Я плавно вышел из ее горячего тела, спрятал глаза, что наполнились сталью, и сдвинулся так, чтобы Лина не видела, как снова ее хочу. Нашел на краю кровати рваную свадебную рубашку и осторожно стал вытирать девушку от семени. Крови нет, кожа слегка покраснела, но уже расслабилась и не пульсировала.
— Все хорошо? — я осмелился посмотреть на нее и затаил дыхание. Что-то не так? Почему она не двигается? Смотрит и молчит. Не молчи, Ангел, скажи, как ты меня ненавидишь. Скажи…
— Ты обещал спеть малышу, — настойчиво напомнила она и, притянув покрывало, стыдливо прикрыла лобок. Слегка округлившийся животик же оставила открытым. — Я жду.
Я не умел петь, никогда не учился, но Сашка обожал короткие песенки перед сном. Выпрашивал, не отпускал, пока я не спою хоть одну.
Пришлось потянуть второй край простыни, чтобы прикрыться. Прочистил горло и, откашлявшись в кулак, всмотрелся в румяное лицо девушки — моей жены теперь.
— Не сбежишь от ужаса? — уточнил я и так приятно было поймать еще одну ее улыбку. — Ладно, — подкрался ближе к животику и тихо-тихо запел: — Баю-бай, крадется дрема. Он разносит сны по дому. И к тебе пришел, малыш — ты уже так сладко спишь.
Лина затаила дыхание, глаза её заблестели, уголки губ дрогнули.
— Никогда бы не подумала, что ты поёшь, — тихо призналась она. — Могла представить, как расшвыриваешь людей, как выбиваешь дверь, как… Много чего. Но вот чтобы колыбельная. — Осеклась и, отвернувшись, часто-часто заморгала. Добавила слегка хрипло: — У тебя красивый голос.
Мне стало не по себе, но я удержался в том же положении.
— Я и не пою, Ангел. Тебе почудилось. Это моя тень, Лешка Береговой, когда-то умел, а я… — пришлось встать, чтобы вдохнуть, — я нет.
Она притянула одеяло ближе к подбородку и спросила натянуто:
— Это всё? Чеху этого будет достаточно?
Кивнул, потому что слова встали морским ежом в горле.
Вот и все. Нежность рассыпалась, страсть остыла, нега растеклась по коже, и мы вернулись туда, откуда пришли.
Я встал, оставив простынь жене, и молча ушел в ванную.
После холодного душа, накинув халат, через спортзал вышел в коридор, чтобы добраться до кухни. Везде было тихо. Охранники у двери нашей комнаты мерзко захихикали, стоило мне появиться. Вот же ублюдки, а еще правосудие, форма ментовская. Козлы драные.
Пусть только тявкнет хоть кто-то, завалю на месте, и плевать, что будет. Густая кровь кипела в венах, ненависть булькала, перекрывала воздух. Ненавижу Кирсанова и люблю его дочь. Это самоубийство. Хреновый из меня боец. Никакой. Не могу даже за семью свою отомстить, потому что тюфяк. Слизняк, прав был Чех.
Я сел за кухонный стол и сложил перед собой ладони. Смогу ли жить без возмездия? Смогу ли отпустить желание увидеть, как эта тварь — Кирсанов — мучается? Смогу ли закрывать глаза и не видеть мертвое лицо Милы, не чувствовать ее липкую остывшую кровь на пальцах? Смогу ли спать и не вскакивать от фантомного голоса сына?
Каждое утро мне кажется, что Сашка весело смеется, выбегая из спальни, маленькие ножки бегут по лестнице, а я сжимаюсь и боюсь, что упадет. Вскакиваю в постели и понимаю, что навеки остался один.
Нет. У меня есть Ангел и маленькое чудо, которое я не заслужил. Я их должен спасти. Себя уже бесполезно.
Рванул волосы, коснулся рукой грубого шрама. Я не забыл. Я ничего не забыл! И никогда не забуду, твою ж мать!
Взял графин с водой, пустой стакан и поспешил в комнату. После секса Лина точно захочет пить, и это единственное, что я могу сейчас делать — заботиться о ней.
Она стояла у окна. Завернувшись в простынь, тяжёлыми складками стекающими по обнажённой спине, смотрела во двор. Напоминая греческую богиню, поражала совершенством форм.
— Там что-то происходит. — Голос Лины прозвучал настороженно. — Лёш, посмотри.
Глава 70. Ангел
Не знаю, что меня насторожило, когда выглянула в окно на белый снег, подсвеченный луной.
С одной стороны, сейчас каждый день происходило то, что не укладывалось в привычную картину мира… Да, чёрт побери, не осталось уже этой привычной картины — одни осколки, в которых отражались растёрзанные куски, больше напоминающие портреты Пикассо, чем реальность.
С другой стороны, когда человек идёт, пригнувшись, это, как минимум, подозрительно. Если исключить резкий приступ радикулита, что для молодого физически развитого мужчины странно, можно предположить, что тот крадётся. Зачем кому-то красться там, где и так полно бандитов и полиции? И ещё неизвестно, кто с какой стороны правосудия.
Лёша, хмуро глянув в окно, отодвинул меня к кровати, молча оделся и вышел из комнаты. Оставшись одна, я неуютно поёжилась. Ощущение уязвимости выросло в разы. Присутствие Лютого создавало иллюзию защищенности. Не от него — я не так наивна, чтобы не видеть явный интерес мужчины — а от других. Те отморозки в полицейской форме, от взглядов которых мне становилось плохо, не давали мне покоя.
Надевать жуткое белое платье было выше моих сил. Я до сих пор не понимаю, как позволила его на себя напялить — видимо, была сильно напугала Чехом, но мне было холодно. Пришлось поискать в вещах Лютого что-то подходящее.
— Малыш, не волнуйся, — прошептала, поглаживая живот. — Мама тебя защитит. — Добавила через силу: — И папа… Он любит тебя и не позволит причинить вред.
Это вселило в меня уверенность, что мы выберемся живыми. Да, Лютый ненавидит моего отца и видит во мне врага, но я видела, что он искренне любит ещё нерождённого ребёнка. Удивительно встретить в столь суровом мужчине такую нежную заботу о потомстве. Истинный лев!
Я надела кружевные трусики, которые медленно и ласково снял Лютый перед… Покраснела от воспоминаний, закусила губу и отмахнулась. Тревога не давала предаваться таким глупостям, меня подбрасывало в легкой дрожи от одной мысли, что кто-то пришел во двор не по доброй воле. Устоит ли Леша против врага? Поможет ли мне кто-нибудь из охраны, если вдруг что?
Подошла к шкафу и, найдя на полке мужскую чёрную футболку, быстро нырнула в горловину. Одежда смотрелась на мне платьем, но стало немного спокойнее, будто тонкая трикотажная ткань умеет защищать, словно броня.
Между ног ныло и пульсировало, память подбрасывала картинки искажённого наслаждением лицо Лёши, мой стон и… Я схватила себя за голову, пытаясь остановить это безумие. Самое ужасное, что мне понравилось. Когда Лютый разогревал медленно, наполняя томлением и желанием большего, я не могла себя остановить. Что за напасть?
О, дьявол очень искусен в соблазнении! Уверена, не желай Лютый мести, то нашёл бы ключик к той неопытной девочке, которой я была несколько месяцев назад, и я бы отдала Береговому всё, не только свою невинность и сердце, но и душу. Но он решил идти через боль. Или это Чех заставил его так поступить, шантажируя Сашкой. Разница невелика.
Да что за мучение! Я уже оправдываю то, что Лютый со мной сделал?! Получив пару оргазмиов, готова ему простить насилие? Я в своём уме? Нет-нет, это лишь сделка. Мы временно в смертельной связке. Мне нужно выжить и сохранить ребёнка. Это нужно и Береговому. Не стоит забывать о словах мужчины о том, что он отберёт у меня ребёнка после родов. Я — лишь инкубатор для Берегового. Не стоит доверять Лёше так, как хотелось… Слабость мне не по карману!
Дверь открылась. Я слегка вздрогнула, но подняла голову, чтобы правильно встретить мужа, доиграть роль до конца. Но в дверях застыл мрачный Серый.
— Привет, Ангел, — пьяно покачнулся он. — Ску-учаешь?
Я насторожилась и, покосившись в окно, куда ушел Береговой, ответила тихо:
— Не скучаю. Лёшу жду.
— Лёшу?! — загоготал Сергей и, ввалившись в комнату, с треском захлопнул дверь. — Так ты, наконец, дала Лютому? Умница, девочка! А то у мужика сперма из ушей уже лезла. Как смотрел на тебя — так стояк на час! — Волчара приблизился и обдал перегаром: — У меня кстати тоже. — Он сцапал меня за плечи и, не обращая внимания на сопротивление, притянул к себе: — Стояк, как гляну на твои грудки. На твои губки-бантики. На твои глазища-а-а! Знаешь, я ещё не трахал беременных. Наверное, это иначе. Хочу попробовать…
— Пусти! — крикнула я и отпихнула мужчину изо всех сил. — Лёша! Лю…
Сергей прижался к моим губам, обрывая мой крик, затыкал языком в рот, намереваясь пробраться вглубь. Нет! От ярости, что закипела в крови, я укусила его и почти рванула губу. Не позволю повториться тому ужасу. Не дамся, даже если…
Холод прошиб позвоночник. Ребёнок! Я не могу рисковать им. Но и сдаться не в силах. Лучше… Что лучше? Тихо застонала от отчаяния. А Сергей язвительно засмеялся на ухо:
— Да, сучка, мне нравится. Сопротивляйся, кусайся… Хочу тебя нагнуть, отъебать так, чтобы ты кончала и орала на весь дом! Когда Лютый наиграется, будешь моей. Я тебе покажу, что значит настоящий мужик! Тюфяк Береговой размяк, да? Не по вкусу тебе такие?! Ты же самочка из другого теста, за Носова-трахальщика готова была выскочить, а здесь Лешка всего лишь — раз-маз-ня! Все ты знаешь и умеешь, тварь продажная. Брюлики Берегового понравились? Или его хрен, как раз по размеру? Так мой не меньше. Я докажу!
Он снова приник к моим губам, избегая укусов и легко перехватывая руки. Я вспомнила всё, чему учил меня конюх Лютого.
Дернув ладони на себя, отчего захрустели кости, я вложила в удары всю силу, что была.
— Глаза! Шея! Пах!
Резкий вдох, хрип, затем еще удар до хруста! У Сергея расширились глаза, он перехватил горло рукой и неловко отстранился, почти упал.
Я хотела отбежать, но Серый, рыча и едва удерживаясь прямо, бросился и вжал меня в стену одной рукой. В светлых глазах вспыхнуло безумное зло.
— Да ты брыкаться удумала, скотина? Целку корчишь из себя?
Дверь, слетев с петель, с грохотом рухнула на пол. В комнату ворвался Лютый, его глаза бурлили тьмой, рот перекошен от ярости, кулаки сжаты.
— Что ж ты, сука, творишь?! — заорал он и, когда я отпрянула к окну, бросился на Волчару.