пробравшись в тесный салон вонючей машины. Быстро оценил нет ли крови на одежде девушки. Пришлось расстегнуть ее куртку, потрогать живот, осмотреть ноги, особенно внутреннюю часть, руки. На пальце не было кольца с бриллиантом. На каком-то непонятном мне порыве я улыбнулся девушке, коснулся ладонью мокрой щеки, провел по скуле вверх и, застыв около уха, вплел пальцы в волосы. — Куплю другое, не волнуйся только.
Осознав, что сделал, осторожно убрал руку, сжал в воздухе кулак и немного отодвинулся. Что я делаю? Что творю?
Лина перевела взгляд на гопника, что влетел в дерево. Не знаю, как я понял по глазам, но вытащив девушку из машины, убедился, что она крепко стоит на ногах, только потом склонился над бритоголовым. Лицо все в шрамах, губы похожи на тряпки, пальцы грязные, на шее и плече какая-то размазня вместо тату.
— Куртка, — хрипло подсказала Ангелина. Она заметно дрожала и хваталась за горло.
Найти кольцо оказалось просто. Я сразу проверил правый карман, потому что бил этот урод с этой стороны, значит, и украшение бросил туда на автомате. Переложив колечко себе, проверил пульс мужика. Живой урод!
Пнул его в бок носком. Не сильно, больше для профилактики. Я понимал, что они не мой формат — это слабаки. Не пешки Чеха и не ублюдки Носова, а так — местная шелуха. Вши, которые могут доставить много неудобств, но по сути опасности никакой не представляют.
Как же я ошибался в тот миг.
Меня сильно вело. Врач говорил, что сотрясение не долечили, но я отмахнулся. Не в гробу — значит, жить буду. Сейчас же боялся, что рухну и не успею спасти Ангелину. Суки-докторишки попрятались, будто их тут четвертовать будут. Клятва Гиппократа нам только снится, на минном поле каждый сам за себя.
Уши сдавило, в носу хлюпало. Я отряхнулся, чтобы прогнать тошноту и головокружение и, подхватив девушку на руки, понес ее к больнице. Шел и умолял ноги слушаться, не подвести. Передам девушку врачу, потом и подохнуть можно.
Проходя мимо ворот, заметил несколько корчившихся тел в стороне. Они отползали подальше и быстро растворялись за воротами. Пусть только подойдут — порву. Твари недоношенные!
Около нашей машины лицом в землю неподвижно лежал Волчара. В луже бурой крови.
— Твою ж мать! — прошипел я, сильнее прижимая к себе дрожащую девушку. Перехватил ее удобней. — Серый, поднимайся! Разлегся. Вставай! Слышишь?!
Потерять друга я не готов. Это слишком. Мы с ним бок о бок много лет. Возможно, это единственный человек, кто знает, как на самом деле я пережил смерть Милы. Не святой, не хорошист, а просто верный! Мой. Друг.
— Серега, ну же!
Но он молчал.
Сцепив зубы, я быстро пошел к больнице, но Лина вцепилась в воротник и вдруг сказала:
— Сама пойду. Честно. Помоги ему.
Вцепившись в мои плечи, упрямо начала сползать с рук. Встав на ноги, покачнулась, но, сверкнув льдом глаз, лишь поджала посиневшие губы. Но стоило отпустить, как тут же согнулась пополам, и её вырвало.
— Нет, не сможешь, — рыкнул я и снова подхватил ее на руки. — Если он умер — ему не помочь, а тебя я терять не собираюсь.
Занес ее в коридор. В больнице было тихо, будто повымирали. Вот же суки!
Я закричал во весь голос:
— Врача! Быстро! — выбил ногой дверь в ближайший кабинет или палату. Там была кушетка, какие-то аппараты, стеллажи, стеклянные шкафы.
Осторожно опустил «невесту» на белую простынь, почти на ощупь, потому что перед глазами все было белым-бело, словно меня накрыл плотный морок.
Убедившись, что Лина лежит надежно и не упадет с края, позволил ногам подогнуться. Присел рядом с ней на колено и опустил голову. Что-то не так. Дыхание стало вязким, мутило, перед глазами булькали и лопались кровавые пузыри.
Быть жалким в такой момент было унизительно, но голова вертелась неосознанно, будто в нее вживили юлу.
Я зажал ладонью затылок, чтобы успокоиться и дать себе секунду отдыха. Нужно Волчару спасти… Я должен ему помочь. Под пальцами было что-то горячее и мокрое. Удивленно глянув на руку в крови, опешил. Не помню, когда меня приложили, даже не заметил.
— Если сдохну, набери в моем телефоне последний номер и попроси о помощи. — Я сжал холодную ладонь девушки. Какая она бледная, только бы выдержала все это. — Поняла?!
Не моргая, не сводя с меня колкого взгляда, Ангел медленно кивнула.
Стало темно. Резко. Будто черные тучи закрыли небеса.
Глава 41. Ангел
Однажды, когда мне было девять, папа подарил пони. Все мои подруги, отцы которых работали с отцом, имели пони. Я же, когда увидела невысокое грустное животное, совсем не обрадовалась. Мне нравились лошади — большие, сильные и грациозные! А это недоразумение вызывало лишь раздражение.
Но отец настаивал, чтобы я каталась на нём, а не на Призраке, которого я в то время обожала: белоснежный альбинос с красными глазами. Я впадала в трепет каждый раз, когда видела это великолепное животное. Мне казалось, что это волшебный единорог, и однажды я увижу в его лбу светящийся магический конус…
Но отец не разрешал приближаться к жеребцу, он переживал, что норовистый конь навредит его дочери, а конюхи не уследят. Боялся трагедии… Я это осознала лишь потом, когда простила. Потому что в тот день, когда я, топнув, приказала пони убираться туда, откуда он пришёл, прямо в лёгком платье и атласных туфельках побежала в конюшню к Призраку.
Отец разозлился. Я не видела его таким диким до того дня, и никогда больше не замечала ничего подобного после. Он ворвался в конюшню, когда я уже забралась на жеребца и, стащив меня за шиворот, пристрелил альбиноса на моих глазах.
Я месяц не выходила из своей комнаты, отказывалась есть, на отца вообще смотреть не могла без тошноты. Меня будто снова и снова окатывало брызгами крови и кусками чего-то вязкого, прилипающего к вуали платья.
Со временем боль прошла, я смогла простить и понять своего отца, ведь тот норовистый непослушный жеребец на самом деле был очень опасен для ребёнка. Чудом я не слетела с него и не сломала себе шею. Я почти забыла о том случае…
Но сейчас, когда смотрела, как Лютый медленно сползает на пол, и его тело подрагивает совсем, как туша Призрака, грудь сжало спазмом. Картины ожили, словно это было вчера, будто не прошло много лет. Не знаю, что меня вернуло в прошлое, может вид крови или же ужасающий стресс, который я только что пережила, но стало невозможно даже вдохнуть.
Я осторожно сползла с кушетки и торопливо ощупала неподвижное тело, найденный телефон запрыгал в мокрых от крови пальцах. Я с трудом смогла нажать кнопку вызова и…
Я не могла выговорить ни слова. Задыхаясь, выла в трубку и глотала слёзы, облизывала солоноватые губы. Но порой между моими стонами пробивался звук падающих капель, стекающих с головы Лютого крови и торопливый мужской голос из трубки:
— Только не отключайся… Девочка, слышишь меня? Не отключайся. И живи!
Он говорил, говорил, а я с шумом втягивала воздух, раз за разом, с невероятным усилием. Ради малыша. Живи малыш, пожалуйста, живи! Телефон выпал из ослабевшей руки и брякнул на полу. Кажется, ко мне кто-то подбежал, но сил сопротивляться уже не было. Всё, что я могла — это сосредоточиться на вдохе и выдохе, будто раскачивала огромные меха. И это обессилило, выжимало остатки воли, но это давало надежду.