лишь много позже я усек, что чудес тут не было.
ПЕРФИЛЬЕВ: Каким образом?
ЖЕЛТОВСКИЙ: Мой приятель Поль Берар все время шерстил в банках для нашего материала „Российские миллионы в чужом кармане“. Я вам об этом уже говорил. Так вот, Поль вычесал в банке „Жюстен кредито-банк“ чиновную вошь, которая и сообщила нам, что некий россиянин Закир Ф. Алибаев имеет у них счет на огромную сумму.
ПЕРФИЛЬЕВ: Каким образом вашему Полю удалось так прижать банковского чиновника?
ЖЕЛТОВСКИЙ: Мы выбирали наименее престижные банки. Наши нувориши предпочитают скромные банки. Затем мы начали собирать досье на их чиновников: кто что любит. Один — деньги, другой — женщин, третий поддать, четвертый — балуется наркотиками. Работа, как понимаете, кропотливая. Так за полтора года мы выковыряли всего двух мудаков. Один из них и был из „Жюстен кредито-банк“.
ПЕРФИЛЬЕВ: А потом — шантаж?
ЖЕЛТОВСКИЙ: Что-то вроде (засмеялся Желтовский).
ПЕРФИЛЬЕВ: И на чем же сгорел этот из „Жюстен кредито-банка?“ Гомосексуалист? Развращал мальчиков?
ЖЕЛТОВСКИЙ: Подумаешь, тоже мне порок в наши дни! Нет, он скрыл, что лет пятнадцать назад в Лиможе пытался присвоить приличную сумму, когда работал в страховой компании. От суда отвертелся потому, что ему помог глава этой компании. Дочь этого главы, старая дева, уродка втрескалась в молодого жулика, она была старше его на восемь лет. Ее отец и сказал: „Женишься — дело замнем“. Он женился, и они тут же перебрались в Париж. Все это Полю она поведала, муженек допек ее тем, что сперва трахнул их восемнадцатилетнюю служанку-португалку; но уродка наняла частного детектива и тот ей собрал досье на муженька: один раз его засекли с несовершеннолетней из обувного магазина „Андре“, второй раз — сразу с двумя проститутками в секс-шопе где-то в районе рю Амстердам. И пошло-поехало! Но обо всем этом директорат „Жюстен кредито-банка“ не знал. А мы знали. И Поль выложил ему, что именно интересует нас в обмен на молчание прессы. И он дал башкиро-татарина Закира Алибаева.
ПЕРФИЛЬЕВ: Но какое это имеет отношение ко мне?
ЖЕЛТОВСКИЙ: Минуточку, Павел Александрович! Сейчас объясню. Вкладчик „Жюстен кредито-банка“ — некий россиянин Закир Алибаев. Его спрашивают на квартире, где проживает россиянин Перфильев. И тут я, настроенный на одну рабочую гипотезу, подумал: а не может ли быть Перфильев и Закир Алибаев одним и тем же человеком. Как это проверить? Я вспомнил: однажды нас троих: меня, вас и Кнорре на ступеньках базилики Сакре-Кер трижды „Полароидом“ щелкнул бродячий негр-фотограф и преподнес каждому по фотографии. Помните?
ПЕРФИЛЬЕВ: Помню.
ЖЕЛТОВСКИЙ: Так вот я свою фотографию отправил Полю, он показал ее этому банковскому хмырю, и тот из нас троих опознал вас, сказал: „Это месье Закир Ф. Алибаев“. — „Вы когда-нибудь звонили ему домой?“ — спросил Поль. — „Звонил два раза“, — он назвал месяц и число. Вторая дата и совпала с тем случаем, когда трубку снял я. Логично?
ПЕРФИЛЬЕВ: Вполне.
ЖЕЛТОВСКИЙ: И тут трах-бах — Кнорре арестован по подозрению в продаже русским каких-то секретов. Имея в виду всю последовательность моих рассуждений, которые вы считаете логичными, кого бы вы, Павел Александрович заподозрили на моем месте?
ПЕРФИЛЬЕВ: Все это красиво выстроено. Одно беда — недоказуемо. В лучшем случае опозорите меня, прихлопните „Стиль-керамику“. А ведь мы не торгуем „Сникерсами“, а производим хорошую, конкурентоспособную сантехнику, плитку. Какую же извлечете выгоду из своей сенсации?
ЖЕЛТОВСКИЙ: Философски поставлен вопрос. Я не философ. Я телерепортер, журналист. И этим все сказано.
ПЕРФИЛЬЕВ: Сколько вы на этом заработаете?
ЖЕЛТОВСКИЙ: Я отступных не беру, Павел Александрович. И вот еще что: попытка Кнорре покончить с собой может быть истолкована следствием как то, что он подтвердил выдвинутое против него обвинение…»
В этом месте в записи наступила пауза. Затем опять раздался голос Перфильева:
«ПЕРФИЛЬЕВ: Мою историю вы будете публиковать отдельно или она войдет всего лишь эпизодом в большой материал? И где собираетесь публиковать?
ЖЕЛТОВСКИЙ: Этого с Полем мы еще не решили. Все зависит от того, сколько и чего накопаем. А кому продать — найдем, с этим проблемы не будет… Павел Александрович, еще один вопрос, хотя ваш ответ в сущности ничего не изменит: что вы выманили у Кнорре, технологию чего, и кому ее продали?
ПЕРФИЛЬЕВ: Что мне передал Кнорре, я вам скажу, кому я продал никогда. Во-первых надо соблюдать порядочность, если она в таких делах вообще существует, во-вторых, кто знает, может с этими людьми мне еще придется садиться за стол коммерческих переговоров. Я скажу вам, что получил от Кнорре, но при одном условии: всю историю вы можете публиковать, тут мне вас не уговорить, однако никаких имен и фамилий, ограничьтесь икс, игрек, фирму мою назовите просто „некая фирма“, тех же, кому я продал технологию, обозначьте словами „третья сторона“.
ЖЕЛТОВСКИЙ: (после паузы) Хорошо, меня это устраивает. Как-нибудь мы с Бераром выкрутимся. Итак?
ПЕРФИЛЬЕВ: Где гарантия, что вы сдержите слово?
ЖЕЛТОВСКИЙ: Какая гарантия вас устроит?
ПЕРФИЛЬЕВ: А какая существует?
ЖЕЛТОВСКИЙ: Никакой, кроме моего честного слова.
ПЕРФИЛЬЕВ: Немного. Но другого выхода нет.
ЖЕЛТОВСКИЙ: Тогда считайте, что вы ее получили.
ПЕРФИЛЬЕВ: Кнорре мне передал секретную технологию облицовочных керамических материалов для космических аппаратов типа нашего „Бурана“. Материалы эти обладают высочайшей термостойкостью и сегодня не имеют аналогов в мире. Конечно, не только лаборатория Кнорре работала в этом направлении, но у него дело продвинулось лучше, чем у других.
ЖЕЛТОВСКИЙ: Именно это вы продали „третьей стране“?
ПЕРФИЛЬЕВ: Да. И на эти деньги Кнорре погасил свои кредиты и проценты, и мы создали „Стиль-керамику“.
ЖЕЛТОВСКИЙ: Военная технология пошла на ширпотреб. Своего рода конверсия. (Тут Желтовский рассмеялся своей шутке).
ПЕРФИЛЬЕВ: Удачная шутка. Но мне, как понимаете, смеяться над ней не хочется… Полагаю, мы договорились окончательно?
ЖЕЛТОВСКИЙ: Да!
ПЕРФИЛЬЕВ: Тогда до свидания…»
На этом месте запись окончилась. Желтовский остановил диктофон. Наступила тишина. Зуйков молчал, уставившись в диктофон. Наконец Желтовский спросил:
— Надеюсь, предав это гласности, я не помешаю следствию?
— Какое тут к черту следствие?! С кого спрос? С мертвеца Перфильева? — махнул рукой Зуйков. — Вы заберете свою кассету, будем считать, что я ее не слышал, мне не нужна лишняя возня, поскольку она бесполезна.
Эта реакция удивила Желтовского, он сказал:
— Но есть ниточка между Перфильевым и Фитой, фирмами «Улыбка» и «Лесной шатер».
— Какая? — спросил Зуйков.
— Они втягивали его, чтоб прикрыться хорошим имиджем «Стиль-керамика». Он отказался, они его убили.
— Втягивали, но не собирались убивать… Но об этом потом. Вы обещали мне нечто относительно Скорино. Вы говорили с ней?
— Да. И не только с ней, — Желтовский достал из кейса бумаги. — Вот это — то, что дала мне Скорино и чего, как черт ладана, боялся Фита. А это, — он протянул два листа, сколотых скрепкой, — подтверждение слов Скорино — дал мне генеральный директор государственного авиастроительного предприятия «Крыло» Артемий Тарасович Кононенко. Слово в слово совпадает с тем, что предоставила мне Скорино. Я не то, чтобы не поверил ей, просто хотел подстраховаться и отправился к Кононенко, дабы получить бумагу из первых рук, так сказать от автора. Обратите внимание: дата двухлетней давности, это докладная Кононенко в правительство. Шла она через Фиту, однако не дошла. Реакции не нее никакой не было, кто-то высокий, не без умысла похоронил ее. Кто — теперь ясно: Фита! Когда я только получил от Скорино бумаги, для интереса ради, чтоб почувствовать его реакцию, позвонил Фите: «Анатолий Иванович, — сказал я ему, — два года назад через вас в правительство должна была попасть докладная Кононенко. У вас случайно не сбереглась ее копия?»
— И какова была его реакция? — спросил Зуйков.
— Дурацкая, настолько он растерялся, как подросток, которого застали за непотребным делом. Он не спросил, о чем докладная, зачем она мне, а сразу отрезал: «Нет, я копий не храню, тем более двухлетней давности. Я ушел из того ведомства. Вы же знаете».
Зуйков стал сперва читать докладную:
«…В связи с прекращением существования Варшавского Договора и окончанием поставок вооружения в Афганистан в объединении „Крыло“ скопилось несколько десятков истребителей „МиГ-29“ в экспортном исполнении. Есть покупатели, однако восемь месяцев нам не дают разрешения на их продажу. В то же время возникшие в последнее время паразитирующие подставные фирмы получают разрешение на торговлю авиационной техникой зарубежным клиентам… Осаждают различные коммерческие структуры, добивающиеся лицензии на право торговли нашей продукции. Если же уступить, объединение и государство получат лишь некоторый процент от всей валютной выручки, которая потом осядет неизвестно где… Недавно в Иран таким образом ушло три МиГа… Есть данные, что подобные посреднические услуги оказывают странные фирмы „Улыбка“ и „Лесной шатер“…»
Дочитав, он еще раз посмотрел на дату, покачал головой и принялся за бумаги Скорино, в одном месте подчеркнул красным фломастером следующее:
«…Воспользовавшись тем, что контроль за экспортом снаряжения двойного назначения в России отсутствует, и такие сделки считаются незаконными, Фита дал разрешение на продажу трех всепогодных вертолетов КА-32, предназначенных для ледовой разведки и транспортировки грузов, фирмам „Улыбка“ и „Лесной шатер“, выступавших, как посредники. Он также указал, где эти машины, являющиеся гражданской модификацией серийных боевых машин, можно оснастить необходимым оружием, после чего они должны быть перепроданы в третьи страны. Один из вертолетов приобрели вооруженные силы Перу. Стоимость каждого такого летательного аппарата не менее двух с половиной миллионов долларов… Ясно, что Фита получает за это огромные комиссионные…»