Пшеничные колосья тяжелели, клонились к земле. Я ждал, пока наделы не избавятся от зеленого оттенка, не станут золотисто-желтыми, пока зерно не затвердеет, окончательно перестав набирать вес. Ежедневно бегая проверять свой урожай, я радовался, как ребенок. У меня получалось. Получалось, черт побери!
Но не я один наблюдал за созреванием зерновых. И как-то с утра раннего спугнул целую стаю тетерок, прятавшихся в просяных метелках. Не успел, значит, отстоять горох, а тут снова-здорова. Опять идти в засидку с ружьем я не имел ни желания, ни времени. Не успеешь оглянуться, грянут холода, а у меня долгострой избушечный еле шевелится. Того и гляди, окажемся мы с Балабаном обманутыми дольщиками. А робинзоном, как поется в известной песне, хорошо быть в сезон.
Вначале защиту злачного места я хотел доверить пугалу. Но пораздумав, предпочел способу отпугивания пернатых вредителей, способ их отлова. То есть, нападение обороне. И устроил на грядке систему ловушек в виде простейших самозатягивающихся петель. На следующий же день поле дало рекордные всходы: две самочки и петух, впутавшиеся в леску. Что даже натолкнуло на раздумья, а не заняться ли мне разведением тетеревов в неволе? Размышления мои скоропостижно прервал подоспевший Балабан. Прежде чем я успел что-либо сообразить, он несколько раз молниеносно щелкнул клювом и птицеферму организовывать стало не из кого. Я вздохнул. Ну, ладно… В конце концов, похлебка из куриных организмов тоже не самый плохой вариант.
А потом зарядили дожди.
Я выбирал пазы в мокрых бревнах и с тревогой высматривал в нависшей свинцовой каше признаки просвета. Зерновые поспели, их пора собирать. Но у погоды свои планы, уборочная откладывалась на неопределенный срок. Когда несколько дней спустя полегла пшеница, сердце у меня тревожно заныло. Но поделать я ничего не мог, оставалось только ждать.
Когда, наконец, разъяснилось, я постиг скрытый смысл слова «страда». Это не страдание от изнуряющего труда, нет. Это выстраданная возможность этим самым трудом заняться. Я лихорадочно резал стебли серпом, воровато озираясь по сторонам, и гонял одну и ту же мысль, не собьет ли безобидные кучевые облака в фиолетовую тучу? Колосья вязал в снопы и тщательно укладывал в копны головками внутрь, так зерно не склюют птицы и не замочит дождь. Обмолачивать буду потом, сейчас главное собрать, пока позволяет погода. Пока не пересохли тонкие шейки, пока полегшие ковры не опустошили грызуны и не перепустили драгоценное золото в свои мышиные закрома. Серп, отполированный до блеска, отбрасывал пляшущие блики. Саднили исколотые ладони. Мельчайшие соломенные иглы впивались под кожу, разъедал царапины соленый пот. Не в силах согнуть кол в пояснице, я опускался на карачки, потом падал на колени, сантиметр за сантиметром продолжая подбирать дарованный землей хлеб. Назвать его ресурсом не поворачивался язык.
Когда вместе с вечерней прохладой, сжалившись над мной, опускалась роса, я сбрасывал одежду и входил в черное зеркало озера. Темнота окутывала меня со всех сторон, я переставал понимать, где верх, где низ, плыл, ощущая себя крохотной частицей чего-то огромного, непостижимого. Я состоял из того же вещества, разделял те же думы, и чувствовал мир вокруг, как собственное тело. Озябнув, выбирался на берег, и, невидимый комарами, пробирался в палатку. И засыпал под трели сверчков спокойно и безмятежно.
Спустя неделю ударной жатвы, ценой тяжелого крестьянского труда, зерновые перекочевали в стожки, глаз радовал короткий колючий жнивник пустых делянок. Там время от времени продолжали встревать в петли тетерки, прилетавшие подбирать просыпавшееся зерно. А однажды впутался здоровенный заяц-русак. Кое-где еще остались дозревать зеленоватые чубы, но основная масса злаков была схвачена, ожидала обмолота, надежно укрытая от дождя. Только кукурузе еще стоять до заморозков, тревожно перешептываясь листьями, пока не окаменеют початки.
Если светило солнце, я приступал к молотьбе. На плите, где вялил ягоду, раскладывал предварительно просушенные снопы, и дубасил цепом — русским народным устройством в виде двух связанных палок. Длинная называлась «держало», короткая — «било». Что лаконично описывало их внутреннюю сущность и предназначение. Зерно вылетало из колосьев, оставаясь на камне, солома отбрасывалась в сторону, по току расстилалась следующая партия. Обмолотки я нагребал в мешок и пробрасывал на ветродуе, очищая от мякины и мусора. Вообще, вековой опыт — страшная сила. Вот, взять ту же ложку. Информационная эра на дворе, микроскопы-спутники, а она все такая же. Всего две составные части: «хватало» и «хлебало». Ни прибавить, ни отнять. Или гребень — «десна» и «зубья». Простые предметы заключают в себе абсолютный смысл. Ничего лучше не придумано.
Муку решил пока без изысков толочь, более эргономичные способы отложив на потом. И несколько вечеров посвятил изготовлению ступы, в качестве заготовки выбрав еловое полено, которое попеременно пробовал изнутри выжигать, долбить стамеской и вырезать резцами. Начальный образец у меня вышел комом, и с нервами хряпнутый о камень, сгорел в костре. А со второй попытки получился неказистый, но вполне себе рабочий вариант крупорушки. Нормы приличия не позволяли назвать мои первые изделия хлебом, они представляли собой нечто среднее между подгорелыми коржиками и слипшимися непропеченными блинами. Но вне всяких сомнений, были съедобны и способны утолять голод. А это главное.
Если погода портилась, занимался избушкой. Сруб рос, чтобы продолжать работу, пришлось сколотить козлы. Бревна наверх я затаскивал по уже наклонным лагам с помощью веревки и волшебных междометий, что, конечно, затрудняло подгонку. Невеликая и без этого скорость строительства замедлилась еще больше. Каждый следующий венец давался тяжелее предыдущего, что так и подмывало закончить с колодцем и заняться уже крышей. Но ходить по дому сгорбившись, упираясь головой в потолок, я не хотел. Может развиться сколиоз. Поэтому терпеливо поднимал и поднимал стены, предпочитая последнему грыжу.
Как-то, транспортируя из дальних пределов очередную сосну, со мной случился совершеннейший конфуз. Волоча по земле бревно, я случайно порушил какую-то трухляшку, внутри которой оказался крайне недоброжелательный пчелиный рой, в полном составе вставший на ее защиту. В общем, я не предполагал, что умею так быстро бегать. Но несмотря на это обстоятельство, наприлетало мне от души. В обоих, так сказать, смыслах. Балабан также разделил сию скорбную участь. Нос его распух до угрожающих размеров, сравнявшись по толщине с головой. Что делало бедного пса похожим на Снупи Дога. Не на того, который курильщик анаши, а на Снупи нормального, здорового человека.
Я жаждал сатисфакции. Надел куртку, сапоги, шляпу с антимоскитной сеткой, перетянул рукава веревочками, нахлобучил зимние рукавицы и пошел на дело. Потому что, не знаю, как сейчас, а мои ровесники точно знали с детства, что пчелы на свете для того, чтобы делать мед. Из гнилушки, не взирая на протесты общественности, я выгреб полное ведро сот вперемешку с мусором. А будете знать, потому что! Не я начинал эту войну.
Нежданный прибыток натолкнул меня на мысль заняться пчеловодством, или, хотя бы, бортничеством. Уж если не в этом году, то в следующем. В этом меня хватило только на то, чтобы установить полую колоду с крышкой в робкой надежде, что туда залетит какой-нибудь шальной рой. Но вместо пчел в моем импровизированном улье вскоре поселилась маленькая пестрая птичка, непринужденно переквалифицировав его в скворечник. Вида пичужка была довольно угрюмого. Сутулая, с длинным загнутым книзу клювом, в профиль она напоминала мультяшного суперзлодея. Днем развлекалась тем, что мышеподобными рывками носилась по стволам, выискивая насекомых, а вечером, нахохлившись, усаживалась на козырьке своего домика, вынашивая, не иначе, планы уничтожения мира. Полистав планшет, я заключил что передо мной типичная пищуха. Возражений со стороны птички не последовало. Меня она не боялась совершенно, и вскоре я заметил торчащие из щелей колоды соломинки. Пищуха гнездилась, утепляя жилище на зиму. И как бы намекала последовать ее примеру.
Несмотря не неравномерные всходы и прочие неблагоприятные условия, зерновые дали вполне приличный урожай. Количество мешков росло, из опаски за их сохранность мне пришлось спешно сооружать кладовку. Я срезал на одном уровне пару рядом стоящих деревьев. Сверху настелил основание и устроил бревенчатый амбарчик под двускатной крышей. Чтобы по столбам не карабкались хвостатые альпинисты, выбрал по ним круговые пазы с отвесной верхней кромкой. Тщательно законопатил мхом все отверстия, плотно подогнал дверцу на крепком засовчике. С виду получилась, ни дать, ни взять, избушка на курьих ножках. Туда я и переправил на хранение запасы зерна. А заодно ягод и вяленого мяса.
А вот картошка не уродилась. Если считать поштучно, ее, конечно, прибыло. А если по объему, то набралось едва ли больше, чем закапывалось. Крупные клубни завязали вокруг себя пригоршню орехов, почему-то не пожелавших пойти в рост. Они все целиком уйдут на семена в следующем сезоне, на еду тут отбирать нечего. Такое оно, земледелие…
Зато порадовал подсолнечник. Котелки выросли маленькими, но с твердыми полновесными семенами. Хорошие попались сорта, не обманули. Я вылущил наиболее вызревшие цветки и, памятуя анекдот про бабушку, которая так быстро щелкала семечки, что захлебнулась подсолнечным маслом, нетерпеливо последовал ее примеру. Подсушенные семена я прокрутил в мясорубке и залил водой. Всплывшую шелуху отбросил в сторону, а ядрышки высушил вновь, истолок в ступе и прямо там же попробовал отжать. Припомнив к месту, что со смутными целями забирал из автомобиля домкрат. Едва придавил, выступила жижица, окрашивая древесину темным. Для слива продукта я провертел в стенке дыру, приспособил жестяной желобок из крышки консервной банки, и, постепенно отлаживая технологию, нацедил свой первый литр зеленоватой ароматной массы. Там еще много воды, маслу нужно отстояться, или можно выморозить его, когда грянут холода. Но, несомненно, опыт был признан успешным. В жмых, оставшийся от процесса, я добавил немного меда, и получилась самая настоящая, одуряюще пахнущая халва.