Так же и я не хотел спрашивать, за что Серый убил Милу, потому что и так знал. За то, что она выбрала не его — это ведь очевидно.
Сына мы не нашли. Перерыли город заново, дали запросы о пропаже ребенка по всей стране, допрашивали Волчару, но он отмалчивался. На суде взглянул на меня один раз — словно нож в глаз вставил. В тот миг друг для меня умер навечно. Я знал, что больше никогда его не увижу, потому что руки чесались задавить тварь голыми руками, а я теперь не мог рисковать. У меня Ангел. У меня малыш. Я буду жить ради них. Хотя меня трясло от одной мысли, что Сергей натворил, пользуясь моим безграничным доверием, как он сломал Милу, и что жене пришлось пережить в день смерти.
Я переступил черту ненависти и мести ради Ангелины. Она ждет от меня других поступков: взвешенных, без эмоций, справедливых. А мне приятно видеть её тёплую улыбку, которая появляется, будто солнышко, каждый раз, когда я проявляю эти качества.
Только одно дело осталось сделать, чтобы захлопнуть дверь в горькое прошлое.
Вышел из джипа около высотного дома. Охранник и водитель остались на улице, а я поднялся на второй этаж и, стряхнув с себя сомнения, нажал на звонок.
Пришлось подождать. И пока я ждал, в голове не просто проносился ураган мыслей, он будто кислотой уничтожал заготовленные слова и вычищал напрочь все, что я хотел сказать.
Она открыла дверь и, положив ладони на колёса инвалидного кресла, откатилась. Будто отпрянула. Полоснула ненавидящим взглядом и, презрительно скривив губы, отвернулась. Насте было чуть больше семнадцати, когда случилась беда, и она перестала ходить и оглохла. Именно я учил ее новому языку, помогал жить в мире без звуков.
«Привет», — махнул я небрежно. Пальцы неудержимо дрожали.
«Пошел вон, — резкие движения тонких рук рассекли воздух. Девушка сжала сильнее губы, и мимические морщинки на её лбу стали глубже и выраженней. Снова показала жестами, зашевелила беззвучно губами: — Никогда сюда не приходи! Никогда».
«Я хочу помочь».
«Уже помог. Ненавижу тебя. Видеть не хочу».
Она развернула коляску и отъехала вглубь квартиры. Обернулась на миг, серые глаза сверкнули в полутьме яростью и жестоким презрением. Настя потянула шнур, и дверь с грохотом закрылась перед моими носом.
Я понимал, что она не поверит, что родной и любимый брат способен на зверство, способен убить Милу и ребенка, но доказательства говорили о другом. Все улики сошлись. Хотя на суде Серый упорно молчал, я знал, что он подписал чистосердечное признание. С помощью Чеха, на тот момент еще живого, суд прошел максимально быстро, убийца был наказан, и моя душа успокоилась. Почти.
А Настя? Я переживу еще одну ненависть в свою сторону, мое сердце выдерживало вещи и похуже.
По дороге от сестры Сергея заехал на кладбище к покойной жене. Привез ей цветы, жаль не ее любимые лилии, не сезон для них, а мелкие белые розы и оставил рядом с ней фото Сашки. Пора и его отпустить, хватит жить пустыми надеждами. Два с половиной года прошло. Нет моего солнышка в живых. Не услышу я его голос. Не посмотрю в глаза. Не научу ездить на велике, не покажу, как давать сдачи обидчику.
— Простите меня…
Еще несколько часов потратил на поездку к тете Маше и на конюшни. Пришлось временно возложить на родных уход за животными, потому что мы активно готовились к родам Ангелины, и Кирсанов настаивал, чтобы мы жили у него в доме. Твердил, что так безопасней, не хотел отпускать дочь и на день. Даже на УЗИ с нами ездил, лучшего акушера нанял и забронировал люкс-палату для родов.
Я не сопротивлялся. От Кирсановых и до города ближе, и больницу Лина выбрала там получше. Да и вспоминать захолустье, где Серого подрезали, было неприятно.
Домой вернулся к ночи. Ангелина встретила меня в холле, мягко, но сдержанно заулыбалась и позволила себя приобнять.
Знаю, что она все помнит. И я помню. Всегда буду помнить, и по песчинке буду очищать наши отношения от непроглядной тьмы, в которую я нас толкнул.
Любимая, как всегда нежная, пахнущая топленым молоком и фруктами, отстранилась, позволяя мне раздеться. Она молчала и придерживала ладошками кругленький живот. В вязаном платье-свитере, что я ей купил вчера, она смотрелась необыкновенно сексуально. Чтобы не заводиться, сцепил зубы и медленно выдохнул в сторону. Трогать ее сейчас не стану, даже намекать на интим не буду. Маленькой нужно привыкнуть, поверить, что я не причиню вреда. Она пытается верить, я чувствую, но наверное даю и себе чуть-чуть больше времени для прощения.
Я скинул пальто, бросил на полку перчатки и шарф и, повернувшись к жене, по привычке рассек воздух ладонью и положил его на плечо.
Она закусила губу и кивнула. Только тогда я склонился и коснулся ее теплых и сладких губ.
Целуя, изучая ее заново, каждый день по-новому, я молился о ее здоровье. Чтобы выдержала все испытания, чтобы выносила ребенка и родила в срок. Я буду охранять ее сон, отбивать опасности и никому не позволю обидеть. Потому что она — мой смысл, и я обязательно искуплю вину, а жена привыкнет и когда-нибудь раскроет мне сердце.
— Алексей. — Кирсанов вышел на лестницу и окинул нас тревожным взглядом. В светлых глазах тестя мерцал глянец, и меня это насторожило. — Есть новости.
— Что-то случилось? — машинально, будто защищая Лину от невидимого удара, я вышел вперед.
— Я нашел твоего сына.
Конец