Он ловил каждое мое движение и взгляд. Оставался рядом, но и удалялся. Казался огромным, но и невесомым. Кружево скользнуло по ногам, открывая меня, делая уязвимой, доступной, и…
Будто вспышка. Искажённое яростью лицо, побелевший шрам и ритмичные движения в облаках белых кружев. Память подкидывала всё новые, с таким трудом забытые подробности, ноги похолодели, колени сжались до судорог в бёдрах.
— Стой! — Я упёрлась руками в его огромную грудь. Совсем как тогда, в машине, и ощутила мелкую дрожь. — Прошу тебя, стой.
Леша замер, а я отползла и, стянув с кровати простынь, прижала к груди. Совершенно обнажённая, беззащитная, смотрела на Лютого со смесью ужаса и вины.
— Я… не могу. Не… так.
Он сел на край, опустил голову в ладони и рванул волосы.
— Безумие, — прорычал сдавленно. — Чех толкает нас на безумие. Знает, что обоим больно и все равно мучает. Зачем? Я не понимаю.
Лютый согнулся со стоном, резко встал и, взмахнув руками, отошел в глубину комнаты, где жестоко рванул гирлянды, отчего по комнате заплясали бесноватые огоньки. Леша стоял в мерцающей темноте и щелкал пуговицами рубашки, не расстегивал, а отрывал их. Он опасно молчал и густо-глубоко дышал — я видела, как ходят вверх-вниз его плечи, как расширяется до предела огромная грудь.
Внезапно муж вернулся ко мне, запрыгнул на кровать, как тигр, и подобрался слишком близко, заставив вскрикнуть от ужаса.
Вцепившись в мои плечи, ловко перевернул и усадил на себя. Положил между нами остатки рваной рубашки.
— Свяжи меня, — Леша запрокинул обе руки вверх, отчего мышцы напряглись и зримо очертили рельефы. Он ухватился в кованное изголовье и повторил: — Свяжи посильнее, Ангелина.
Глава 67. Лютый
Она замерла, даже не дышала, я тоже не шевелился до тех пор, пока жена, будто недоверчивая кошка, не протянула руку. Осторожное прикосновение, пробирающее ознобом до кости, едва не заставило вздрогнуть. Тело напряглось, мышцы натянулись, как канаты.
Лина не смотрела мне в глаза. Смущаясь и шумно дыша, она неловко взяла разодранную рубашку. Облизала губы, и от этого простого движения мое тело буквально объяло огнём. Я зажмурился, чтобы не видеть её грудь, когда девушка пыталась связать мне руки. Она затянула узел крепко, как могла, и облегчённо выдохнула.
Я бы мог разорвать путы одним движением, но лежал неподвижно. Даже дыхание затаил, поэтому лёгкое прикосновение к груди прожгло до самого сердца. Ласковые пальчики Лины пробежались по мышцам живота, очерчивая их, коснулись пупка. Замерла на миг и отдёрнула руку.
— Может, скажем, что всё было? — тихо выдохнула Лина, и в ее голосе звенел страх смешанный с… Возможно, я ошибаюсь или обманываюсь, но больше всего это было похоже на любопытство. Ведь Ангел почти коснулась брюк, которые едва не прорывал каменный от стояка член. — Кто и как уличит нас во лжи?
— Никто… — едва дыша, прошептал я и с трудом продолжил, будто обнажая перед ней не только тело, но и душу. — Но я не хочу рисковать ребенком. И тобой. Выбор очевиден, Ангел. Только тебе решать.
Услышал вздох, а потом ощутил свободу. Лина, накинув на себя мою почти разорванную рубашку, запахнулась, как в халат, и, поднявшись, отошла к окну. Глядя во двор, застыла изваянием. Голос её прозвучал тихо и безжизненно:
— Мне решать что, Лютый? Ты хочешь, чтобы теперь я тебя изнасиловала?
Поднялся с трудом, проглотил обвинение, как горькую микстуру. Яйца разрывались от боли, но я доковылял к девушке и даже засмеялся, опустив губы на подрагивающее плечо. Кожа девушки пахла праностями и морской солью, а еще немного молоком.
— Боюсь, что это невозможно. Я слишком давно тебя… — пришлось сжать зубы, вздохнуть, но все же сказать правду: — Хочу тебя, Ангелина. Как женщину. Как жену. И пойму, если ты скажешь «нет» мне, но не приму, если ты откажешься помочь ему.
Пришлось развернуть ее к себе за плечи, опуститься на колени, чтобы не сгибаться пополам, накрыть руками живот, поцеловать его через ткань рубашки и взглянуть снизу вверх.
— Доверься один раз. Клянусь, что не причиню вреда.
Губы её поджались, глаза сузились на миг, потемнев до глубоководного оттенка. Но рука дрогнула и очень медленно потянулась ко мне, прохладная ладонь коснулась щеки.
— Я уже доверилась, — с трудом, запинаясь на каждом слове призналась Лина. — И, клянусь, каждая минута ожидания наполняет меня ещё большим страхом. Когда мы вошли, я была спокойна… Почти. Сейчас же еле сдерживаюсь, чтобы не сбежать. Что будет дальше, даже предположить не могу.
Я потянул ее за собой, кончики пальцев были прохладными и влажными, на щеках блестели слезы.
Наверное, достаточно слов. Мы оба знаем, что этого не избежать. Да, я чувствую к ней больше чем симпатию, и это мучает меня, но понимаю, как ей тяжело. Избавиться от ужаса, в который она возвращается каждый раз, когда смотрит мне в глаза, мы не сможем, но заглушить его ощущениями можно попробовать.
Посадил Ангелину на кровать и, придавив немного на плечи, заставил лечь. Рубашка приподнялась и приоткрыла ноги, утащила мой голодный взгляд к центру, туда где курчавые волосы прикрывали лобок.
Я приподнял Лине руки, заставил вытянуться на постели и склонился, когда девушка зажмурилась.
Тело ломило от напряжения. От не выплеснутых эмоций и бесконечно запертых желаний, между ног горело и сжимало, но я не спешил. Я дал слово и не отступлю от него. Проще поломаться, чем причинить ей боль.
Молча. Не говоря ничего. Хватит бесполезных слов. Я коснулся ее мягких губ, провел языком по контуру, но не погружался в рот, не воровал не мои поцелуи — я не заслужил.
Играл на грани. Это была настоящая пытка, потому что хотелось страсти — раскрыть душу, пронзить податливое тело собой, отдать себя и выплеснуть все, что накопилось. Но нельзя. Я не мог.
Когда девушка задрожала, а сосочки натянули ткань рубашки и уткнулись в мою грудь, я перешел от губ к подбородку, затем к шее. Осыпал ее поцелуями, как лепестками роз. Коснулся твердой вершины, прихватил через ткань и согрел дыханием. Лина засвистела сквозь зубы и немного дернулась, но я все еще держал ее руки над головой и не позволял вырваться.
Синий взгляд, способный убить, плавил, кромсал меня, но жена упорно молчала и не сопротивлялась. Она идет на это не ради себя или меня, а ради ребенка. Я так горжусь ею, что сводит скулы от ненависти к себе. Как же все поменялось. Как же я ошибался, что хуже быть не может.
Пришлось отпустить хрупкие руки, переложить их себе на плечи, а затем сдвинуться ниже, ниже, впритык к запретному. Выждал несколько секунд, пока тело Ангелины вытряхнет лишнюю дрожь и немного расслабится. Только тогда приоткрыл ладонями бедра, потянув вверх одежду, и накрыл ее лоно губами. Приласкал языком, впитывая-запоминая ее вкус, пряно-неземной, и нежно коснулся пальцами горячей влаги, ввел осторожно один, чтобы не ранить и не пугать. Лине нужно хоть немного привыкнуть к толщине, иначе ей от меня всего будет больно.
Прислушиваясь к малейшей реакции жены, готовясь остановиться в любой момент, если ей снова станет страшно, я вводил в нее палец, прощупывая, растягивая, и она не гнала. Кусала губы и изгибалась-натягивалась на постели, будто гитарная струна.
Я осмелел, потянул набухший бугорок губами, застучал кончиком языка по одной точке, плавно входя в пылающую тесноту. Когда я сам почти кончил от одних прикосновений к ее податливому телу, Лина застонала, но будто одёрнула себя, замерла. И каждое мое следующее движение вырывало ответ: то тихий всхлип, то дрожь тела, то сладостное напряжение внутренних мышц. Тонкие пальцы, впивающиеся в мокрую простынь, скрутились в кулачки, стройное тело выгнулось, раздался протяжный стон.
Лина бешено сокращалась от внутренних спазмов, туго сжимая мой палец. Она трепетала, как тонкий прутик на ветру, а потом, тяжело дыша, отвернулась, будто испытывала стыд, что кончила.
Глава 68. Ангел
Его тело потрясающее, ошарашивающее, умопомрачительно красивое! Я любовалась обнажённым торсом мужчины, словно крепким поджарым племенным жеребцом Даймоном — гордостью отца и беспрестанной завистью окружающих. Но Лютый ещё более опасен, чем норовистый конь, с которым справится не каждый жокей. Береговой, будто хищная кошка, огромный лев, одним своим присутствием заставлял сердце колотиться быстрее. Но, если раньше оно прыгало в груди от ужаса и ненависти, то сейчас от восхищения.
Лютый попросил себя связать, и я подчинилась. Не знаю зачем, но мне стало чуточку легче, когда не ожидала его прикосновений, получила толику свободы и собственной воли. Изучая его накачанное тело, едва дышала.
Кончики пальцев касались узлов мышц, очерчивали их, а Лютый вздрагивал каждый раз, его грудная клетка всё выше вздымалась от рваного дыхания. Поджарый живот опадал на выдохе, проявлялись чёткие кубики. Мужчина уже почти непрерывно дрожал, а когда я коснулась пупка, то услышала тихий стон, переходящий в рык и, разумеется, иллюзий не было — я видела оттопыривающиеся брюки.
Вмиг перед внутренним взором пронеслась неприглядная картина, мужчина рычал точно так же, и его огромный член… От охватившего меня ужаса я отпрянула и, едва сдерживая приступ паники, проявила слабость. Попросила Лютого отступить. Зная, что не получится, взмолилась. Вот бы Лютый умел лгать! Но у Лёши всё по лицу видно, и я понимала — ему Чех не поверит. Мне придётся пойти на это ради малыша.
Следом за страхом пришла злость. Она затопила ядом, вырвала едкие слова, полоснула нас обоих правдой. Краем глаза я заметила, как перекосилось лицо Лютого, как опасно блеснули его глаза, как напряглись плечи. Я ожидала чего угодно, но была поражена…
Мужчина был так возбуждён, но всё же не стал бросаться на меня, как тогда в машине. Прикасался бережно, и от ласковых прикосновений мурашки охватывали тело, а страх медленно отступал. Но всё же оставался, придавая перца ощущениям.
Лютый склонился и припал горячими губами у меня между ног. О, небо… Я и не подозревала, как это приятно. И стыдно! И… Застонав, выгнулась всем телом, рухнула в обжигающую темноту наслаждения. Пальцы Лёши, такие нежные, такие большие, разжигали пожар внизу живота, ласкали складочки, но его язык, прикоснувшись к средоточию нервов, просто вызвал взрыв. Пара умелых движений, и я остро дошла до сладкого пика. Как никогда в жизни, до потемнения в глазах и полного изнеможения.