Кирсанов что-то хотел вставить, но я зарычал, разойдясь, и рубанул ладонью воздух, чтобы сучонок не открывал рот. Хотелось стены разнести к чертям, потому что я устал от этой гадости под ребрами. Устал ненавидеть. Меня это разрушает, угнетает, сжирает.
— Молчи, скотина! — бросил в лицо папочке Лины, едва сдерживая гнев. Он колотился в горле, обжигал лицо жаром, выворачивал нутро. — Потому что я сломаю твою шею, старый подонок, и скажу, что так и было. Не делаю этого сейчас только ради нее, — ткнул пальцем в сторону Лины, что прижалась к стене и, судорожно сглатывая, поглядывала то на меня, то на отца. — Если умрете вы или я — умрет и она, можете мне поверить. А отвечать за Милу придется, слово даю. И денежки, — я подцепил пачку долларов со стола и швырнул старому скряге в лицо, — не спасут. Я вас лично кокну, просто не сейчас. Чуть-чуть позже. Как вам такая правда?
— Всё сказал, Береговой? — голос Кирсанова обжигал лютым холодом, глаза буравили насквозь. — Обвиняешь меня в смерти своей жены? Меня?!
Он скривился и, рывком выдернув один из ящиков стола, выудил толстую папку. Шлёпнув ею о стол, процедил сквозь зубы:
— А я еще недоумевал, почему Лина прошептала «Привет от Лютого», решил, дочка не в себе после пережитого ужаса. Готов был поверить в месть конкурентов, но не в неожиданное воскрешение моего некогда лучшего бойца. Трудно представить, что чемпион с псевдонимом «Лютый» стал подонком.
Он кивнул на папку и, поднявшись, подошёл к дрожащей дочери и сжал её плечи:
— Я не делал этого, не смотри так. Мне больно, что ты даже мысль такую допустила. Я… сорвался с банкета, как только услышал о затопленном кровью доме Береговых. Тел так и не нашли, полиция отмалчивалась. Я пытался найти хоть какие-то следы, нанимал людей, но… Сдался. Всё, что собрал, сохранил. Сам не знаю зачем.
Он резко обернулся и полоснул меня острым взглядом:
— Знал бы, что Береговой станет ублюдком, и пальцем бы не пошевелил!
Лина потянула его за рукав, голос её прозвучал тихо:
— Пап, люди Чеха могут вернуться. Этот человек поклялся, что мой малыш… — Она поперхнулась и поправилась: — Что я умру, если хоть что-то тебе расскажу.
— Хорошо, понял. — Кирсанов осторожно подтолкнул дочь к выходу, а сам, не оборачиваясь, добавил: — Что до обвинений в том, что я продал дочь… Я пытался защитить её от неизвестного насильника, а Носов пообещал увезти её из страны, пока не найду преступника.
Лина застыла у двери и тихо рассказала:
— Он бросил меня, пап, когда я отказалась делать аборт. В лесу, недалеко от конюшен, где поджидали бандиты. Если бы не Лютый, меня бы растерзали.
— Так те трупы не разборки между бандами Носова и… — начал было Кирсанов и оборвал себя. Глянул жёстко: — Это всё равно тебя не оправдывает, Береговой. Клянусь, ты ответишь.
Глава 75. Лютый
Я не дышал. Разучился. Кол жестоких слов вошел в грудь и не хотел выходить.
Оправдания Кирсанова звучали мерзко. Никогда не поверю этой суке, что душила меня до боя и заставляла проиграть, угрожая семье. Ведь это правда!
Я с трудом понимал, что делаю, когда перелистывал документы. Привык считать, что мою Милу убил Кирсанов, никому другому это не нужно было, но…
В душу ужом забрались сомнения. Свернулись под горлом клубком колючей проволоки и медленно стали проворачиваться. Вот-вот кровь польется в желудок. Вот-вот истина разломает меня на куски.
В папке были знакомые мне описания случившегося, только с той разницей, что я тоже числился в погибших. Здесь же были фото, что рвали воспоминаниями грудь, и другие ниточки следствия, но ничего, что доказывало бы вину или не вину олигарха. Только сводка, как пазлы, хронология событий, фото с камер слежения, сведения соседей и другие мелочи. Ничего толкового, чего я не видел.
С трудом выбравшись из тайной комнаты с папкой в руках, я замер перед затихшими Кирсановыми. Перевернул еще несколько страниц. На одной из них был снимок с датой и точным временем, а возле моего гаража четко просматривалась высокая фигура мужчины.
Меня обдало холодом, кинуло на стену спиной, сердце ткнулось с болью в ребра.
Сергей? Волчара?!
По времени на изображении у меня как раз шел бой. Какого хрена ты там делаешь? Ты же друг. Самый близкий и верный. Не верю. Не-е-ет! Я судорожно вспоминал, был ли Сергей на ринге, и не мог утверждать точно. Соперник попался очень сильный — американец. Ставки были невероятно высоки, и отвлекаться я не мог, выложился по полной.
Я вытащил фото из файла и сжал в руке. Острые края впились в кожу.
Это ведь его силуэт. Я Серого знаю много лет, смогу в толпе и в темноте распознать за секунды. Этот изгиб выбитого в молодости плеча, что немного ниже правого, эти руки — длинные и крепкие, небрежные, этот затылок со скошенной стрижкой, эти бедра и мощные ноги. Твою ж мать!
Я пошатнулся. Перед глазами вспыхнула черная бомба справедливости. Вся моя месть была бессмысленной. Я сделал больно Ангелине ни за что. Растоптал, унизил, выбросил из машины. О, Боже, что я за тварь?!
Папка выпала из рук, фото шлепнулись под ноги и растеклись кровавой правдой. Жестокой реальностью, что навсегда сделала меня уродом в глазах Ангела.
Я поднял тяжелую голову и поймал заплаканный обвиняющий взгляд Лины. Она будет вечно меня ненавидеть, а я себя, потому будущего у нас просто нет. Его никогда и не было. Эта игра, притворство, фальшь — все эти чувства можно растоптать тяжелыми ботинками предателя.
В груди заныло так, что захотелось раздвинуть пальцами кости и вырвать сердце. Я положил ладонь на солнечное сплетение и подхватил губами недостаток воздуха.
— Ангел… Я… — ступил ближе на ватных ногах, но девушка накрыла живот руками и попятилась. Отвернулась к отцу, вжалась в него.
Мне оставалось лишь одно. Рухнуть на колени и опустить голову.
Шептал осипло и понимал, что это последнее, что могу ей сказать. Мне нет оправдания. Я ошибся.
— Прости меня, Ангел. Я готов отвечать за все, что сделал, — спрятал руки за спину и склонился ниже. — Пожалуйста, Лина, — приподнял мутный взгляд, с трудом мог различать в пелене ее бледное лицо, худенькие плечи, тонкие нежные руки, поджатые губы, ясные голубые глаза. — Мне не искупить вину, потому я дарю свою жизнь тебе. Посади меня навечно, прегрешений хватит на пожизненное. Нет, лучше убей. — Я перевел взгляд на Кирсанова, что обнимал дочь. — Застрелите, умоляю, не дрогну, пустите обойму мне в грудь. Освободите ее от моей власти, потому что я не смогу взять на руки своего ребенка. Не посмею коснуться измазанными кровью руками. Она защищала его вопреки всем моим поступкам, стояла насмерть ради малыша от насильника. Я… — меня топило в горькой немыслимой правде, что причиняла острую боль. Выбивала почву из-под ног. Уткнул взгляд в пол и порывисто выдохнул, выжал из себя искренние слова, будто порвал грудь и выложил на блюдо свое сердце: — Ангелина, я так тебя люблю и так виноват… Прости, малышка. Прости за все… что пришлось пережить. За то, что пришлось играть и притворяться. За брачную ночь тоже прости… Я должен был понять, почувствовать, что все вранье, но был слеп. Убей меня, если хочешь, и никогда не вспоминай.
Я не смотрел на жену, мне было стыдно до тошноты. Хватит с нее моего мерзкого общества. И меня осенило: нужно уйти, освободить, помочь спасти ребенка.
Кирсановы не двигались. Стояли, обнявшись, а я сквозь мутную пелену не мог прочитать их взгляды. Наверняка, ненавидящие. Осуждающие. Все так. Все правильно.
Поднялся на ноги, тряхнул головой и, как грузовой поезд, что сорвался с обрыва, попер к выходу. Я знаю, что нужно делать. Теперь, когда правда раскрылась, Чех не сможет мною руководить. Обломись, оборотень в погонах!
Хотелось реветь белугой, осознавая, как меня трахнули самые близкие. Те, кому доверял. Они издевались. Притворялись. Прятались за маской дружбы. Предатели! Сучьи твари!
Нет Сашки, нет его. Нет моего сыночка в живых уже давно! Это просто крючок, за который подонок держал меня столько лет, вертел, как куклу на руке, дергал за ниточки и направлял творить зло. Теперь я это осознаю и признаю. Сколько жизней еще сломается, прежде чем до меня дойдет, что кому-то нужно уйти?
Но почему я не почувствовал, не увидел в глазах друга вранье? Как же так?
И я решил, что убью их обоих. Тех, кто сломал мне жизнь. Мучительно. Они будут захлебываться в крови и умолять о пощаде.
Тьма затопила глаза, сдавила легкие, резанула живот и ударила по затылку. Я едва нашел выход из дома Кирсановых, вывалился на улицу в лютый мороз в одном свитере. Плевать. Жить дальше я не собираюсь, вот только дельце одно закончу.
Засмеялся истерично в серое небо, выпустив облако пара изо рта.
Кто-то из охранников кинулся ко мне, я вырубил его с одного удара и забрал пистолет.
Пришло время платить по счетам.
Глава 76. Ангел
Вина жгла грудь, выворачивала душу, щипала глаза. Отец обнимал меня, а я лишь глотала слёзы и шептала:
— Прости. Прости меня, папа.
Он целовал мою макушку и хрипло отвечал:
— Ты ни в чём не виновата, девочка моя. Я дочь не защитил. Поверил другу, отдал тебя его ублюдку. Я это так не оставлю, крошка. Уж поверь, я всех их…
— Хватит, — вздрогнула я и вырвалась из его объятий. — Довольно с меня мести. Она слепа, пап. И приведёт лишь к большей боли.
Я наклонилась и подняла оброненную Лютым папку. Мозг работал лихорадочно, сердце билось учащённо.
— Шансов на то, что я выживу, всё меньше. Лёшка совершенно не умеет играть, а Чех ясно дал понять…
— «Лёшка»?! — прорычал отец.
Я скрепя сердце посмотрела ему в глаза:
— Да, Лёшка. Мой муж. Отец моего ребёнка. Моя защита и опора. Во мне живёт ненависть и страх, не стану отрицать, но ты сам учил меня не доверять чувствам, а судить по поступкам. Он не раз спасал меня и малыша.
— Вот именно, Ангелина, по поступкам, — надвинулся отец. — Этот человек изнасиловал тебя, понимаешь? Втоптал в грязь. Сломал твою жизнь. И то, что он якобы мстил мне за смерть жены, его никак не оправдывает.