я вдвоем, пользуюсь удобным случаем:
— Значит, говорите на трех языках? Если часть года проводите в Париже, то должны знать и французский.
— Je parle espagnol, français, italien, et j’aimerait beaucoup dessinez-vous a nouveau. Modele pour moi, Sara.
Французские слова льются с неподражаемой легкостью и звучат так изящно и сексуально, что в горле застревает комок, а по спине бегут мурашки.
— Понятия не имею, что вы сказали.
— Сказал, что говорю по-испански, по-французски и по-итальянски. — Мерит склоняется над столом и пристально смотрит в глаза. — А потом сказал, что очень хочу снова вас писать. Станьте моей моделью, Сара!
Глава 11
Крис хочет снова меня рисовать? Нет. Не рисовать. Он сказал «писать». Думаю, это подразумевает работу в его студии. От изумления лишаюсь дара речи. Горло пересохло, непослушные губы не в состоянии издать ни единого звука. Глухое молчание в ответ на стресс — реакция новая. Но стоит ли удивляться? У меня две крайности: беспомощная немота или неумолчная бессвязная болтовня — середины не дано. Слегка прищуриваюсь и с подозрением смотрю на Криса, который не сводит с меня глаз, однако не могу прочитать в выражении лица ничего, кроме напряженного внимания. Он ждет. Скажи же что-нибудь, молча приказываю себе. Что угодно. Нет! Не что угодно. Что-нибудь остроумное и очаровательное!
К счастью, от мучительных поисков достойного ответа спасает появление пива. С губ моих наконец-то слетает легкий вздох: Крис по-испански беседует с человеком, который принес бутылку. Возвращаюсь к поискам единственно верных слов, однако, так и не успев ничего придумать, оказываюсь вовлеченной в беседу.
— Сара, познакомьтесь с Диего, — приглашает Крис. — Он и есть первая половина названия «Диего Мария».
Пытаюсь сосредоточиться на разговоре с Диего — ровесником Криса, обладателем теплых карих глаз и безупречно ухоженной эспаньолки, однако не могу отвести взгляд от длинных пальцев своего спутника: он методично выжимает в пиво лайм. Наверное, глупо придавать излишнее значение рукам, но, с другой стороны, эти руки наделены особым, редким даром. От близости удивительного человека и — что греха таить — от нешуточного голода начинает кружиться голова, а потому предпочитаю молча слушать разговор и грызть теплые соленые чипсы с сальсой. Диего, кажется, собирается в Париж и спрашивает, где лучше остановиться и куда отправиться первым делом. Крис, в свою очередь, дружелюбно и подробно консультирует. В очередной раз поражаюсь его простоте: известный на весь мир художник-миллионер держится без тени высокомерия.
Появляется официант с заказанной едой, и Диего немедленно уступает ему место.
— Жаль, что мало удалось поговорить, — признается Крис. — Я вернулся из Парижа три недели назад и заходил сюда несколько раз, однако Диего застал впервые. — Он кивает в сторону моей тарелки. — Ну и как вам натюрморт?
С удовольствием вдыхаю густой аромат блюда.
— И выглядит, и пахнет поистине божественно.
Он берет лайм и выжимает на край тарелки.
— Попробуйте вот так: будет еще вкуснее.
— Ни разу не добавляла в такос лайм, но с удовольствием рискну.
Следую его примеру и радуюсь смене темы: беседовать о лайме намного безопаснее, чем отвечать на приглашение позировать.
— Прежде чем начнете есть, хочу предупредить: остро означает остро. По-настоящему остро. Так что если не уверены в собственных силах, лучше…
Я слишком голодна, чтобы прислушаться к мудрому совету. Подчиняясь опрометчивому требованию желудка, беру лепешку и открываю рот.
— Подождите! — восклицает Крис, однако поздно: остановиться я уже не в состоянии, даже если бы хотела это сделать. А я не хочу.
Огонь обжигает рот и стремительно проникает в горло. Проглотить кусок не позволяет резкое удушье. О Господи! Да, я просила принести огонь, но не в буквальном же смысле! Бросаю лепешку обратно в тарелку, одной рукой судорожно сжимаю салфетку, а другой хватаюсь за горло.
Крис поспешно придвигает свое пиво, и теперь я уже не отказываюсь. С жадностью хватаю бутылку, делаю несколько отчаянных глотков. Помогает. Теперь по крайней мере можно дышать. Пожар понемногу отступает.
— Не надо было говорить, чтобы принесли огонь.
Снова прикладываюсь к горлышку: холодный горький напиток облегчает муки. Сознание постепенно возвращается. Перевожу виноватый взгляд с полупустой бутылки на Криса. Сначала опозорилась, а потом бессовестно выпила его пиво. Ставлю остатки на его половину стола.
— Простите, совсем забылась. — Ну почему, почему рядом с этим человеком я постоянно веду себя по-дурацки?
Он улыбается и подносит бутылку к губам. Словно зачарованная, наблюдаю за движением мускулов шеи при каждом глотке. Отлично понимаю, насколько это интимно: вдвоем пить из одной бутылки. На месте его губ только что были мои. Он опускает пустую бутылку на стол и прямо смотрит в глаза. Напряженный взгляд красноречиво говорит, что я не одинока в своих мыслях.
— У вас настоящий талант заставать меня в самых неловких ситуациях, — бормочу хриплым голосом: наверное, подействовала острая пища… или сам факт существования на земле этого человека.
— Я же сказал, что предпочитаю считать это особым талантом вас спасать.
«Меня спасать». Эти слова он произносит уже второй раз; они звучат с особым смыслом, проникают в душу. Тотчас упрямо поднимает безобразную голову давным-давно подавленное чувство. Я не нуждаюсь ни в участии, ни в помощи! Разве не так? Но в самой глубине сознания, куда добралось слово «спасение», звучит ответ: «Да, да, да, спасение тебе необходимо! Ты хочешь, чтобы тебя спасали, чтобы заботились о тебе!» Выпрямляюсь и, держа руки под столом, на коленях, переплетаю пальцы. Молча пытаюсь укротить внутренний голос. Нет. Нет. Нет. Не хочу, чтобы кто-нибудь меня спасал. Не нуждаюсь в спасении ни сейчас, ни впредь — больше никогда.
Крис показывает в сторону кухни.
— Диего, можно повторить заказ Сары, только без огненного соуса?
После недолгого разговора по-испански он снова поворачивается ко мне и пристально смотрит в лицо, словно пытается прочитать настроение. Что ж, желаю удачи! Я и сама не понимаю собственных ощущений.
— Как поживает ваш рот?
Облизываю горящие губы, и он следит за мной темным тяжелым взглядом, от которого становится не по себе.
— Прекрасно, — бурчу в ответ. — Но вашей заслуги в этом нет. Могли бы предупредить, что блюдо зверски острое.
— Ясно помню, что предупреждал.
— Надо было проявить настойчивость. Я же жутко хотела есть.
— Почему в прошедшем времени? Разве чувство голода притупилось?
— Язык обожжен и уже вряд ли когда-нибудь вернется в нормальное состояние, и все же, конечно, голодна.
— И я тоже, — тихо, мягко говорит Крис. — Безумно голоден.
В горле пересыхает, теперь уже по-настоящему. Куда серьезнее, чем в те несколько раз, когда он заставлял меня испытать что-то подобное. В воздухе щелкают электрические разряды; странно, что нет искр. Каждой клеточкой ощущаю настойчивую близость этого человека, а ведь он даже не прикоснулся ко мне. Не помню, чтобы хоть раз в жизни мужчина действовал на меня подобным образом. Не хочу списывать свое впечатление на игру воображения и в то же время не уверена, что действительно готова принадлежать Крису. Еще недавно казалось, что не может быть ни малейшего сомнения, и вот внезапно все изменилось.
Отчаянно пытаюсь перевести разговор на иную тему и хватаюсь за самую очевидную соломинку:
— Ешьте, а то остынет.
— Сеньора. — Диего спешит забрать мою тарелку. — Как вы себя чувствуете? Наш огонь — настоящий огонь. — Он укоризненно смотрит на Криса. — Полагал, что сеньор Мерит вас предупредит.
Крис поднимает руки и пытается оправдаться:
— Эй, я предупреждал!
— Но уже после того, как я откусила! — нападаю, радуясь возможности вступить в коалицию с Диего и доставить мучителю несколько неприятных минут. Может быть, мое смущение слегка притупится?
— До того, как откусили, — настойчиво поправляет Крис.
Диего смотрит на него и огорченно произносит несколько испанских слов, а потом снова поворачивается ко мне.
— Следовало предупредить вас заранее. Искренне сожалею о недоразумении, сеньора.
— Не беспокойтесь и перестаньте извиняться, — требую я. — Чувствую себя прекрасно… ну, или буду чувствовать прекрасно, как только вы оба перестанете разглядывать меня в упор.
Появляется официант, ставит передо мной новую тарелку, забирает у Диего старую и уходит.
— Я велел положить два соуса, на выбор, — поясняет повар. — Зеленый совсем нежгучий, а красный — средней остроты. Ни один не доставит неприятных ощущений.
Благодарно киваю:
— Спасибо, Диего. Я сама виновата: прежде чем наброситься на незнакомую еду, надо было осторожно попробовать. Но блюдо и выглядело, и пахло так аппетитно, что утерпеть было невозможно.
Автор кулинарного шедевра розовеет от смущения, но еще не меньше минуты в тревоге стоит возле стола. Наконец немного успокаивается, уходит на кухню и оставляет меня во власти блестящего, невозможно притягательного художника, который из-за моих страданий до сих пор не проглотил ни кусочка.
— Ешьте, пожалуйста, — напоминаю, чтобы переключить внимание. — Теперь уже совсем остыло.
— Сначала попробуйте и убедитесь, что на сей раз все нормально.
— Нет уж, спасибо! — возражаю решительно. — Не собираюсь ничего пробовать, пока вы смотрите и ждете нового провала.
Крис лукаво улыбается:
— А мне нравится смотреть. Вы пробуждаете мое творческое начало.
От напоминания о рисунке бросает в жар.
— Но смотреть на меня и при этом есть самому не удастся.
— Мог бы оспорить утверждение, но чтобы вы наконец взялись за дело, готов прекратить наблюдение и составить вам компанию. — В последних словах прозвучал подтекст… или мне показалось?
— Прекрасно, — соглашаюсь я. — Давайте есть вместе.
Губы его вздрагивают в улыбке, и я улыбаюсь в ответ. Продолжая смотреть друг на друга, берем каждый по лепешке и отводим взгляд только после первого кусочка. В этот раз во рту расцветает божественный вкус, и от удовольствия я издаю звук, похожий то ли на стон, то ли на мычание. Одно из двух: или Диего действительно непревзойденный повар, или я до такой степени проголодалась, что для счастья хватает малого.