– Нет, – говорит Саня совсем грустно. Болит еще, конечно. Тогда будем что-то другое думать.
Готовим завтрак мы тоже вместе. Саня вызывается нарезать сыр для моей тарелки бульона, а я как идиот просто стою и залипаю на то, как прекрасно она смотрится на моей кухне… Хочу ее засунуть в свою футболку, чтобы она в ней одной, как в платье, разгуливала по квартире и чувствовала себя как дома.
Когда-нибудь обязательно это исполню. А сейчас хватаю эти минуты кайфа с ней и закрепляю как сообщение в своей памяти. Хорошо мне. Всегда бы так.
– Сань, я уеду на тренировку, потом заскочу в ресторан. Меня не будет часа четыре примерно, – говорю ей после завтрака.
– Справлюсь я, не ребенок же. Лекарства выпью, до туалета дойду. Заняться тоже найду чем, у меня есть ноут.
– Я не об этом. Не сбежишь? – спрашиваю у нее, глядя точно в глаза. Мне безумно нравится смотреть так на нее. Она никогда глаз не отводит, смотрит в упор, хотя чуть заметно краснеет каждый раз. Но никогда не дает заднюю.
– Нет смысла даже пытаться, – сдается она, и мне кажется, делает несколько огромных шагов мне навстречу.
И сбежать правда не пытается больше. И даже почти не ворчит. Только по утрам.
Ей с каждым днем все лучше, температура перестает подниматься на четвертый день, слабость проходит на пятый, а горло перестает болеть вечером шестого дня.
Каждую ночь мы спим вместе, и если первые четыре дня я грел Сашку, когда ей было холодно, то потом… Потом как-то само собой получалось. Вечерами мы смотрим сериалы про маньяков, и я с ума схожу оттого, что такой хрупкой красотке это нравится. Она даже в этом не такая, как все. Никаких сопливых романтических фильмов, только убийцы.
По утрам мы вместе готовим завтрак, и с каждым днем Сашка позволяет себе все более и более твердую пищу. Она ждет меня с тренировок, а на шестой день даже готовит нам ужин, пока меня нет.
Она не пытается сбежать больше, спокойно лечится, словно наконец-то смирившись со своей участью. Только, естественно, начинает работать дистанционно, подготавливая занятия своим детям и рассылая задания каждому из них.
Я снова приглашаю Дашу, пока сам на тренировке, а потом мы вчетвером с семьей Захаровых пьем чай и даже о чем-то разговариваем. Я не особо запомнил. Растворился в атмосфере и понял, что хочу, чтобы это продолжалось всегда. Она – хозяйка в моем доме, общие друзья, чай и фильмы вечерами. Слишком хорошо. Я ожидаю подвоха.
Я не понимаю, что между нами. Пока мы живем как хорошие друзья, но при этом спим вместе. Хотя дальше сна мы никуда не заходим, естественно. Она болеет, я же не идиот. Но мы просто спим, а потом живем день так, словно ничего не происходит. А потом снова обнимаемся всю ночь, а потом снова просто живем. И так по кругу. Целую неделю.
Сегодня ровно неделя, как Саша у меня. И мне хочется эту неделю с первого дня прокручивать с самого начала.
Мы снова просыпаемся утром вместе, потом вместе готовим завтрак, болтаем, пока едим, потом Саша садится работать, а я уезжаю на тренировку и в ресторан. Приезжаю уже под вечер, захожу в квартиру и сталкиваюсь с пугающей тишиной. В последние дни Саша либо музыку включает, либо смотрит что-то, и такой тишины не бывает.
Бросаю сумку у входа и влетаю по ступенькам, сразу входя в комнату.
Саша дома. Это радует.
Но Саша… она собирает вещи. И вот это уже не радует ни капли.
– Сань? – зову ее, потому что она так занята сбором вещей, что даже не замечает меня. Это что, не будет больше миллиона баночек в моей ванной? Вечно валяющейся по всем комнатам зарядки, забытого на кухне ноута и разрывающегося по утрам от уведомлений телефона на тумбочке? Не-не. Я не согласен все это терять.
– Ты пришел? – поворачивается она ко мне и улыбается, но готов поспорить, что искренности в этой улыбке ровно столько, сколько радости во мне сейчас. Ноль.
– А ты куда-то собираешься?
– Домой, – кивает она. – Я уже выздоровела, и спасибо тебе за это огромное. Уколы мне колоть уже не нужно, врач вчера отменил, я слышала. С таблетками я справлюсь, их-то принимать еще три дня всего… Не вижу причин стеснять тебя еще хотя бы один день. Пора.
– Ты не стесняешь меня, – говорю первое, что приходит в голову. Просто хочу ее остановить. В голове истошно орет чей-то голос «неуходинеуходинеуходи», и я морщусь от этого, но соглашаюсь с ним на все сто.
– Тимур, – говорит она, опустив голову. Мне не нравится это. Когда так произносят мое имя, хочется готовиться минимум к расстрелу. – Я и так у тебя задержалась.
– Ты правда так считаешь? – спрашиваю у нее и делаю пару шагов вперед.
– Да, я… Мы перешли все дозволенные границы, ты ведь понимаешь? – спрашивает она меня и поднимает голову, заглядывая прямо в глаза. Между нами шага три, не больше. Она наконец-то оставила свой чемодан и просто встала напротив меня.
– Эти границы существуют только в твоей голове, – делаю еще шаг вперед.
– Тимур… – еще шаг, – отпусти меня.
– Я не хочу, чтобы ты уходила. Не хочу тебя отпускать.
Последний шаг. Я делаю его без раздумий, и между нами не остается и миллиметра. Саша смотрит в глаза, принимает вызов, не отводит взгляд и не тушуется.
И я смотрю. Пытаюсь найти там настоящее желание уйти. Не глупое и стереотипное «мне нужно, мне пора, я сама», а желание. И не нахожу его. Готов поспорить, она тоскует оттого, что ей приходится уходить, не меньше моего.
Но я и правда не готов ее отпускать.
Именно поэтому я опускаю голову и касаюсь губ Саши своими. Осторожно, не напирая. Касаюсь пальцами талии еле ощутимо, но сопротивления не встречаю.
А потом слышу отчаянный выдох. И чувствую руки на своих плечах.
Она сдается.
А я, кажется, умираю от счастья.
Глава 22
Что он делает? Что я делаю?
Что мы делаем?
Боже… Я не понимаю, что происходит, но какими-то неведомыми силами совершенно точно не могу это остановить.
В первые секунды, как я чувствую губы Тимура на своих, меня прошибает миллионом разных эмоций, но, черт возьми, в этом миллионе нет ни одной плохой! Ни одной!
Я чувствую что угодно, от смущения и неожиданности до какой-то бешеной эмоции, которая взрывается внутри меня сотнями разноцветных фейерверков.
Я ловлю себя на мысли, что даже самой дальней клеточкой души не представляю, что могу оттолкнуть Тимура. Не представляю, не хочу отталкивать, не отталкиваю.
А целую.
Делаю то, о чем наверняка пожалею, за что обязательно сожру себя днем позже, но остановиться просто не могу.
Тимур… Боже, я не могу подобрать слов. Эта неделя не просто сблизила нас, она сломала меня на мелкие кусочки, собрать воедино которые больше не представляется возможным. Я честно и искренне до последнего пыталась сопротивляться, чтобы не утонуть в этом человеке, но выходило из ряда вон хреново. Мы спорили и даже ссорились, я пыталась уйти, а он останавливал, я хотела держаться подальше, а потом сама звала его к себе каждую ночь и засыпала, только когда чувствовала, что он наконец-то рядом.
Был ли у меня шанс не утонуть в нем?
Ни единого.
С каждым днем только глубже, ниже и ниже, в темноту, из которой точно не найти выхода.
Я знаю, что эта глубина меня и погубит. Потому что выплыть назад никак не получится, а воздуха мне будет хватать до тех пор, пока сам Тимур будет им делиться со мной.
Но я сама перекрою этот кислород однажды.
И останусь в той темноте навечно.
Но сейчас я его целую, потому что он дает мне воздуха столько, что никакая глубина не страшна. Я целую его, а не отталкиваю, потому что, черт возьми, я хочу его целовать!
Эта неделя стала не просто переломной, она стала той жирной точкой, которую мне приходится ставить в своих сомнениях как раз с этим поцелуем.
Я… я влюбилась.
Так глупо и так искренне, с головой нырнула и позволила себе там остаться. Влюбилась как дурочка, как школьница. Как будто у меня есть на эту влюбленность силы и время. Словно я не знаю, чем все это закончится, или словно не сбегу однажды сама и не буду рыдать, свернувшись несчастным комочком на полу душевой.
Но сейчас целую. И катись оно все к черту. Все, что будет потом.
Сейчас есть я, есть Тимур и наши общие взаимные чувства.
Он так осторожничает со мной, словно я хрустальная ваза и могу разбиться от одного резкого движения, но другого я сейчас и не хочу… Тимур чувствует меня гораздо сильнее, чем я сама, именно поэтому я доверяю ему на все сто процентов и просто расслабляюсь, позволяя ему вести.
И иду за ним. Следую точно по пятам. Куда позовет, побегу сразу.
Это очень долгий поцелуй, очень сладкий и… очень правильный. Ничего лучшего этим вечером и не могло случиться.
Тимур до неприличия высокий, и мне приходится всем телом тянуться и стоять на цыпочках, чтобы ему не пришлось сгибаться в половину своего роста для поцелуя со мной.
Он решает эту проблему быстро. Так быстро, что я едва успеваю сдавленно вскрикнуть, когда он поднимает меня за талию вверх, заставляя обхватить его бедра ногами.
Мне немного не верится, что все это происходит с нами, но вкус губ Тимура и ощущение его сильных рук на бедрах заставляют поверить в происходящее. Это правда мы. Спустя столько времени…
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он, отрываясь от моих губ. Дышит тяжело, да и я не легче. Мы достаточно долго целовались для того, чтобы довести друг друга до точки кипения.
– Достаточно хорошо, чтобы…
Не договариваю. Не успеваю, потому что тут же оказываюсь брошена на кровать и придавлена к ней сильным телом.
Боже! Сколько всего было на этой кровати! И, кажется, ей придется увидеть еще кое-что…
Губы Тимура рисуют узоры на моих щеках, спускаясь на шею. Это приятно. Настолько, что я не могу сдержать тихие стоны, срывающиеся с губ. Он немного царапает меня щетиной, и от этого острого ощущения меня накрывает волнами мурашек. Я так давно не чувствовала этого… Меня так давно никто