– Здесь нет и двух сотен евро. И из-за такой мелочовки…
– Что ты с этим будешь делать? – спрашивает Тео понуро, потому что чувствует себя виноватым.
– Нужно избавиться от телефонов, и побыстрее.
– Не хочу вас затруднять, – вмешивается Жермен Дэтти, – но я хочу есть! Скоро полдник, а с моим желудком шутки плохи…
Алин укоризненно качает головой.
– Какая хозяйка, такой и желудок!
Не обращая внимания на жалобы старухи, Алин выуживает из пакета телефоны.
– Присмотри за ней! – приказывает она Тео и выскакивает из машины.
Обходит авто, чтобы не было видно с дороги, бросает телефоны на землю и принимается яростно их топтать. От души. Сколько осталось сил. В клочья. В пыль. В прах.
Напряжение, копившееся в ней на протяжении последних часов, идет на спад.
– Мам, хватит! – Тео опускает стекло и высовывает голову наружу. – Они давно уже НS![14]
– Не трогай меня сейчас! – отвечает Алин и продолжает пинать обломки пластика. – Или я сделаю что-то похожее с тобой!
Сконфуженный подросток поднимает стекло и ждет, пока мать успокоится. Что и происходит по истечении нескольких долгих минут. Отдуваясь, она падает на водительское место.
– Дай мне что-нибудь попить, – еле-еле выговаривает Алин.
Тео спешит вручить ей мусорный пакет.
– Отличная идея! – звонким голосом провозглашает Жермен как ни в чем не бывало.
Алин не удостаивает ее ответом. Все ее внимание приковано к пакету.
И вдруг словно тисками сжимает грудь.
Нет сил вдохнуть…
Она засовывает руку в пакет, до самого дна.
Еще один мучительный вдох, и она обращает убийственный взгляд на сына.
– Ты что, издеваешься надо мной?
– Что опять не так? – занимает оборонительную позицию мальчик.
Судя по выражению их лиц, мать пребывает в состоянии шока, сын не понимает, что опять стряслось. Алин поворачивается к Жермен со словами:
– Я таки его прибью!
– Помочь? – предлагает старуха услужливо.
– Что не так? – вопит Тео. – Что я опять сделал не так?
У Алин сдают нервы, и она переворачивает пакет вверх дном. Пачки шоколадного печенья, чипсов и баночки с газировкой сыплются к ней на колени и на пол. Ни фруктов, ни овощей, ни колбасной нарезки, не говоря уже о молочных продуктах и консервах…
Мрачный взгляд докторши требует объяснений.
Тео смотрит на съестное, потом на мать и не может понять, в чем его упрекают.
– А что? – возмущается он вполне искренне. – Ты сказала: возьми что-нибудь поесть. Я и взял!
Франсис Вилер
Автомобиль останавливается перед шестиэтажным зданием, украшенным балконами с затемненными стеклами. Фасад у здания – бетонный, архитектура – геометрическая, конструкция – функциональная. Из общей картины выбивается лишь фронтон над входной дверью с жизнерадостной надписью «Три зяблика» и стилизованным изображением упомянутых птичек. На стене, справа от двери, – металлическая табличка, стершаяся от времени, гласит: «Пансионат для престарелых».
– А тут славненько! – иронично замечает Жермен Дэтти, разглядывая фасад. – Идеальное место, чтобы закончить свои дни!
– Вашего мнения никто не спрашивает! – огрызается Алин и глушит двигатель. Потом обращается к сыну: – Где твой рюкзак?
– Там! – И Тео указывает на заднее сиденье.
Он поднимает с пола рюкзак из пластифицированной ткани и протягивает матери. Алин кивает в знак благодарности, открывает бардачок и выхватывает пистолет. После секундного раздумья вертит его так и эдак, ища способ извлечь обойму. Как только та выпадает ей на ладонь, она протягивает пистолет Тео.
– Я схожу за дедушкой, а ты присмотри пока за старухой. Не разговаривай с ней и не отвечай на ее вопросы. Если попытается выйти, можешь оглушить ее рукояткой. Постараюсь побыстрее вернуться.
– А пули зачем вынула? – обиженно спрашивает подросток.
Вместо ответа Алин награждает его красноречивым взглядом.
– Делай, как тебе велено! – добавляет она, хватая рюкзачок.
И, не дожидаясь новых возражений, выбирается из авто и захлопывает за собой дверцу.
Быстрым шагом Алин подходит к зданию и исчезает внутри. Перед ней еще одна дверь, на этот раз – с кодовым замком. Женщина набирает на сенсорном панно четыре цифры и две буквы, и дверь открывается.
– Здравствуйте, мадам Верду! – приветствует ее рецепционистка из-за администраторской стойки.
– Здравствуйте! – нервно отвечает Алин. – Франсис у себя?
– Сейчас время полдника, и он вместе со всеми в столовой, – отвечает служащая, сверяясь с наручными часами.
– Спасибо! Я хочу взять его на прогулку.
– Он будет очень рад!
Алин спешит к лифтам. Рецепционистка ее окликает:
– Столовая – на первом этаже, мадам!
– Возьму у него в комнате куртку и шарф, – поясняет Алин несколько неуверенным тоном. – На улице тепло, но немного ветрено, и мне бы не хотелось, чтобы он простудился.
Пока не закрылись двери лифта, Алин успевает заметить, что дама сочувствующе ей улыбается.
– Господи, что я делаю? – бормочет она себе под нос.
На четвертом этаже она выходит, подбегает к комнате отца, заходит и запирается на ключ. Она отлично знает, где что лежит, поэтому не теряет времени зря: открывает платяной шкаф, выбирает кое-какую одежду, переходит в маленькую ванную, чтобы взять туалетные принадлежности, и запихивает все это в рюкзак Тео. Перед уходом выдвигает ящик прикроватного столика и вздыхает с облегчением: документы отца и связка ключей на месте! Она выгребает содержимое ящика, выходит в коридор и повторяет свой путь, только уже в обратном направлении.
Столовая обустроена в просторной комнате, но интерьер лишен всякой индивидуальности, акустика – слишком сильная, так что каждый звук отдается эхом, освещение – неоновое. Порядка тридцати стариков и старух сидят за круглыми большими столами, перед каждым – горячий напиток (кофе или чай на выбор) и тарелочка с куском яблочного тарта. В углу, у самого потолка, работает телевизор, но без звука, и никто на него не смотрит. Обстановка в комнате гнетущая: несколько фигур застыли, как манекены в витрине, еще несколько – качаются взад-вперед, а некоторые еще едят, уткнувшись носами в тарелку, и движения у них при этом судорожные. И над всем этим – неясный гул из голосов, стонов и шепота, время от времени нарушаемый странными возгласами…
У Алин сжимается сердце, пока она ищет глазами отца. Находит, пробирается между столами и обнимает его за плечи, сообщая тем самым о своем приходе.
– Папа, здравствуй! – шепчет она ему на ухо.
Старик поднимает на нее удивленный взгляд. И всматривается несколько долгих, слишком долгих секунд, прежде чем выразить свою радость:
– Эжени! Как хорошо, что ты пришла!
– Нет, папа, я не Эжени. Я твоя дочка.
– Моя дочка? У меня нет дочки…
– Не будем сейчас об этом. Хочешь на прогулку?
– Нет, спасибо. Мне и тут хорошо.
Алин прикусывает нижнюю губу. Смотрит на наручные часы. Понимает, что нужно сдерживаться, чтобы не растревожить старика.
– Папа, там, в машине, Тео, и он тебя ждет! – продолжает она настойчиво. – Он очень хочет с тобой повидаться!
– Так пусть придет сюда. Тарт сегодня отличный!
Расстроенная Алин готовит новый довод, когда отец вдруг хмурит брови:
– Кстати, а Тео – это кто?
– Мой сын, папа! И твой внук.
– У меня что, и внук есть? Так это же замечательно!
На этот раз Алин жестом выражает свое нетерпение: просовывает руку ему под мышки и заставляет встать.
– Вам обязательно нужно увидеться! Идем!
Старик бормочет что-то под нос, но позволяет себя поднять. Алин вздыхает с облегчением и ведет его к выходу. Возле администраторской стойки она кивает рецепционистке:
– Через час мы вернемся!
– Хорошо, мадам Верду! Франсис, приятной вам прогулки!
Не замедляя шага, Алин подходит к двери, ведущей в маленький холл. Там ей приходится подождать, пока рецепционистка наберет код. Только после этого она тянет входную дверь на себя. Мгновение – и они с отцом выходят из пансионата.
– Нам сюда! – говорит она старику, подводя его к машине.
Открывает заднюю дверцу, чтобы убедиться, что все в порядке. Ни Жермен, ни Тео даже не шевельнулись.
– Подвиньтесь-ка! – приказывает она старухе, намереваясь усадить на заднее сиденье еще одного пассажира.
– Вы что, все семейство решили собрать?
Алин не спешит с ответом. Она помогает отцу устроиться на сиденье, сама защелкивает на нем ремень безопасности, как это обычно проделывают с маленькими детьми. Тео поворачивается, встречается с дедом глазами и машет рукой.
– Привет! – сдавленным голосом произносит он.
Они не виделись уже много месяцев. Слишком интересная у него жизнь, чтобы тратить несколько драгоценных часов на старика, у которого к тому же память как решето. А ведь было время, когда дед называл его «карликом» и считал невежей, потому что в свои восемь Тео не имел представления, кто такие Виктор Гюго, Эдмон Ростан и Уильям Шекспир. А когда Тео исполнилось десять, научил его плутовать в покер несколькими разными способами. Научил его плавать, безжалостно столкнув в большой бассейн – без надувного круга, без предупреждения… Позволял ему допивать остатки спиртного из бокалов, пока никто не видит. Брал с собой на скачки – с условием, что Тео не расскажет матери… Мог запросто дать сотню евро, но систематически забывал купить внуку подарок на день рождения и Рождество…
Но от этого деда – не совсем обычного, неформатного – мало что осталось.
Именно так: дед, вышедший из употребления.
Он переменился и внешне. Когда-то солидный и крепкий, он умел произвести впечатление, и в его исполнении все обретало ясность и смысл – слова, жесты, намерения. Он умел вдохновлять и увлекать за собой. Энергичное тело, возвышенный ум… Но сегодня Тео видит перед собой обычного старика, если и не тщедушного, то, по меньшей мере, выцветшего, как бы увядшего, печальным образом поблекшего. Черты лица – в упадке. Организм – поле под пáром. Душа обросла жирком. Жалкая тень того, кем он когда-то был.