А не можешь встать – ползи.
– Значит, поползу, – пробормотала она и впрямь поползла вперед, волоча ногу, словно колоду. – Шуриа же… ползают! И я… поползу!.. Я скоро, Джойн… я сейчас…
Перед нею вырос вдруг камень. Грэйн сослепу ткнулась в него лбом – и отпрянула, задыхаясь и подслеповато вглядываясь в расплывающееся перед глазами неожиданное препятствие. Камень… не слишком большой… мокрый темный камень, а на нем… Ролфи медленно подняла голову, почувствовав на себе чужой взгляд. И похолодела.
На камне стояли ноги. В сапогах. Высокие охотничьи сапоги на мягкой подошве, все в ремешках и каких-то не то лоскутках, не то висюльках… Не солдатские. Не ролфийские. Шурианские сапоги! А в них – шурианские, естественно, ноги. А выше ног, увы, – самый настоящий шурианский воин, словно вот так взял и шагнул из древних-предревних и кровавых– прекровавых саг. Надо же, оказывается, у них тоже были косы…
– Когти Локки… – с тоской выдохнула Грэйн, нашаривая рукой хоть какой-нибудь камень, что ли… Оружия не было, не было совсем! Жадные руки Морайг обобрали эрну Кэдвен до нитки – и пистолеты, и ножи, и даже бережно хранимые столько лет трубка с компасом – все ушло, все пропало. Ничего, совсем ничего…
Неужели так все и кончится? И она, безоружная, оказалась лицом к лицу с врагом – и даже встать не может? Неужели…
А у него – новенькая винтовка системы эрн-Торбейра – боги, откуда, откуда?! У него и палаш, и нож, и еще неведомо сколько всего. А у нее – ничего!
В ладонь ткнулся камень. Грэйн прищурилась и приподняла губу в оскале, едва сдерживая рычание. Этот – шуриа! – этот точно Конри не нужен! А значит…
– Куда ползешшшшь, хёлаэнайя? – пропел-прошипел шурианский воин. – Давно ползешшшь? Хорошшшшо ползешшшь!
И отчетливая насмешка в его голосе резанула по натянутым нервам ролфи раскаленным ножом. На миг забыв про раненую ногу, она взвилась, подхваченная кровавым бешенством, и древний боевой вопль сам вырвался из глотки.
– Кэдвен!.. – взвыла Грэйн и запустила в него камнем. И, не дожидаясь выстрела, скакнула с места, зацепилась за острый скол, подтянулась и…
Земля оказалась слишком близкой. И очень, очень твердой. Ролфи мотнула головой, отплевывая песок, – и снова бросилась. Ну же, ну… только б добраться, только б до горла!.. Шуриа… враг! Близко!
Срываясь вновь, она в кровь рассадила себе щеку – и не заметила. А этот, проклятый, и не думал стрелять, наоборот – присел на корточки и с любопытством наблюдал, как упрямо царапается вверх озверевшая ролфи – и опять срывается и падает. Даже зубами заблестел в улыбке. Забавно ему было… ну, ничего! Сейчас… еще немножко… и посмеемся вместе!
Нога хрустнула снова. Грэйн взвыла, дернулась – и тяжело упала. Задыхаясь, она заскребла по песку, затрясла головой, пытаясь встать, – но на этот раз уже не вышло. Не вышло! И тогда она замерла, моля богов только об одном – пусть тогда подойдет! Пусть только спустится, подойдет – и тогда…
– Устала, хёлаэнайя? – шуриа легко спрыгнул со своего насеста и подмигнул, не спеша, впрочем, приближаться.
Грэйн оскалилась и зарычала.
Он смотрел внимательно, чуть склонив голову к левому плечу. И – удивительное дело! – оценивающим этот взгляд был, а вот раздевающим – нет. И если в первый момент Грэйн поклясться была готова, что этот шуриа ну прямо-таки брат-близнец тому, проклятому предателю Нимрэйду, то теперь…
Этот был другой. Этот был – воин. И эрна Кэдвен вдруг успокоилась и даже рычать перестала. Этот, пожалуй, просто убьет. И если бы не Джойн…
– Ты не из форта, – отметил он, то ли к ней обращаясь, то ли к себе самому. – И ты не полукровка. Настоящая хёлаэнайя… ух ты, еще и клейменая! То-то так хорошо прыгала, жаль, невысоко…
Грэйн настороженно помалкивала, выжидая, что дальше будет, и не сводила глаз с винтовки. Новенькая, еще блестящая смазкой на вороненом дуле, она как по волшебству притянула взгляд ролфи, а потому девушка пропустила, как шуриа оказался совсем близко.
– Злая ролфи, хорошая ролфи… – приговаривал он, присев рядом. – Настоящая хёлаэнайя, Дилах клейменная хёлаэнайя… Давно таких не… видел. Кусаться не будешь?
Грэйн прищурилась, всем видом своим говоря – буду, а как же, и не только кусаться.
– Будешь, – удовлетворенно кивнул шуриа. – Хорошая злая ролфи… Сперва воды попьешь, потом кусаться, а?
– Во…ды? – прохрипела эрна Кэдвен, невольно облизнув распухшим языком потрескавшиеся губы. – Воды… Дай!
– За что люблю вас, ролфей, – ухмыльнулся он и протянул ей фляжку, восхитительно тяжелую, полную-преполную, под горлышко, под крышечку полную фляжку! – Простые вы. Прямые ребята. Первое слово всегда – дай! А?
Грэйн не слушала, жадно припав к фляжке. Сладкая… сладкая вода… и этот – может, и не убьет?
– Ты… кто? – выдавила она, с сожалением запрещая себе опустошать сосуд до дна.
– Надо же! – восхитился шуриа и даже языком поцокал, взвешивая фляжку в руке. – Оставила половину? Куда ты ползла, хёлаэнайя, совсем одна?
– Я… – Грэйн осеклась на миг, а потом вдруг решилась – а вдруг? Вдруг возьмет да и поможет? Не убил, напоил… кто знает, зачем? Выбора все равно нет, и если… в конце концов, если придется расплачиваться еще и с этим, так не все ли уже равно? Где один шуриа, там и двое. Теперь-то что терять?
И выпалила, зажмурившись, чтоб не изменила вдруг решимость:
– Я была не одна. Со мной плыла… спутница. На корабле. Я потеряла ее… но она еще жива, я знаю, и где-то здесь, на берегу. Спасешь ее – и я расплачусь, когда скажешь. Говори цену!
– Да что с тебя взять-то, ролфи? – он рассмеялся. – Шкура, и та подпорчена. Драная рубаха да штаны. Хотя… – и прошелся по ней еще одним оценивающим взглядом: – Снимай сапог!
«И все?» – поразилась Грэйн дешевизне и, приподнявшись, начала стягивать левый. Но шуриа перехватил ее руку и хмыкнул:
– Другой сапог, ролфи. Ты же на правую ногу хромая.
– Не получается, – она дернула правый и стиснула зубы, чтоб не взвыть в голос.
Зато получилось у него, на диво быстро и ловко и даже почти не больно.
– Только не кусайся пока, – шуриа снова подмигнул, деловито ощупывая ее лодыжку. – Ну-ка…
– Ар-р-р… – всхлипнула девушка, уже не стесняясь.
– Все, все… тише… Сейчас разомну, забинтую, и до вечера пробегаешь, хёлаэнайя… – бормоча это, Третий жестоко и сильно, но умело растер ей ногу, быстро соорудил повязку, а потом надел сапог обратно. – Все! Вставай, ролфи.
И, ухватив ее за предплечье, вздернул на ноги.
– Отряхивайся и пойдем. Стрелять умеешь?
– Винтовка эрн-Торбейра, капсюльный замок… – Грэйн потерла лоб и осторожно перенесла вес на ногу. Нога держала! И ролфи сразу повеселела: – Конечно!
– Вот и постреляем, – пообещал шуриа и опять показал зубы.
Ролфи решила больше пока не удивляться его ужимкам и прибауткам. Может, контуженый?.. И вообще – главное сейчас – найти Джойн, а все остальное – потом.
Только бы найти! Только бы живой…
Грэйн и Джона
За очередную выходку Юнану от матери причиталось крепких затрещин, а то и хорошая такая, давно уже нагулянная порка с последующим посажением на хлеб и воду дней на пять. А теперь уж и возразить будет нечего, при всем желании. Козу так и не нашел – раз, курточку порвал – два, ночевать не вернулся – три и на Соленый берег забрел – четыре. По отдельности – грехи простительные, а по совокупности… выходит порка. Под радостные визги домашней мелюзги. То-то малявка Иллка повеселится.
Юнан расстроенно сплюнул в песок. Она-то сестра, но такая ж за…ноза.
А с иного бока поглядеть, так и ничего особо страшного не приключилось. Ничего с этой бодливой тварью не станется, а куртку можно зашить. И не стоит забывать про ночной шторм. Куда, ну куда по такой погоде через ущелье идти? Смоет же! А на Соленом берегу наверняка всякого добра повыбросило с того разбитого корабля. Может, даже деньги.
При мысли о серебряных кругляшах, поблескивающих из серого песка, у мальчика радостно застучало сердце. Точно! За монетку ему будут прощены все шалости на год вперед. Матери деньги нужны ну просто позарез.
Юнан со всех ног припустил вдоль линии прибоя. Рассвет только-только занялся, и можно, если очень сильно постараться, опередить стервятников-чори.
И точно – все пространство широкого пляжа покрывали обломки погибшего корабля. Доски обшивки, куски мачт, обрывки веревок вперемешку с расколотыми бочками, какими-то рваными тряпками. Мальчик обошел сторонкой труп моряка с полуоторванной от туловища головой. Видно же, что простой матрос. У такого карманы все равно пусты.
А сундуков, набитых серебром, к слову, не наблюдалось совсем. Ни единой паршивой монетки, хоть медной, хоть какой. Юнан совсем пал духом. За блуждания под носом у чори мать не просто выдерет, она шкуру спустит. Вот ведь досада какая, хоть плачь.
Мальчик бы и заплакал, если бы вдруг не блеснуло невдалеке. Хищным золотым блеском! Удача! Вот удача-то! Он подбежал ближе к груде тряпья, среди которой заметил золото, и обнаружил, что никакое это не тряпье… вернее, не только грязные рваные тряпки, а еще и женщина. Черные волосы отрезаны, вся избитая, живого места нет – синячищи сплошные, в одном ботиночке, а на тоненькой скрюченной ручке браслетик золотой. Богачка! Всамделишная имперская богачка, только мертвая.
Юнан потрогал пальчики – холодные, белые с голубоватым отливом. Ну точно мертвячка! В первый раз мальчик пожалел, что обошло его проклятье. Видят… короче, кто-нибудь да видит, есть же на свете какие-то боги, кроме волчачьих или совячьего Предвечного, те, которые смотрят с небес за смесками вроде Юнана… Так вот, видят эти боги, как сожалеет юный полукровка, что не может с одного взгляда признать – мертвяк лежит или живой. Не помешало бы.
Хоть и тонка ручка у тетки, а браслет сниматься не хотел. И застежки на нем никакой. Вот беда-то! И так и эдак пробовал Юнан забрать свой трофей – все без толку. Вот сейчас бы топорик не помешал. Тетке рука без надобности уже.