Есть вещи, которые я никогда не смогу понять. Господь скрыл от меня их причины своей невидимой рукой. Он не объяснит мне, например, почему этот нарост должен был возникнуть у меня именно в горле. Хаотичное переплетение зубов, костей и волос. Доктор говорил, что видит там даже «нервную ткань», что бы это ни означало. Я не понимаю медицинских терминов.
Оно росло и увеличивалось в размерах до тех пор, пока его стало невозможно скрыть под шарфом. Оттуда вытекала зловонная жидкость, запахом напоминавшая гнилой сыр. Меня и моего мужа тошнило от этого запаха. Мне казалось, что Бог спрятал внутри меня все грехи этого мира и это они смердят из моей раны.
Я больше не могла выносить эту муку, особенно когда начинался кашель, долгий, нескончаемый, будто бы что-то щекотало мне горло изнутри. Из меня выходили темные длинные волосы, а иногда сгустки крови. Внутри меня сидел сам дьявол. Но в день, когда меня должны были прооперировать, случилось нечто странное.
Агата, моя служанка, купила на рынке чай – хороший китайский чай. Она, видимо, заваривала его слишком долго, и он получился удивительно горьким. Я попросила ее в следующий раз быть повнимательнее и, поскольку мне не хотелось выбрасывать чай, который проделал ко мне такой долгий путь из-за океана, выпила все до дна.
Прошло какое-то время, и я едва могла пошевелить челюстью. Все мое тело свело судорогой. Через пару часов у меня была назначена операция, и я надеялась рассказать врачу об этих странных проявлениях. Мой дорогой муж пошел со мной и по пути жаловался на то, что я так сильно вцепилась в его руку – у него артрит, и я понимала, что делаю ему больно, но ничего не могла с собой поделать.
Доктор, однако, заверил меня, что это всего лишь нервы. Меня переодели, и хлороформ стекал по капле уже на ватную маску, которую врач положил мне на лицо.
Мои челюсти сжимались с такой силой, что я не могла произнести ни слова. Все мышцы были охвачены огнем. Я чувствовала в них нечеловеческое напряжение, словно тысяча библейских Самсонов внутри меня пыталась разрушить тысячу храмов. Но никаких храмов там не было – только плоть и жилы, ногти и зубы. Мое тело будто бы разрывалось на куски, и остановить это было не в моей власти.
Я умерла еще до того, как доктор успел сделать первый надрез.
Он говорит, что за моим телом скоро придут. Пускай приходят – моя душа принадлежит Богу, я не боюсь этих стервятников. Они остаются на земле гнить изнутри.
А я теперь свободна.
Глава пятнадцатая
На следующее утро Кора спустилась к завтраку в лучшей одежде Джейкоба. Ей не хотелось, чтобы он выходил из дома при свете дня, но выбора у нее не было. Лия готовила яйца кокот, а на столе уже дымился свежезаваренный чай.
– Ты вчера поздно вернулась, – сказала Лия. – Этот приятный молодой человек, мистер Флинт, был с тобой?
– Не такой уж он и приятный, – проворчала Кора, сделав глоток из чашки. – Да, был.
Она внимательно оглядела кухню. Столовые приборы и посуда остались теми же, что и при Шарлотте. Не хватало разве что пары тарелок, которые они случайно разбили, но новые так и не были куплены им на замену. Деньги за аренду Кора всегда отдавала хозяину лично в руки. С каждым годом он поднимал плату на доллар или два, но это не такая большая сумма.
– Тебе письмо, – Лия протянула ей конверт, но Кора отложила его в сторону: она не хотела, чтобы что-либо отвлекало ее от размышлений.
– Лия, куда делись деньги, которые тебе присылали Каттеры?
– Деньги?..
– Да, двести пятьдесят долларов. Не может быть, чтобы мы их уже истратили. Принеси мне то, что осталось, и я отошлю их обратно.
Лия охнула и замолчала. Кора не сводила с нее глаз. Деваться было некуда, и наконец, понурившись, она призналась:
– Ничего не осталось. Я их все потратила.
– Как?
Служанка тяжело засопела:
– Сама не знаю.
– Как это ты не знаешь? – воскликнула Кора.
– Я их… проиграла.
– Проиграла?
Ее горящий взгляд заставил Лию съежиться от стыда, Коре даже не пришлось повышать голос.
– Продула в игорном салоне у Клэрмонта.
Кора в бессилии закатила глаза.
– С ума сошла? Ты что, не знаешь, что этот Клэрмонт – мошенник? Зачем ты пошла туда?
– Это все проклятая кухарка из соседнего дома! В мае она сказала мне, что выиграла десять долларов на крысиных боях. Можно было поставить всего пятьдесят центов, и я решила попробовать – у меня на той неделе как раз осталась кое-какая мелочовка. Выиграла целых пятнадцать долларов! На следующий день я поставила пять долларов и проиграла. У меня не было с собой такой суммы, и они начислили проценты. В следующий раз я понадеялась отыграться и проиграла еще восемь долларов.
– Ах, Лия! Они всегда так заманивают новичков. – Кора устало откинулась на спинку стула. – Почему ты со мной не посоветовалась? Нужно было сразу же погасить долг и больше там не появляться.
– Я и хотела так сделать, но потом снова выиграла – пять долларов за одну ставку! Прости меня, я не могла остановиться. Бес меня попутал. Я решилась написать Каттерам, потому что считаю, что они нам должны за все наши лишения. Думала, ты об этом никогда не узнаешь. Мисс Каттер сама пришла сюда. Я показала ей, как мы живем…
– Господи, Лия! Она была у нас в доме, здесь?! В мою комнату она тоже заходила?
– Только на секундочку…
– Лия! – Кора ударила по столу кулаком так, что все приборы со звоном полетели на пол. – Она все видела! Одежду Джейкоба, мою тетрадь… Она могла заявить на меня в полицию!
– Прости, я не подумала… Она совсем недавно приходила, но это был первый и последний раз. Я надеялась, что, увидев наши условия, она даст больше денег, а она только еще сильнее разозлилась. Сказала, что Ирвинг-плейс – для нас слишком роскошное место. Обещаю, больше я ее сюда не пущу.
– Ох в какую передрягу ты меня втянула, Лия! Уже все знают, что в городе есть девушка с двумя сердцами, а Фредерик Дункан ждет не дождется, когда эти два сердца выставят в его музее на серебряном подносе.
– Нет, что ты! До этого не дойдет! Я свой долг уже давно выплатила.
– А я – нет. У меня теперь долг перед Каттерами. И я верну им все до единого цента, – сказала Кора. – Как только удастся что-нибудь заработать, отошлю им пять долларов. Пусть это немного, но так они будут видеть, что я держу свое слово.
– Я тебе помогу, – пообещала Лия. – Буду собирать тряпки для бумажной фабрики. И у портного наверху спрошу, может быть, у него найдется для меня какая-нибудь работенка.
– За семьдесят пять центов в неделю? Не имеет смысла. Мне нужны новые трупы.
– Тогда, может быть, прочитаешь, что там? – сказала Лия, указывая на письмо.
Оно было от доктора Гуссенса. Вчера умерла одна из его пациенток – Ида Диффорд, та самая, которая страдала от опухоли в горле и кашляла волосами. Опухоль раскрылась, и доктор видел там что-то, похожее на зубы, и даже комок нервных клеток. Она достигла таких размеров, что без хирургического вмешательства было не обойтись. Пациентка умерла на операционном столе.
«Такая вот непредвиденная смерть, – писал доктор. – В целом у нее был еще крепкий организм, но сердце, должно быть, не выдержало наркоза. От нескольких капель хлороформа ее скрутило судорогой, как при столбняке, и она перестала дышать».
Кора испуганно поднесла руку ко рту. Бедняжка Ида, ей и так несладко пришлось. Жить с этой ужасной, необъяснимой болезнью, надеясь на помощь хирурга, и в итоге умереть прямо в операционной. Раньше Кора гораздо спокойнее относилась к новостям о чьей-либо смерти – ее больше беспокоили собственный заработок и выгодные знакомства, но в последнее время она стала лучше понимать этих людей: их смущение, страхи, надежду на врачей. Их отчаяние.
Смерть Иды была… необычной. Приступы столбняка не происходят вот так вдруг, ни с того ни с сего, и ей еще ни разу не приходилось слышать, чтобы подобное случилось при операции. Особенно в операционной доктора Гуссенса, чей ассистент всегда тщательно дезинфицировал инструменты.
Запомнив время и место похорон, Кора села писать своим парням записку. Она просила их собраться в шесть часов, сразу же после заката. На этот раз никто не сможет их опередить. Тело Иды попадет в руки квалифицированного патологоанатома, и в будущем людей с подобным заболеванием, вероятно, можно будет спасти. Кора на это надеялась.
Сегодня до конца дня ей нужно еще кое-что уладить. Она вышла на улицу и подошла к соседнему дому – чуть беднее, чем тот, в котором жили они с Лией. В нем обитала семья еще одного портного с девятерыми детьми. Все члены этой семьи помогали отцу шить рубашки и шерстяные костюмы для ателье Пирсона на Бродвее. Младший же сын, десятилетний Джордж, с юркими черными глазенками, подрабатывал посыльным, и Кора всегда отправляла с ним свои письма, когда ей требовалась быстрая доставка.
Дверь открыла одна из дочерей, черноволосая, в длинном переднике, с привязанной к запястью подушечкой для иголок. При виде Джейкоба ее лицо озарилось улыбкой.
– Ой, Джейкоб! Куда это ты так нарядился? Сегодня же не воскресенье. Как Кора?
– Хорошо, – прогудела Кора голосом Джейкоба. Стелла всегда с ним заигрывала. – Джордж дома? Мне нужно отправить записку.
– Да, одну минутку. – Она повернулась и кликнула брата. Мальчик подошел к двери, вытирая со рта варенье.
– Отнеси это Тому. Ты знаешь, куда. – Кора положила пару медных монет на его липкую ладошку. – У меня для тебя есть еще одно задание, – добавила она. – Выполнишь?
– Выполню, – ответил мальчонка. – Если мама разрешит.
– Я хотел бы знать, когда Лия уходит из дома и когда возвращается. Сможешь за ней проследить? Узнай, куда она ходит.
– Смогу. Если дашь мне денег на омнибус или извозчика.
– Отлично. Вот, держи. – Она отдала ему еще пять центов. – И смотри, чтобы она тебя не заметила.
Они пожали друг другу руки, Стелла весело помахала Джейкобу на прощанье, а Джордж, надев кепку, побежал к дому Тома в Саффолке. Кора надвинула шляпу поглубже и направилась в новое здание университета на Четырнадцатой улице. Оно было простым, но респектабельным: в три этажа, с новыми сверкающими перилами у входной лестницы и огороженным забором внутренним двориком. Дневники доктора Грайера должны были быть внутри.