Друг подошел вплотную, всмотрелся в мое лицо, будто пытаясь узнать по глазам. Скривился от моего шрама и коснулся своего лица — у него тоже есть отметина, и он сам не захотел себя делать чище — отказался от пластики. Я невольно последовал его примеру, когда выжил.
Макс присел рядом и, неожиданно подавшись ко мне, обнял, как в старые добрые времена после боя, только теперь намного сильнее. Или я оказался слабее?
— Лешка, сам тебя прибью, еще раз такое вытворишь! — он ругался, улыбаясь, а меня коробило. Он не представляет, через что я прошел, чтобы хоть как-то собрать себя до кучи. Чтобы выжить и не свихнуться.
Я не мог скрывать правду от близкого человека, потому выглянул из-за плеча Орлова и, обращаясь к нему, но глядя на Кирсанову, попросил:
— Нам нужно поговорить. С глазу на глаз. Со мной все нормально. Повязку сменили? Отлично. Пусть все идут вон.
Максим похлопал меня по спине и нехотя отстранился. Поднялся, поморщившись, отчего ожог на щеке пошел бургами, и быстрыми знаками приказал ребятам покинуть палату. Охранники «нежно» вытолкали медсестру и врача и сами исчезли за дверями.
Осталась только Кирсанова.
Она была в светлом халате, хотя я все еще видел под махровой тканью хрупкие плечи и капельки воды. Иллюзия, от которой мне уже не спастись. Хотелось бахнуться головой в стену, чтобы выбить дурь, вернуть ненависть на место, как выпавший пазл. Потому что это чувство делало меня сильней, беспощадней. А теперь? Что мне делать, когда под ребрами мечется крошечная птица симпатии к врагу?
У Ангелины такой сильный дух. Она меня захватывает до дрожи своей самоотдачей и преданностью ребенку. Нежеланному-желанному ребенку. Я могу себе представить, что творится у нее в голове. Ей приходится любить плод своей боли.
Девушка смотрит в глаза и размазывает меня одним взглядом по стеночке. Без кулаков, но бьет в цель.
Да, смотри, Ангел, я неправ, но ты об этом сейчас не узнаешь. Может быть, позже, когда я смогу тебя отпустить.
В этой истории больше всего меня пугало мое разбитое состояние. Не потому, что влюбляться боюсь, не потому что эти мысли режут по груди, будто Милу предаю, а потому что сердце лопается от тоски и боли за свои ошибки. На каком моменте я не смог остановиться? Почему позволил кому-то управлять собой?
Месть виновата? Не-е-ет…Если бы я мстил, я бы просто взорвал Кирсанова в машине. Сделал бы все, чтобы эта тварь не ходила по земле, на которой нет моей жены.
Это Чех искусно подкидывал удочки о сыне. Обещал, что я все еще могу его вернуть, что смогу забрать, что спасу и буду жить спокойно. Он промывал мне голову, пропитывал яростью. Методично так. Продуманно обрабатывал.
Но за последний месяц неожиданно, где-то в глубине души, ростки сомнения пустили корни. Глядя в глаза Ангела, что чище весеннего неба, я стал прислушиваться к ее словам, и это меня рвало на части. Столько дней и ночей верить в то, что Кирсанов — падла — истерзал мою любимую, а теперь усомниться.
Невыносимо. Больно. Дальше. Идти.
Какой из меня щит? Могу быть только доской для дартса, чтобы вручить девушке дротики и позволить убивать себя медленно. Бросок за броском.
— Ангел, дай нам пару минут, — проговорил я немеющими губами. Сказал искренне, без тени фальши, но пусть она думает, что игра. Во мне что-то словно хрустнуло после этих дней, стержень, что держал меня в тонусе бесконечной битвы, внезапно сломался.
Макс, заметив мой взгляд, весело подхватил:
— Лина, я там организовал столовую, а то это не больница, а сарай какой-то. Сходи с ребятами. Сама поешь, за двоих же должна, и проследи, чтобы пацаны животы набили, а то они трудились — входную дверь вставляли, которую один громила вынес с левой пятки.
— С правой, — буркнул я.
— А? — Орлов непринужденно повернулся ко мне, а я прищуренно наблюдал за Кирсановой.
— С правой пятки, — уточнил и поймал ее взгляд, словно зацепил арканом.
Ледяную лазурь привычной ненависти вымораживающую меня каждый её взгляд сейчас будто прорезало солнечными лучами восхищения. Всего на миг, но эта яркая вспышка ударила молнией по нам обоим. Оставив туман растерянности, который Ангелина торопливо скрыла под опущенными ресницами. И поспешно покинула нас. Молча.
Глава 45. Лютый
Макс дождался, когда шаги за стеной затихнут, голоса удалятся. Он встал у окна, перекрыв теплый свет из окна широкой спиной, и долго молчал. По напряженной осанке друга можно сказать лишь одно: он понял, что я крепко влип.
— Я слушаю, — повернув немного голову, подтолкнул Орлов. Руки он держал за спиной, то сплетая, то расплетая длинные пальцы.
— Ты меня возненавидишь, — от стыда и сдавленного ощущения безвыходности, я уткнулся взглядом в пол, облизал пересохшие губы. — Я… — задыхался и не мог сказать. Как буду ему в глаза потом смотреть?
— Говори, — Орлов повернулся лицом, но остался у окна, будто чувствовал, что это последние минуты нашей дружбы. Вряд ли он примет меня после сказанного. — Потому что я нихрена не понимаю, что происходит! Лина просила не вызывать полицию, умоляла замять и не подавать в суд на больницу за то, что остались в стороне. Что за хуйня, Береговой?
— Я взял ее силой.
Не сказал, а пискнул, прикрыл глаза и ждал удара, потому что такое я бы никому не простил, не спустил бы с рук. Прибил бы на месте.
— Ты что больной? — ошарашенно прохрипел Макс.
— Я жаждал мести, был на грани убийства… в последний момент оставил ее в живых.
— Вот нет! — он заорал и взмахнул рукой, ткнув невидимого врага в воздухе. — Оправданий не нужно. Повтори, что ты сказал? Ты вот эту девушку, что похожа на Ангела, изнасиловал, а она тебя тут обхаживала? Сидела у кровати? Беспокоилась? — он порывисто вдохнул-выдохнул. Заговорил страшнее: — И ребенок от тебя?!
Я кивнул и сглотнул кислоту, что полилась в горло.
— Ты идиот? — разочарованно выпустил Макс и, сжав кулаки, ступил ближе. Замахнулся, но не ударил, а взорвался ревом: — Блять, придурок! Прибил бы голыми руками, если бы не она! — мазнул по двери суровым взглядом, свел брови и стиснул до кривой линии губы. — Я у Поли до сих пор вымаливаю прощение, но я не перешел черту! Принуждал, но не брал силой! Разогревал ее! Не оправдываюсь, но, сука, чем ты думал?! Как собираешься с этим жить?
— Я не хочу… жить. Макс. Я хочу спасти своих детей.
У Орлова округлились глаза.
— Сашка жив?
Я неопределенно покачал головой.
— Возможно. Не знаю. Но и этот не выживет, если мы с Линой проколемся, а я не могу. Не могу, понимаешь? Втянул ее, а теперь жалею, но уже нет обратного хода.
Макс ходил по палате, скрипел зубами, а потом присел на тахту возле стены.
— Заче-е-м? Не понимаю зачем ты поднял на нее руку? Она же… да любой скажет, что невинная! Лешка-Лешка, завязать тебе хрен узлом нужно.
— Она дочь того, кто убил Милу, — последнее исчезло в шепоте. В голове стало пусто, сумрачно, будто меня кувалдой долбанули.
— Ты уверен? — сквозь вату послышался вопрос.
Я снова кивнул, отчего в голове загудело.
— Был. Уверен.
— Сссууукааа…
Мы еще долго сидели, и Макс узнал все, что я мог сказать. Мрачность с его лица не сошла, губы сжались плотнее, а в глазах появилась серебристая тьма. Таким он был несколько раз на моей памяти.
— Выздоровеешь, — наконец встал он, — я тебя вытащу за шиворот на ринг, урод. Ты понял? Я не шучу сейчас. И такое с рук не спущу. Будешь умываться кровью за все, что ей пришлось пережить.
— Да хоть сейчас бей, — огрызнулся я.
— Сейчас, если трону, убью нафиг, а меня Поля дома ждет с малявкой, я не настолько туп. В отличие от некоторых.
— Макс, пожалуйста, не оставь детей, если я окажусь за бортом, — сказал я, когда Орлов быстрым шагом поперся к выходу.
— Я тебе «окажусь», — обозленно повернулся он. Прицелился в меня указательным пальцем, хорошо что не оружием, что выглядывало из-под пиджака. — Я тебе так «окажусь», что будешь вспоминать дядьку Орла на том свете. А сейчас взял себя в руки, Алексей, и стал мужчиной, а не пещерным человеком, что умеет только трахать и бить. Ты меня понял?
— Я не могу.
Макс коснулся ручки двери, но не открыл ее, вернулся ко мне. Встал над кроватью горой.
— Что? Что ты не сможешь?
— Играть не могу, — я потер грудь, потому что от этих слов будто сверло под ребрами крутилось.
Друг хмыкнул, снова подошел ближе, всмотрелся уже другим взглядом, стылым и холодным, в мое лицо, а потом твердо сказал:
— А ты не играй.
— Как это? — я подался назад, потому что громада Макс душил своей тенью.
— А вот так. Думаешь, не вижу, что мучаешься ты не просто так? По глазам же все можно прочитать! Она тебя зацепила. Позже, но все равно. Как иголка вошла под кожу и бередит рану. Милы нет, отпусти ее. Сейчас у тебя в руках жизнь маленького беззащитного Ангела, и ты обязан девочку спасти. Без тебя эти суки ее растерзают. Нашел с кем связаться! Кирсанов, Носов, бляха-муха — это же звери, я с ними даже за стол переговоров не сажусь, не то чтобы еще в какие-то дела ввязываться. Чехов давно считается вором в законе, об этом все сильные мира сего знают и никогда с ним не связываются, только договариваются. А ты спутался с монстром, и тут даже Кирсанов — пешка.
— А я тогда кто?
— Никто. Ты отнюдь не кукла, а лишь веревка в руках кукловода. Я не отрицаю, что папашка Лины мразь, но девчонку-то за что?
— А моего Сашку за что? А Милу?
— Ты нашел доказательства? — Орлов так ярился, что слюни брызгали во все стороны. Я понимал его ярость. Если бы мог, и сам бы себя пилил, но в башке последние дни настоящий фарш, и сил остался пустой баллон.
— Их уничтожили, зачистили, — я не оправдывался, но звучало мерзко, знаю. — Потому и прятался, чтобы Кирсанов думал, что свидетелей нет, но я есть!
— Сомневаюсь, что ты есть, — бросив сухо, Макс повел плечом, будто сбрасывал с себя противные прикосновения, и презренно скривился. — Береговой Лешка, мой друг, который умер два года назад, себе бы не позволил поднять руку на женщину.