ба держали огромные букеты цветов. Я подошел, разговорил их, представился, они очень оживились, узнав, откуда я; поснимав их, когда они вошли к мэру, я занялся главным: у меня был «левый» заказ для частного издательства «Земной шар». Они издают альбом «По долинам и замкам Луары». В этой серии уже вышли «По Рейну», «Течет река Волга», «Дунайские волны». Мне же нужно было отснять все связанное с Жанной д'Арк в этих местах, разумеется, памятник — она верхом на коне, дом-музей, где она, семнадцатилетняя, худенькая, тщедушная, но таскавшая на себе четверть центнеров доспехов, провела две ночи, и еще многое…
Следующий день и ночь, вернувшись в Париж, я славно провел с Милицей — веселой симпатичной югославкой, работавшей фотолаборанткой в рекламном агентстве. С нею меня познакомил однажды Поль Берар, и Милица без всяких дала мне свой телефон…
Встреча с Перфильевым на ступенях базилики Секре-Кёр, когда меня донимала цыганка, а я ждал в это время Милицу, прошла бы для меня, как мимолетная (мало ли теперь встречаешь соотечественников по заграницам!), не пригласи он меня на выставку «Экспорттехнохима». Туда я поехал к пяти, захватил с собой видеокамеру, заранее зная, что подобные выставки — скука, что всю запись придется за ненадобностью стереть. Так оно потом и оказалось. Народу в зале было немного, походили вдоль стендов, послушали объяснения стендиста, гости вежливо и уклончиво говорили о возможных протоколах, о намерениях и т. д. Эти сопли о намерениях, обычно, ни во что конкретное не воплощаются. Уж это я знал. Перфильев был внешне возбужден, приветлив, улыбчив, но по его умным глазам с осторожным взглядом я понимал, что вся эта провинциальная показуха на хрен ему не нужна. Тут же тоскливо слонялся его приятель-фирмач Ив Кнорре. Я поболтал с ним, он рассказал о своей фирме «Орион», я оценил — мужик действительно занимается полезным делом: клепает унитазы, а без них половина России, наверное, все еще присаживается на корточки за сараями…
Потом почти все разошлись, остались только члены Комитета Общества дружбы «Франция-СССР» 12-го района. И началась, как они назвали, «беседа вокруг бокала вина», а проще говоря пьянка, разумеется за счет нашего родного «Экспорттехнохима», т. е. государства. Гульбище набирало кондицию. Россия в эту пору укладывалась спать или уже спала. И ни в Москве, ни в Пошехонье люду нашему ни в каком дурном сне не снилось, куда, а главное пошто летят его денежки, ставшие бутылками с неведомыми этикетками, и то, что денежки эти плюхнутся блевотиной в унитазы какой-нибудь фирмы «Орион»…
Набрался я крепко; бренди, смешанное с водкой, пивом и виски, несмотря на обильную закусь, начали путать мой, говоря по-научному, опорно-двигательный аппарат. Я глянул на часы, было начало второго ночи. Метро работает до часу пятнадцати. Ту-ту. Поезд в прямом смысле ушел.
Мы вывалились на улицу. Кнорре поймал такси. Втроем мы уселись.
— Вас куда? — спросил Перфильев меня.
— Куда угодно! — пьяно махнул я рукой.
— Ладно, переночуете у меня, — сказал Перфильев.
Сперва мы отвезли Кнорре, это было по дороге. Около двух добрались до квартиры Перфильева.
Он постелил мне в кабинете на диване.
— Вас когда поднимать? — спросил он, пока я с трудом раздевался.
— Мне надо в одиннадцать быть в автосалоне. Если встану в половине десятого, как раз успею.
— Хорошо. Меня уже не будет. Консьержка позвонит, разбудит, я предупрежу ее. На кухне на полке банка кофе.
Я лег, закрыл глаза и уплыл…
Поднял меня звонок, я разлепил глаза, не сразу понял — звонят в дверь или телефон, наконец, сообразил: телефон. Я прошлепал босой к столу, снял трубку и прокашливая похмельную хрипоту буркнул:
— Алло! — полагая, что это консьержка.
На другом конце провода сперва помолчали, затем осторожный голос сказал:
— Мне нужен месье Алибаев Фарид Латыпович.
— Здесь такого нет, — я глянул на часы, звонок поднял меня на час раньше.
В трубке какое-то время недоверчиво посопели. Я опустил ее на рычажки… Приняв душ, побрился, заварил большую чашку крепкого кофе, нашел в холодильнике сыр, в буфете на кухне кусок от полметрового свежего хлеба, мягкого как вата и такого же пресно-невкусного, его сожмешь, он тут же распрямляется; намазав его апельсиновым джемом, я все это сжевал, запил кофе и выпорхнул.
По дороге в метро думал: надо же! В Париже, на квартиру русского Перфильева звонит какой-то француз и разыскивает татарина или башкира Алибаева Фарида Латыповича!
Через два с половиной года я тоже смеялся по этому поводу, но смех мой имел уже иной смысл…
11. ПАРИЖ. ПЕРФИЛЬЕВ. ДВА С ПОЛОВИНОЙ ГОДА ТОМУ НАЗАД
Ноябрь был гнилой, слякотный, падавший иногда снег тут же таял, размазывался скатами автомашин по мокрому асфальту. Всегда уютный Париж в эту пору выглядел, как любой большой город в самое неприветливое время года: зонтики, плащи с поднятыми воротниками, торопливые шаги, в метро запах сырого меха и просыхавшей ткани.
Было, помню, воскресенье. Из-за какого-то срочного дела я поехал в офис. Около четырех пополудни принесли телеграмму. Она была от сестры: «Срочно прилетай. Мама при смерти, Инсульт». Я позвонил в представительство «Аэрофлота». Знакомая девочка пообещала билет на понедельник. Заказал разговор с Москвой. Сестры не оказалось дома, ушла в больницу. Разговаривал с шурином — Антоном Меренковым, способным математиком, ушедшим работать в СП по составлению компьютерных программ. Сообщил ему, что прилечу завтра. Хотел купить ему в подарок пару сорочек, но универмаг «Претан» на бульваре Осман в воскресенье был закрыт, остальные магазины работали до шести вечера, а в понедельник были выходными, в том числе и мой любимый небольшой магазинчик мужской одежды «Today» («Сегодня») на углу Бульвара Сен-Мишель. Мне же еще надо было заехать за билетом в агентство, а в понедельник утром — в аэропорт; я уже никуда не успевал…
В Москву прилетел вовремя, без опоздания, и из аэропорта на такси поехал в больницу. Маму вывели из коматозного состояния, но интеллект ее и речь были нарушены, рука и нога парализованы. Она лежала с закрытыми глазами, оглушенная к тому же транквилизаторами. Прогноз лечащего врача был невеселый. Посидев у постели минут сорок, я уехал домой, позвонил начальству, доложился, объяснил почему вдруг оказался в Москве. У тех хватило такта не дергать меня служебными вопросами…
Назавтра поехал к сестре. Для дела, которое я затеял, мне нужен был шурин. Выслушав, он дал согласие. Я попросил его:
— Не тяни, зарегистрируй на себя как можно скорее. Открой счет…
Жене я сказал:
— «Девятку» нашу продай. И все от «Panasonica» продай: музыкальный центр, видеокамеру, видеомагнитофон. Свои побрякушки тоже загони. Не волнуйся, все со временем восстановим. Всю валюту отдай Антону, он знает, что делать, — и без особых подробностей я рассказал ей о своих планах. Она лишь пожала плечами, сказала: «Как знаешь, тебе виднее…»
В Москве я пробыл до пятницы, каждый день ездил в больницу, состояние мамы почти не изменилось, правда, однажды, открыв глаза, она долго всматривалась в меня, не узнавала, затем, видимо узнала, дала знак шевельнула губами…
Дальнейшее мое пребывание в Москве было бессмысленным, сестра настояла, чтоб я возвращался в Париж, жена тоже деликатно сказала об этом. В пятницу утренним рейсом я улетел…
Итак, господин Манджери Рао получил то, что хотел, Кнорре — сумму, с лихвой перекрывавшую его кредитный долг, остальные деньги он перевел на счет, который открыл я, и где уже лежала моя доля. Между собой я и Кнорре называли этот счет «резервным». В Москве мой шурин Антон Меренков тоже не спал, оказался шустрым, дело закрутилось, я перебросил на счет, открытый им, необходимую для начала сумму.
Рождество я отгулял вместе с Леони, Ивом Кнорре и их приятелями. Новый год тоже встречали вместе. В феврале нового года я сдал дела очередному руководителю парижского бюро «Экспорттехнохим» и распрощавшись со всеми, отбыл в Россию. К Пасхе я уже был комиссован, и ощущая, как естественно теперь сидит на мне цивильный костюм, с радостью нырнул в дела французско-российского СП «Стиль-керамика»…
12. ПАРИЖ. БУРЖЕ. ПЕРФИЛЬЕВ, ЖЕЛТОВСКИЙ И ДРУГИЕ. СЕГОДНЯ
Перфильеву, конечно, не хотелось аннулировать просуществовавший два с половиной года резервный счет. Он приносил хорошие проценты, был надежен, в любой критический момент мог оказаться полезным. Но тревожный факс Кнорре с просьбой закрыть его не случаен. Осторожный и опытный Перфильев пренебречь этим не мог. Хотя в другом банке имелся еще один, официальный счет российско-французского СП «Стиль-керамика»…
Утром следующего дня, как и было назначено, он сидел в парижском отделении фирмы «Катерпиллер». Его руководитель по заведенному обычаю разлил виски в высокие с толстым дном стаканы. Перфильев изложил ему суть дела. Глава бюро сказал:
— О'кей! Ужинаем сегодня вместе. Я приглашаю, за счет фирмы и позвонив секретарше, распорядился: «Ширли, приготовьте все бумаги для контракта», — перечислил, что требуется впечатать, сроки и прочие подробности условий…
Через два дня контракт был подписан, деньги переведены Перфильевым «Катерпиллеру», резервный счет таким образом был аннулирован. В аккуратности «Катерпиллера» Перфильев не сомневался: катки, бульдозеры, скреперы, землеройные машины, — все будет в срок доставлено в Россию…
Теперь оставалось дать знать Кнорре, что он, Перфильев, здесь, значит, выполнил его просьбу. Избранный им заранее вариант был самым безопасным. И в субботу Перфильев поехал в церковь — в Храм Всех Святых в Земле Российстей Просиявших. Он приехал заранее и стоял у входа, пропуская прихожан. Но Кнорре среди них не было. Началась литургия. Торчать одному у входа было глупо, Перфильев вошел внутрь, отстоял литургию, и поняв, что Кнорре уже не появится, уехал. Назавтра он снова отправился в церковь, занял ту же позицию, уже нервничая: если Кнорре не придет, как связ