— Может, он неисправен.
— Давайте мы завтра съездим туда, проверим его. Ключи, надеюсь, у вас?
— В том-то и дело, что куда-то запропастились.
— И давно?
— Давненько.
И когда Зуйков заговорил о ключах, ему вдруг вспомнились те два ключа, что в связке лежали в ящике письменного стола у Фиты, о которых жена Фиты понятия не имела… А вдруг… Сейчас они у него в сейфе.
— Ну ничего, как-нибудь откроем… Ладно, Евсей Николаевич утомил я вас.
— Есть немножко.
— Тогда закончим. Завтра в девять я заеду за вами, и мы прокатимся на дачу… Давайте я подпишу вам пропуск…
Когда Батров ушел, Зуйков подумал: «Врал, сукин сын, складно, правдоподобно, так ложь невинной выглядит, хотя понимал, что не верю ни единому его слову. А какую позицию он еще мог занять?! И — главное все валил на Фиту, удобно, покойник не опровергнет. В общем, хорошо врал, а уличать его еще рано…»
На дачу они приехали втроем: Зуйков, Батров и сотрудник Зуйкова. Надежные тяжелые стальные ворота были заперты. Зуйков достал ключи и скосил взгляд на Батрова, ожидающе смотревшего то на ключи, то на Зуйкова.
— Думаете, подойдут? — спросил Батров.
— Попробуем, — невинно ответил Зуйков. Замок был гаражного типа — с одним — единственным круглым отверстием. Зуйков начал вставлять длинный ключ с затейливой спиральной бороздой вдоль всей длины. Ключ свободно вошел в отверстие и при легком усилии углубился до самого конца, раздался щелчок. — Ну вот, кажется, все в порядке. — Зуйков улыбнулся Батрову. Как вы думаете, откуда у меня эти ключи? Вам же ой как хочется спросить! Однако не спрашиваете. Знаете, почему? Потому что знаете. Зря вы не спросили, так было бы естественней… Ну да ладно, — плечом Зуйков уперся в ворота, они поехали на ржавых петлях.
По дорожке прошли к дому, дверь Зуйков запросто отпер вторым ключом.
— Так ты понял, что надо делать? — спросил Зуйков у сотрудника и пошевелил всеми пальцами обеих рук, словно пробежался по клавишам рояля.
— Понял, товарищ полковник.
— А мы с Евсеем Николаевичем посмотрим, что же с электросчетчиком.
Дача была запущена, на всем следы пыли, царил нежилой дух. Зуйков вставил вилки холодильника, телевизора и электропечи в розетки, увлек Батрова за собой в прихожую, где висел счетчик. Он слегка гудел, тонкий диск вращался, в крайнем окошечке медленно начала выдвигаться цифра.
— Смотри-ка, работает, а, Евсей Николаевич? — обратился Зуйков к Батрову.
— Да, вроде все в порядке.
— Хотите, я объясню вам, почему не нагорало электричество? Потому, что никто здесь ничем не пользовался, ибо никто не жил. И сотрудники вашей фирмы здесь не отдыхали. Дача, похоже, была местом свиданий. Одним из тех, кто посещал ее, был Фита, его ключами я и отпер ворота. Кто приезжал к нему сюда, или, скажем так: к кому он приезжал сюда? Сколько пар ключей имеется?
— Одна была у него, — ответил Батров.
— А еще?
— Больше не знаю. Кто бывал здесь и сколько человек, не знаю.
— Что же вы мне лгали вчера?
— Не хотелось все на покойника вешать.
— Вы и так на него повесили достаточно, хотя дачу-то повесили на баланс себе, — скаламбурил Зуйков. — Ваша линия поведения мне ясна, но не переусердствуйте, запутаетесь. С чего бы для свиданий Фиты вы взяли дачу на баланс себе?
— Просто он ею пользовался. Может, женщина…
— Милый Евсей Николаевич, никакой женщины тут нет. Дороговато бы любовница Фиты вам обходилась. Аренда-то сколько тянет? Наверное, шестизначная цифирь… Только дурак мог бы оказывать такую услугу за счет фирмы, либо человек, которому приказали, а ослушаться такого приказа он не посмел, убоялся. Я правильно рассуждаю?
— Не совсем. Дачу мы арендовали. А когда Фита узнал об этом, попросил ключи. А с кем он здесь встречался, не знаю.
— Вот так просто, простите, неприметная фирма «Улыбка» получила в аренду бывшую дачу ЦК КПСС? Вы же сами понимаете, что это нереально. Кто-то очень высокий должен был вам посодействовать. Что же вы меня за дурака принимаете? Обижаете, Евсей Николаевич.
В это время в дверном проеме показался сотрудник.
— Я закончил, товарищ полковник.
— Ну что? — спросил Зуйков.
— Кое-что есть, — улыбнулся сотрудник.
— Что-ж, поехали отсюда, — распорядился Зуйков, и они пошли к машине, стоявшей за воротами.
Батрова по его просьбе они высадили у метро. На прощание Зуйков ничего не сказал ему, только кивнул головой. По дороге в управление Зуйков думал: «У кого были еще ключи? И сколько их, владельцев ключей, приходивших на дачу на тайные свидания с Фитой? Женщина! Чушь! Никаких следов, запахов, даже постели нет, голый матрас в спальне. А люди возраста и уровня Фиты, коль уж заводят любовниц, обставляют это дело с комфортом».
— Так что? — спросил Зуйков сотрудника.
— Есть «пальцы». На бутылке коньяка и на бокалах.
— Приедем, сразу же сличи с «пальцами» Фиты, их у покойника «откатали». Остальные проверь по картотеке…
Желтовский не объявился. Зуйков решил набраться терпения. С утра ушел на доклад к начальнику управления, затем писал какую-то справку, освободился к концу дня. По внутреннему телефону позвонил сотрудник, попросился на прием.
— Чего улыбаешься? — спросил Зуйков.
— Куча новостей.
— Излагай.
— Я был на квартире, которая числится за Якимовым, та, что купила «Улыбка».
— Застал?
— Нет.
— Входил?
— Да.
— Аккуратно? Не наследил? Прокуратура вой поднимет, головы поснимает.
— Все чисто сделал.
— И?
— Конура, грязновато, нежилой дух, словно там нищий обитает. Искал «пальцы». Нигде. Так не бывает. Значит, все протерто. Тоже ведь симптомчик. Но я нашел. На ручке форточки. Эти же «пальцы» совпали с теми, что нашли на даче, на бутылке. Еще одни с бутылки — пальцы Фиты. Вот и все участники дачных свиданий. Говорил с соседями Якимова по лестничной площадке: маленького роста, большеголовый, сильный торс и… рыжеволосый! Узнаете?
— Ох-ха! — выдохнул Зуйков.
— Соседи его видели раза два-три всего, хотя живет он там года три. У них впечатление, что он там бывает крайне редко. Кто он, чем занимается, откуда появился — никто не знает. С этим все.
— Молодец! Есть еще что-нибудь?
— Есть. По сводкам. С повинной в райотдел явился человек, заявивший, что он застрелил двух наемных убийц.
— Подробности имеешь?
— Да, — сотрудник достал листок из большого блокнота. — Брустин Борис Сергеевич, шестьдесят девять лет, фронтовик, инвалид войны, сейчас пенсионер, работал всю жизнь инженером в проектной организации. В собственноручных показаниях сообщил, что сын его, автомеханик на СТО, был убит двумя приезжими из Латвии наемными убийцами. Автомеханик якобы заподозрил в них угонщиков машины, которую накануне ремонтировал другому владельцу. Те поняли это, каким-то образом заманили его в эту краденную машину, увезли в Подмосковье и в лесу убили и зарыли. Старик застрелил обоих из пистолета, привезенного еще с фронта, после этого явился в райотдел, сдал свой пистолет и два ствола убийц. Группа, выезжавшая с ним на место, обнаружила зарытый труп его сына, умершего от черепно-мозговых травм. И еще два трупа в кустах со смертельными огнестрельными ранами. Угнанную убийцами машину старик подогнал к райотделу. В показаниях утверждает, что застрелил двух наемных убийц.
Зуйков задумался: «Что мне этот старик? Без меня разберутся с ним… Но… Утверждает, что застрелил двух наемных… Откуда у него такая уверенность?…»
— Н-да… Дела… Где содержится этот старик? — спросил Зуйков.
— В СИЗо, — сотрудник назвал, в каком. — У меня все, товарищ полковник.
— Хорошо, спасибо.
Когда сотрудник ушел, Зуйков позвонил по телефону:
— Виктор Адамович, там у вас подследственный Брустин, явка с повинной. Хочу повидаться… Добро… договорились…
Большая голая комната. На окне решетка. Стол, два стула по обеим его сторонам. За одним — Зуйков, напротив, на втором, старый человек с изможденным, но гладко выбритом лицом, одет опрятно. Это — Брустин Борис Сергеевич. Они беседуют уже полчаса, беседуют так, как будто сидят за столиком в кафе, а не в СИЗо. Эта тональность установилась сразу, едва Брустина привели. Задал ее он, без всякой бравады дав понять Зуйкову, что не угнетен, не подавлен пребыванием здесь, где он терпеливо и спокойно готов ожидать суда.
— Мне в сущности все равно, что меня ждет. Жену я потерял, теперь вот сына. Для кого жить? Для себя? Так я уже стар, свое прожил, — сказал Брустин.
— Так нельзя, — сказал Зуйков.
— А как можно? — насмешливо спросил Брустин.
— Вы были убеждены, что именно эти двое?
— Абсолютно. Если бы у меня была хоть толика сомнений, я бы остановился… Впрочем, я все написал в своих показаниях и на допросах до деталей рассказал следователю.
— Я прочитал.
— Тогда в чем же дело?
— Но это самосуд.
— Согласен. А что бы вы делали в моем положении?
— Ну… — попытался найти ответ Зуйков.
— Заявить в милицию, ждать? — усмехнулся Брустин. — Вы же сами понимаете, что ничего бы из этого не получилось. Пока милиция расчухалась, они бы исчезли. Предварительно убив того, кого собирались. А потом — опять кого-нибудь. И еще кого-нибудь. Их надо было остановить. А таких можно остановить только таким способом. Они для общества не представляют никакой ценности. Но главное даже не в этом, а в том, что они убеждены, что чья-то чужая жизнь принадлежит им. Они и не думают, что это присвоенное ими право подлежит сомнению.
— Но и вы взяли на себя право палача еще до вынесения приговора.
— Повторюсь, станьте на мое место: убивают моего единственного сына только за то, что он заподозрил их в угоне машины. Хотя это не входило в их планы, а так, походя, между делом. Подумаешь, еще одного! В их планы входил другой человек, им, видите ли, приказал некий Артур из Риги. И они бы исполнили этот приказ с легкостью, словно им повелели нарвать яблок в чужом саду.
— Они часто упоминали этого Артура.