И отстранился, ловко встал на ноги и подал мне руку. Отбила её в сторону и поднялась сама. Молча направилась к саням. Забравшись, уверенно взялась за вожжи.
Так тебе и надо, Лина! Я поджала губы. На миг увидела в моральном уроде человека. Повелась на красивый жест и получила за это.
А вслух произнесла, стараясь, чтобы голос не дрожал:
— Поверит. Не сомневайся. Следи за своей игрой, у тебя не очень получается. А за подарок спасибо, кони чудесные…
Голос всё же предательски дрогнул под конец фразы. Что ещё могло во мне сломаться? Казалось, в сердце не осталось ни одного живого места, но болело снова. Шепнула:
— Но лучше бы его не было.
До вечера мы разбежались по своим комнатам, но, когда солнце защекотало стекла и нарисовало яркую полосу на стене, Лютый постучал в мою дверь.
— Ангелина, жду тебя внизу, — сказал строго и удалился.
Я отложила электронную книгу и, уткнувшись лицом в подушку, простонала:
— Не хочу…
Что бы там ни было, хорошего точно не предвещало. Либо Серый приехал из больницы, либо Чех нагрянул раньше времени, либо Лютому скучно стало, снова решил потренироваться быть «нормальным».
Но, взяв себя в руки, сунула стопы в меховые подаренные Мишей и сделанные руками его жены тапочки, закуталась в шаль её же работы и спустилась на первый этаж.
Закатное солнце резвилось на стеклянной столешнице, на которой не было привычных цветов, зато ноги коснулась Рыжуня и, мяукнув, положила на мою штанину передние лапки с явным намерением поточить когти.
— Ну уж нет, — подхватила я её на руки и спросила: — Где же твой ужасный хозяин? Позвал, а сам исчез.
— Тут я, — Лютый наклонился к огромной плазме, что была вмонтирована в стену в гостиной, отодвинул экран и что-то пытался там настроить. — Что ты хочешь посмотреть? Есть пожелания? Блин, гнезда для лилипутов! Иди сюда, Лин, моя рука туда не входит.
Я подошла и передала ему кошку, которая тут же забралась по свитеру и вольготно устроилась на шее мужчины. Осторожно заглянув за панель, уточнила:
— Что нужно сделать?
— Желательно как-то врубить, — Лёша ласково пригладил шерстку кошки, и она громко заурчала, ткнулась в тяжелый подбородок. — Там по цвету тюльпанчики смотри, белый к белому, желтый к желтому.
Когда мне пришлось наклониться, Лютый неожиданно отошел к дивану и отвернулся.
— И фильм выбери. Какой захочешь.
Провод вывалился у меня из рук.
— Ай!
— Что? — Лютый швырнул кошку и подскочил ко мне, как будто я оказалась на крыше и едва не сорвалась с края. — Лина, болит?! — повернул к себе, стал щупать по всему телу, касаться плеч, лица. — Говори же.
— А-у, — вцепившись в его руки, я смотрела на Лютого во все глаза, но не видела его. — Не знаю… Показалось?
Я застыла, затаив дыхание, слыша лишь тяжёлый хрип Лёши и возмущённое мяуканье провалившейся за диванную подушку и пытающуюся выбраться Рыжуню. И тут оно снова случилось.
Я засмеялась и заплакала, принялась неловко задирать кофту и, схватив огромную ладонь Лютого, прижала её к своему животу. Шёпотом, будто это могло спугнуть малыша, сообщила:
— Он шевелится! Чувствуешь?
— Так рано? — Лёша присел на колени передо мной, приложил щеку и ладонь к животу. Посмотрел снизу вверх и прошептал: — Не слышу…
Я всхлипнула:
— Может, мне показалось? Я вся на нервах, и всё это… Ах! — Я вцепилась в его плечи, чтобы устоять. — Движения слабые, но я совершенно точно чувствую, будто меня что-то толкает изнутри. — По щекам снова полились слёзы. — Честно!
Погладила не сильно выступающий животик сбоку и прошептала:
— Мама любит тебя, малыш.
Лютый накрыл мои руки своими, передвинул к центру и неслышно шевельнул губами:
— И папа любит.
Как я могла думать, что дневной сюрприз Лютого великолепен? Да, жеребцы чудесные, но… Вот сейчас он тремя словами сделал такой подарок, что сердце пропустило несколько ударов. Я тихо позвала:
— Лёша.
Он поднял голову, посмотрел на меня, но я положила ладонь ему на веки, чтобы не видеть чёрных омутов и, наклонившись, впервые искренне обняла мужчину.
Глава 54. Лютый
Зачем я так сказал? Приоткрыл душу, позволил ей увидеть правду. Догадываться о моих чувствах и отношении Ангел может, но знать наверняка не должна. Пусть думает, что играю. Оказывается, даже плохо это делаю.
На губах клеймом горел поцелуй, сорванный на улице, у конюшни. Пах сдавливало и выкручивало томящейся болью, желанием быть с ней ближе. Нельзя, нельзя! А я снова хочу. И чем больше отдаляюсь, тем сильнее меня тянет.
Я так обидел ее, что мне стыдно смотреть в синие бездонные глаза и не сгорать от тоски и мучений. А ей как? Смотреть на меня и вспоминать тот страшный день? Я не представляю. И не хочу.
И почему не получилось стать терновником и оттолкнуть, когда Лина прикрыла мне глаза и обняла за плечи? Вместо этого я прижался и прислушался. Задержал дыхание, запретил сердцу биться, а рукам двигаться.
— Кажется, ты что-то съела не то, — ляпнул на волне эйфории и заулыбался, когда в ухо что-то глухо и размыто ударилось. Слабо очень, но для меня это было так очевидно и понятно, как рассвет и закат, лето и зима, свет и тьма. Это наш малыш. Мой малыш. Ее малыш.
Я перехватил маленькую руку, что закрывала мне глаза, потянул девушку на диван, молча усадил, а сам полез включать телевизор. Мне срочно нужно немного пространства, немного отдалиться, а то не выдержу. Лопну. Сорвусь.
Меня качало, давило изнутри, будто закипающая кровь наполнила до предела сосуды, норовя разорвать на куски. И, пока я беспомощно тыкал в гнездо тюльпанами, перед глазами стояло бледное лицо Сашки. С заплаканными глазами, с мокрыми после ванны волосами, в привычной бежевой пижамке и принтом с машинками из мультика «Тачки».
«Папа, а я тебе уже не нужен?» — говорил он, а мне мутью заливало глаза и сжимало дурнотой горло, грудь рвало-выворачивало наизнанку. Кого винить в своей смертельной ловушке? Кирсанову? Нет, не получается больше. Я сам виноват! Должен был тогда согласиться с условиями ее папаши, проиграть. Блять, это ведь не сложно — просто позволить себя ударить, как я сделал сегодня. Разрешил избить себя слабой девчонке. Почему же тогда не смог ради семьи? Знал же, что олигарх не оставит нас в покое. На что надеялся?
«Папа, ты меня теперь забудешь?» — подстрекал в голове голос сына. За его спиной пряталась маленькая золотоволосая девочка. Она выглянула испуганно, хлопнула синими глазищами, а потом злобно, будто взрослая, процедила сквозь зубы:
«Я не забуду, как ты сделал маме больно».
После этой жуткой иллюзии я тяжело поднялся, бросил в Ангелину тяжелый взгляд и поплыл в кухню. Сжав кулаки до боли, желал разбить пару стен, но сдержался. Распахнул холодильник, едва не сорвав дверь с петель.
— Лина, — голос сипел и пропадал, но у меня получилось выдавить еще несколько слов: — Будешь мороженое? Я подключил телик, выбирай в меню любой фильм.
Не дожидаясь ее ответа, вытащил пакеты ванильного и клубничного десерта и, перехватив их одной рукой, уперся лбом в холодный пластик.
Я не выдержу приезд Чеха. Эта тварь выжмет все соки. Как его убрать с дороги? Как защитить Ангелину? Мент почует, что я дорожу девушкой по-настоящему, и будет играть на этом, дергать за новые ниточки. Тут и Саша не понадобится, новые козыри в руках.
Но Ангела я мучить больше не могу. И притворяться уродом не могу.
А придется. Она должна меня ненавидеть. Должна. Не за что меня любить.
Когда я вернулся, девушка щелкала пультом, но, кажется, совсем не видела, что там переключается на экране, и незаметно стирала слезы другой ладонью. Она даже не глянула на меня, когда я подошел ближе и поставил две вазочки на столик и подвинул его ближе к дивану.
Пошли титры. Фильм я узнал сразу. Мы с Милой смотрели его часто — романтический семейный — «Пока ты спал» с Буллок в главной роли. Я ничего не сказал на такой выбор, меня уже изрядно измотали воспоминания и горечь вины, молча сел рядом с Ангелиной и протянул ей мороженое.
— Хорошего просмотра, Ангел, — сказал ровно, стараясь не показывать бурю, что завладела моей душой.
Ела «невеста» без аппетита, половина десерта растаяла и осталась на столе в пиале, а к середине фильма Ангелина начала клевать носом. Что мной двигало в тот момент, не знаю, но я подвинулся ближе и притянул ее к себе. Гладил мягкие волосы, перебирал локоны, касался ее скошенных скул и смотрел не фильм, а разглядывал потолок.
Какой же я урод. Клеть груди стала такой тесной, будто там у меня атомная бомба взорвалась, и воздух резко закончился.
До конца фильма Ангелина уже крепко спала. Я взял ее на руки и унес наверх. Дошел до ее комнаты, но застыл на пороге. А если заявится Чех? Пришлось вернуться на первый этаж и впервые впустить чужую женщину в свою комнату. После Милы никто, кроме тети Маши, сюда не заходил. Я просто не пускал, потому что мне было больно предавать любимую, а сейчас еще больнее вносить другую, которую не смогу назвать своей. Бе-зу-ми-е.
Лина сжалась комочком, когда я ее положил, застонала так жутко, что я склонился и прислушался. Девушка натурально скулила, знаю, что она видела в этот миг во сне. Сжав зубы, лег позади нее и обнял, уткнулся губами в ее темечко, поцеловал волосы и пошевелил губами, зная, что она не услышит:
— Прости меня.
Глава 55. Ангел
Взгляд жёг тёмным огнём, выворачивал меня наизнанку, выкручивал нервы и кромсал душу. Тот, кто смотрел на меня, будто трогал, терзал, владел… В сердце одна за другой рождались волны жара ненависти и холода страха, они прокатывались по всему телу, выжимая стон. И снова. И снова. И опять…
Я вздрогнула и распахнула глаза.
Он стоял у раскрытой двери и просто смотрел, но будто медленно убивал. Я сжалась в комок и, приникнув к большому горячему телу Лютого, просипела:
— Лёша, здесь Чех.
— Знаю, — услышала мрачное и подняла глаза.