ня и погубили. Твои глаза, — ведет подушечкой большого пальца по скуле. Склоняется к лицу, копирует движение пальца губами. Шумно вдыхает, держа в объятиях. — Именно вот этот взгляд, — комментирует мою растерянность.
Ивар не оставляет между нами и сантиметра свободного пространства, вжимает, дает почувствовать свое возбуждение. Обозначает свое желание.
Кровь в моих венах продолжает ускорять свой бег, закипает, заставляя тело гореть, делая кожу невероятно чувствительной. Каждое прикосновение запускает по телу мелкую дрожь. И меня вновь накрывает волной жара, спускающегося к самому низу живота, но тут же захлестывает ледяной — отрезвляет. “Что я могу дать взрослому мужчине?” — мои руки, покоящиеся на твердой груди, упираются, отстраняют. “Мужчине, что старше, что опытней, что имел связь со множеством женщин…”.
— Отпустить? — разорвал поцелуй.
— Я…, — не смогла придумать достойной причины, — да. Отпусти.
— Я тебя понял, — хмыкнул. Перед тем, как разомкнуть объятия, спросил: — Струсила?
— Нет, — возмутилась. Я нашла укрытие за спинкой обеденного стула, что теперь был нам преградой. Дышать стало определенно легче, но чувство разочарования пекло в районе солнечного сплетения. — Нужно убрать, а то все пропадет. Жалко же.
“Боже, замолчи, Соня!”, — мысленно надавала себе по губам. Бросилась накрывать торт пластиковой крышкой.
— Тебе помочь? — слова звучали насмешливо.
— Не нужно.
— Оставь, — мужчина перехватил мою ладонь, протянутую за миской с салатом, — я еще голоден, — присел на стул и усадил меня на колени. — Все же ты боишься меня.
— Нет!
— А что дрожишь? Холодно?
Я неопределенно покачала головой, сама не понимая, хотела ли подтвердить сказанное или опровергнуть.
Ивар не предпринимал никаких действий, молчаливо наблюдал.
— Идем, провожу до комнаты. Парни же еще провожают девушек домой? — уточнил, поправляю тонкую лямку моего платья. — А в нашем случае, в спальню.
— Наверное. Я не знаю.
— Не знаешь, — улыбался. — Хотел бы я спросить за что мне подобное наказание, но ответ очевиден, — произнес с горечью в голосе. — Ты — изощренная пытка.
Мужская ладонь обнимала по-хозяйски, распластав пятерню на спине.
— Спокойной ночи, — прошептала.
Ивар не останавливал и не старался удержать: ослабил объятия едва почувствовав сопротивление.
Проскочила в приоткрытую дверь, прижавшись спиной к деревянному полотну, я слышала его смех и удаляющиеся шаги.
Ивар
Спросить бы себя: зачем мне эти сложности в виде молоденькой, неопытной девчонки, что краснеет, стоит ее коснуться или задержаться взглядом дольше чем нужно? Да я и сам не знаю ответа. Просто хочу.
Острое понимание приходит, когда Соня ушла. Точно в тот момент, когда за ней закрылась дверь, в моей груди неприятно запекло.
Алкоголь не помогал избавиться от мысли, что я совершаю ошибку. Как бы ни убеждал себя, что не место девочке рядом со мной. Да вряд ли вообще найдется та, кто примет меня с прошлым, настоящим и отсутствием будущего.
Время не смоет кровь с моих рук, не сделает мягче, не наделит состраданием. Меня не изменить.
В очередной раз повторяю себе: бывших охотников не бывает. Мы не доживаем до старости. Не смеем заводить семью.
Любимые, дети — это все не про нас. Не про меня.
Что я могу дать Соне?
Будущее? Нет.
Страх? Да.
Алкоголь стекает по горлу. Порция за порцией, но долгожданное опьянение не приходит. Наоборот, с каждым выпитым бокалом голова становится яснее. Вернее, яснее становится одна мысль, что я только что собственными руками подтолкнул девочку к избалованному ушлепку с последнего этажа. К пацану, который вряд ли задумается над своим и ее будущим. Развлечется и выбросит, в лучшем случае, обустроит ей “золотую клетку”. Будет изредка навещать, жалуясь на сложности в учебе или непонимания с отцом, а потом просто забудет. И окажется великой удачей, если Соня не растворится в нем полностью, не станет зависима на сто процентов или не… решит, что сможет удержать его ребенком, — я налил порцию алкоголя больше обычного, набрал в рот и держал, пока слизистую не закололо. И вновь не добился желаемого эффекта. Моя голова ясна, а раздражение достигло предела.
По крайней мере я ее не предам, — убеждаю себя подняться за Соней, забрать. — Верность, одна из черт, что воспитала во мне тетка. Честность к окружающим… только нужна ли честность девчонке, едва достигшей совершеннолетия? В ее возрасте нужны эмоции, новые впечатления, страсть, а не нудный мужик почти вдвое старше себя, зацикленный на своей работе. Отсыпающийся в течение дня и ведущий ночной образ жизни. И "охотник" — это же не профессия, а уклад жизни, — отставил бутылку и бокал в сторону, чтобы с силой растереть лицо.
На экране мелькали разодетые звезды эстрады, кривляясь в раздражающей манере. Отключил звук и прошелся по гостиной.
В такие моменты я жалел, что не имел привычку курить. Как-то не срослось. Да и для моей профессии любой посторонний запах опасен. Если кайенский перец забьет естественный запах человека, может дезориентировать оборотня, то горьковатая сигаретная вонь отлично впитывается в одежду и волосы, грозя выдать в самый неподходящий момент. Чем меньше привычек, тем лучше. Обезличенность — успех выживания. Наручные часы, цепочки, браслеты или кольца ношу исключительно в гражданской жизни, если можно ее так назвать. А шрамы на шее легко скрыть высоким воротом водолазки.
Гостиную освещал мерцающий свет телевизора, я неторопливо дошел до спальни девочки, заглянул в приоткрытую дверь. Не знаю, что я хотел там увидеть, кроме силуэта мебели в полумраке. Вернулся в гостиную, остановился у окна, вглядываясь в окна домов напротив. Сегодня именно та ночь, когда свет погаснет в них лишь к утру, когда люди не прячутся, не задергивают шторы, они готовы делиться происходящим: весельем и радостью.
Залп салюта ослепил на мгновение, я опустился взглядом к компании под окном. Хватило секунды, чтобы узнать хрупкую фигуру девчонки.
— Недоразумение, — губы шепнули сами.
В коротком платье, завернувшись в кофту, Соня переминается с ноги на ногу. Топчет высокий снег, смотрит в небо. Ее длинные волосы рассыпаются по плечам и полностью скрывают узкую спину.
Девчонка начинает активно прыгать, согреваясь на морозе, в движениях головы читается напряжение, она осматривается, отвлекается от зрелища, уворачивается от объятий Бима. Пацан же виснет на ней, ржет, толкается с дружком, чуть не задевая Соню.
— Ушлепок, — рычу.
Не позволяю больше себе думать, сбегаю по лестнице до первого этажа, трель домофона противно звенит под высоким потолком фойе.
Толкаю дверь. Мое появление как никогда вовремя.
Девочка в объятиях Бима. Взгляд у пацана расфокусированный, зрачки за исключением тонкого светлого обода поглотили радужку. Ясно. Пацан пошел по проторенной дорожке. Как я и предполагал.
— Но у тебя, мужик, проблемы будут позже, — выплевывает заносчиво.
Когда-то и я был таким, казалось, что все должны проникаться после моих идиотских заявлений, типа: "У тебя будут проблемы, мужик". По факту они вызывают смех. Я никогда не задумывался, кто стоит передо мной, хотел казаться круче, а уж порисоваться перед девчонкой — святое дело. Вот и Бим не думает, но ему простительно, он уже чем-то спалил мозг.
— Идем, — протягиваю руку Соне.
Ее ладонь тонет в моей. Холодная, маленькая. Девочка замерзла, но не подает вида, избегает взгляда.
Своим видом она как никогда напоминала о нашей первой встрече. Также задирала нос, воинственно раздувала крохотные ноздри, злилась.
Ничего, злость полезное чувство. В следующий раз подумает, перед тем как решаться на глупость. В следующий раз…, — открываю входную дверь. Я не хочу, чтобы это "раз" состоялся!
— Ты на меня не злишься?
— Только на себя, — отвечаю совсем сдавленно, будто получив под дых.
Сколько я уже избегаю девчонку? Сколько веду переговоры с самим собой? Месяц или два? И вроде твердо решу, что она не для меня… правильней будет признать — я не для нее. Пара бессмысленных фраз, между нами, испуганный взгляд (Соня всегда на меня смотрит с тревогой, будто не зная, что от меня ожидать), и казавшиеся до этого аргументы железобетонными терпят крах.
Снимает кофту, обнажая хрупкие плечи, оправляет вырез платья, приоткрывая верх округлой груди.
— Можно мне тоже? — тянет руку к бокалу с алкоголем.
Мнит себя взрослой.
— Как-то мало.
Была бы моя воля, самое крепкое, что ты попробовала на язык был бы кефир, в крайнем случае — квас.
Выпивает глоток. Морщится, обмахивается руками.
— Еще?
— Откажусь.
За окном разрывается Бим, орет мартовским обдолбанным котом.
— Хочешь спуститься? Бим тебя зовет.
— Тебе приятно меня задевать? — отвечает воинственно, но я слышу в словах обиду.
— Не очень, — говорю вслух, а про себя добавляю: нет, это малодушный способ (самое то для взрослого мужика) держать тебя на расстоянии. Не позволять проникать глубже под кожу. Не занимать мысли.
Соня бросает боязливый взгляд и осмеливается взять бокал с коньяком из моих рук. И мне нравится этот факт, какая-то мелочь создает иллюзию близости, доверия. Желанного, но совершенно ненужного.
— Почему ты меня спас? Только ответь честно, без шуток. Почему не убил? — один за другим бьет вопросами. Бьет точно, сильно. Смотрит не моргая, ждет ответа. И у меня не получается врать, глядя в доверчивые глаза.
Как она не растеряла наивность? Не озлобилась? Не пропиталась цинизмом?
Звонок сестры отвлекает девчонку от расспросов, и дает время сбавить обороты беседы.
Впервые в жизни мне требуется услышать от кого-то, что меня не боятся, не презирают, не считают чудовищем. В мире нелюдей такие как я третий сорт. В мире же людей, где законы отличаются от ставших мне привычными, я… убийца. А кто я для девчонки с огромными зелеными глазами?