Четверо церемониальных негров с пиками выросли как из-под земли. Видимо, по команде Бенджамена.
— Ну, только вас мне сейчас не хватало, — губернатор обернулся к дворецкому, — сейчас как раз удобный случай решить с ними. Бенджамен, найдите им какую-нибудь работу по дому.
— Слушаюсь, милорд.
Через десять минут карета губернатора, сопровождаемая двумя десятками драгун, проследовала на север от Порт-Ройяла по направлению к Бриджфорду.
— Так мы едем к этому таинственному особнячку? — спросил Уэсли.
— Я убежден — все, что происходит на острове в последние месяцы, так или иначе связано с этим мрачным строением.
— Мы будем его обыскивать, милорд?
— По крайней мере, сделаем такую попытку.
— А почему вы убеждены, что если мисс Лавинии нет в Порт-Ройяле, то она именно там? Могла она, например, отправиться попутешествовать?
— Мне трудно это объяснить, но я уверен, что она не уехала путешествовать.
Вскоре они уже стучались в темные, полукруглые сверху, обитые темными металлическими полосами ворота. Ворота эти несли на себе заметные следы недавнего взламывания, но починены были качественно.
— Однако в этом доме не спешат отпирать двери, — сказал сэр Фаренгейт, когда прошло несколько минут после того, как был нанесен первый удар, — неужели я ошибся?
— Придется лезть через забор? — спросил Уэсли.
— Весьма возможно.
Но этого делать не пришлось, послышались шаги во внутреннем дворике и чей-то скрипучий голос спросил, кто это ломится в дом в такую рань.
— Его высокопревосходительство губернатор Ямайки, — громко объявил сэр Фаренгейт, он не любил козырять своим полным титулом, но в этой ситуации это было необходимо.
Дверь для начала приподняла веко смотрового глазка, а потом уж отворилась. Вслед за губернатором во внутренний двор, где происходили события того самого «итальянского» вечера, вошли, гремя шпорами, десятеро драгун.
— Смотрите повнимательнее, ребята, и не очень стесняйтесь, — напутствовал их Уэсли.
Сэр Фаренгейт подошел к чаше фонтана и похлопал ладонью по зеркалу воды.
— Однако — где же хозяйка? — громко спросил он, оглядываясь.
— Я здесь, — раздался голос Лавинии. Она стояла на верхней галерее, на том же самом месте, с которого наблюдала появление в доме людей дона Диего. Она была в странного вида платье и волосы у нее были выкрашены в белый цвет.
— Чему обязана, милорд? И что это за шум? — Она указала в сторону решительно разбредающихся по первому этажу солдат. — Я подумала, что это снова испанский налет.
Сэр Фаренгейт улыбнулся настолько дружелюбно, насколько смог, и начал, не торопясь, подниматься вверх по лестнице.
— Одну голову не могут оторвать дважды — была у нас такая грубая солдатская шуточка.
— Корсарская, — ехидно уточнила Лавиния.
— Корсарская, — не стал спорить губернатор, — а к вам я прибыл по надобности совершенно частной.
— К вашим услугам.
Сэр Фаренгейт был уже на верхней ступеньке, рядом с хозяйкой.
— Покойный мистер Биверсток, ваш батюшка, помнится, неоднократно зазывал меня посмотреть свое собрание старинных испанских книг. Вы же знаете эту мою слабость.
— Но государственные дела сдерживали вас до сих пор?
— Вот именно, мисс.
— Должна вас разочаровать, господин губернатор. Мне ничего не известно об этом отцовском собрании.
— Еще бы! — воскликнул сэр Фаренгейт. — Разве девичье это дело — рыться в старых, пыльных, заплесневелых пергаментах? Ваше дело — следить за собой и нравиться мужчинам.
Лавиния выслушала эту речь с каменным выражением лица.
— И тем не менее, сэр, я продолжаю настаивать на том, что никаких бумаг и карт в моем доме нет.
Губернатор не стал продолжать спор, он просто прошел мимо хозяйки, вслед за ним проследовал Уэсли.
— Чтобы не затруднять вас, мы пороемся сами. Простите мне мое стариковское упорство.
Сопровождаемые разъяренно молчащей хозяйкой, они подробно осмотрели вместе с солдатами дом и все постройки на территории усадьбы. Никого, кроме трех-четырех крепко спящих слуг, в угловой комнате на первом этаже не было. Когда их разбудили, они стали болтать какие-то сонные, не относящиеся к делу глупости. Особенно тщательно был осмотрен кабинет старика Биверстока. Несколько раз в процессе этого осмотра сэр Фаренгейт опирался локтем на ту самую каминную полку, при помощи которой отворялся ход в подземелье. Лавиния слегка бледнела в эти моменты, но в целом держалась твердо и не дала повода заподозрить ее в том, что она чрезмерно волнуется.
Уже в самом конце осмотра было действительно отыскано на дне старинного бристольского сундука несколько испанских книг в потрепанных переплетах. Это было совсем не то, что искал сэр Фаренгейт. С трудом сдерживая понятное раздражение, он вдруг спросил у хозяйки, имея в виду ее волосы:
— А для чего или, вернее, для кого вы так преобразились?
Лавиния была готова к этому вопросу и поэтому ответила, не задумываясь:
— Если бы вы хоть немного знали женщин, то вам было бы известно, что женщина прежде всего хочет нравиться себе самой, а потом уж какому-то мужчине.
— Ну что ж, я уеду от вас не с пустыми руками. Во-первых, эта тонкая мысль о женском нраве, а потом еще и это, — сэр Фаренгейт взвесил на руке тяжелый испанский фолиант, — отчего вы так не хотели, чтобы я с ним ознакомился?
— Мне очень стыдно, милорд, — притворно потупилась Лавиния.
Сидя в карете, сэр Фаренгейт сказал трудяге Уэсли:
— Признаться, я думал, что улов будет побогаче.
— Мы перерыли все, сэр. Ничего подозрительного, только какой-то запах странный мне почудился в левом крыле дома.
— Запах — слишком неуловимая улика.
Сэр Фаренгейт набил трубку.
— У меня такое ощущение, что мы были в двух шагах от Энтони.
— Мы перерыли все, сэр, — извиняющимся тоном произнес Уэсли.
Губернатор похлопал его по колену — ладно, мол.
— А книжка-то хоть стоящая? — поинтересовался лейтенант.
— Как это ни смешно, очень, ради нее одной стоило съездить в Бриджфорд.
Глава 17Платок и отставка!
Энтони догадался, каким образом этой красотке с белыми волосами удается оставаться бодрствующей, когда его смаривает необоримый сон. Все дело было в платке. Всякий раз, когда она прикладывала его к носу, начинался для пленника полет Морфея. Наверняка он был пропитан составом, смягчающим действие снотворного дурмана.
Ну что ж, решил молодой английский офицер, если это так, то этим необходимо воспользоваться. Он составил простой и, как ему казалось, эффективный план. Суть его заключалась в том, что действие снотворного газа было не мгновенным, а растягивалось все же на несколько секунд. За это время нужно было успеть добежать до красавицы и завладеть платком, закрыть нос и рот себе. Подозрительная фея заснет, и дальше — Энтони был в этом уверен — станет ясно, что делать. Он не знал, сколько продолжается этот искусственный сон, но это было и неважно. Скорее всего, после того, как наступало действие газа, открывалась какая-нибудь потайная дверь, через которую и удалялась владычица подземелья. Вот этим путем и решил воспользоваться беспамятный узник. Он долго обдумывал свой план, взвешивал, прикидывал. Была, конечно, вероятность того, что он ошибается, но другого выхода у него не было, никаких иных шансов на спасение он для себя не видел. Главное — стремительность в решительный момент. Сумеет ли он отнять платок? Трудно было себе представить, чтобы хрупкая девушка могла даже несколько мгновений сопротивляться натиску морского офицера.
Когда Энтони в очередной раз проснулся, Лавиния уже сидела в своем кресле. Они поприветствовали друг друга. Энтони подумал, что даже столь романтическая ситуация с исчезновением и возникновением феи в мрачном подземелье может с течением времени сделаться чем-то обыденным.
— Что произошло? — спросила Лавиния.
Энтони удивленно вскинулся на подушках.
— Такое впечатление, что с тобой что-то случилось, что-то важное. Ты сегодня не такой, как всегда.
«Не проговорился ли я во сне о своем плане?» — тревожно подумал лейтенант.
— Это все мои сны, я почти никогда не видел их на воле, а здесь они одолевают меня.
— На воле? Ты по-прежнему считаешь, что здесь ты в плену?
— Мой плен — не только эти стены.
— Ты опять о своем? — почти сердито сказала Лавиния.
Энтони удивленно посмотрел на нее.
— Мне тоже хочется тебя спросить — не случилось ли чего-нибудь? Ты явно чем-то озабочена.
Лавиния уже взяла себя в руки.
— Ничего особенного.
— Может быть, мои недоброжелатели подобрались слишком близко к этому каменному убежищу? — Энтони не скрывал иронии.
— Ты даже не представляешь себе, насколько ты проницателен, — сказала Лавиния с усмешкой, которая не слишком шла к облику феи.
— Но тебе удалось направить их по ложному следу?
— Примерно так.
Энтони накинул халат и прошелся по залу, привычным, почти рефлекторным движением постукивая ладонью по валунам.
— Я смотрю, ты все-таки никак не можешь смириться со своим нахождением здесь.
— Согласись, что для человека естественно любить свободу и недолюбливать неволю, даже роскошно обставленную.
— Сколько раз мне встречались люди, как раз влюбленные в свою несвободу. К тому же свобода и любовь вообще, если вдуматься, несовместимы. Мы не вольны любить или не любить.
Лавиния достала платок. Энтони ни на секунду не забывал о своем плане. В два прыжка он достиг кровати и вцепился в смуглую тонкую кисть. Рука оказалась по-звериному сильной и гибкой, он не ожидал этого. Завязалась борьба, в процессе которой оба противника рухнули на кровать и несколько секунд, тяжело дыша и ругаясь, катались по ней, пока наконец не затихли в борцовских объятиях друг друга.
По всей видимости, человеческое тело пробуждается раньше, чем душа. А действие снотворного дурмана, вероятно, еще больше увеличивало эту дистанцию. В своей прежн