– Я всегда осторожна.
Он поцеловал ее в щеку.
– Увидимся вечером, – сказала Кора. – Встретимся у парома в пять часов.
– Ты не жалеешь о том, что произошло сегодня ночью?
– Пока нет. – Она едва заметно улыбнулась.
– Что ж, я буду стараться, чтобы ты не пожалела.
Они попрощались, и Кора направилась к проспекту, чтобы сесть на омнибус. Ей нужно было заехать в Большой анатомический музей. Издалека до нее донесся счастливый мужской голос:
– Я ее поцеловал!
Вслед ему раздались крики и гиканье прохожих. Какая-то женщина шикнула на него, чтобы он замолчал. Прикрыв рот рукой, Кора улыбнулась. Она была уверена, что узнала голос Теодора Флинта.
Подъехав к музею, она подошла к билетной кассе.
– У меня с Фредериком Дунканом назначена деловая встреча.
Билетер, усатый человек с красными глазами, сверился со своими записями.
– У меня нет информации о встрече, но ваше имя стоит в списке тех, кого приказано пускать в любое время. Прошу вас, мадам, – он махнул рукой своему коллеге, проверявшему билеты у входа. В музей в этот день пришло много людей – взглянуть на новый выставочный экспонат. Невероятная женщина с хвостом – гласили рекламные плакаты.
– Не подскажете, здесь ли сегодня Александр Трайс? Я его племянница, – спросила Кора, перед тем как войти.
– Да, он с утра в своей студии.
– Ах вот как. Должно быть, вернулся раньше, чем планировал. Благодарю вас.
Александр, наверное, уже хорошо изучил Филадельфию. Он не первый раз ездил в Медицинский колледж имени Джефферсона, рассматривать коллекцию доктора Мюттера. Дункан боялся, что тот откроет свой музей в Нью-Йорке, и не хотел терять посетителей. Возможно, уехать жить в Филадельфию – неплохая идея. Но что на это скажет Тео?
Кабинет Фредерика Дункана с видом на Бродвей располагался на втором этаже. Кора стукнула в дверь, и грубый мужской голос скомандовал:
– Войдите!
Она вошла. Первое, что бросилось ей в глаза, была огромная львиная голова с оскаленной пастью, висевшая на стене. Второе – Дункан был не один.
– Мисс Ли! Как я рад вас видеть! Входите же, входите, не стесняйтесь! Сегодня утром мне везет – ко мне пришли сразу две женщины. Одна вершит судьбу живых, другая – мертвых. Видела бы меня сейчас моя жена! Кто знает, что бы она обо мне подумала!
Вторая женщина, сидевшая за огромным резным столом Дункана, спиной к Коре, встала и холодно поклонилась.
Это была Элизабет Блэквелл, злая как тысяча чертей.
С телосложением мне определенно не повезло.
Моя мать была всего пяти футов ростом, мой отец – ее полная противоположность, с его шестью с половиной футами. Она родилась в Корке, он – в Дублине. Познакомились они на корабле, по пути в Нью-Йорк. Тогда Ирландию накрыла волна отчаяния, и многие решили оттуда уехать.
Притеснение со стороны националистов обошло моих родителей стороной, и им даже удалось открыть свое дело благодаря построенному в то время каналу Эри. Потом родился я. С младенчества я был длинным и худым. «Долговязик какой, – говорила мать, – весь в отца».
Я действительно пошел в отца и рос не по дням, а по часам. Мои пальцы напоминали мне паучьи лапки, когда я играл с деревянными кубиками. Мама кормила меня разбавленным водой молоком в надежде, что это остановит мой рост, но все было напрасно. Я вырос на два дюйма выше отца. По крайней мере, мне так говорили – он умер, когда я был еще ребенком, в тот самый день, когда родилась моя младшая сестра. Мне рассказывали, что мама так сильно мучилась при родах, что у отца разорвалось сердце. Он умер рядом с ней. Говорят, что он еще до этого жаловался на боли внутри.
Сейчас мне почти столько же лет, сколько было моему отцу в день его смерти. Каждый день на прогулке, засунув руки в карманы жилета, я спрашивал себя, разорвется ли мое сердце сегодня или его разобьет какая-нибудь красотка вроде Энн О’Брайен. Я подозревал, что с моей грудной клеткой что-то не так. Летом у реки я видел других парней – ни у кого из них не было такой странной, угловатой выпуклости на груди, как у меня.
Увы, у Энн не оставалось шансов сгубить мою жизнь – об этом позаботился кто-то другой. Я находился на отгрузочной площадке – сверял данные по партии селитры, которую мы отправляли в Вирджинию. Склонившись над ящиком, я вдруг почувствовал, что меня кто-то душит. Но не руками, а чем-то тонким и жестким, как проволока. Она была такой тонкой, что у меня никак не получалось схватить ее. Я отчаянно пытался вырваться, и благодаря моему росту мне это удалось, но я так и не успел позвать на помощь – напавший на меня человек безжалостно сдавил мне горло, и проволока перерезала трахею. Я упал.
Мой отец умер раньше срока. Его жизнь была короткой, но моя оказалась еще короче. Тот человек оборвал мою жизнь слишком рано, и я не могу смириться с тем, что уже никогда не проснусь от этого сна.
Мое тело лежит в могиле, но душа не знает покоя. Горе тому, кто слышит мои стенания в своих снах.
Глава девятнадцатая
– Доктор Блэквелл, – поприветствовала ее Кора, стараясь не выдать своего удивления.
– А, вы уже знакомы! Так даже лучше! – Дункан захлопал в ладоши и обошел обеих дам, застывших как мраморные статуи. – А известно ли вам, что мисс Блэквелл…
– Доктор Блэквелл, – перебила его доктор Блэквелл. Ее английский акцент был особенно заметен, когда она злилась.
– …собирается провести в музее серию лекций о здоровье? Для женщин! – Он снова зааплодировал и разразился хохотом. – Блестящая идея! И вместе с тем полностью бесполезная. Расскажите им лучше о брачных играх азиатских жуков!
Кора поняла, отчего она застала доктора Блэквелл с таким свирепым выражением лица. Она сердилась не на нее, а на Дункана – неудивительно, ведь он открыто насмехался над ней.
– А вы, мисс Блэквелл, знаете, что это очаровательное создание, которое стоит перед вами, мисс Ли, – сокровище, которое ищет для меня сокровища? Я бы такую куколку поставил у себя в кабинете, а что? Итак, мисс Ли, вы пришли обсудить со мной новый экспонат?
– Экспонат? – удивленно вздернула брови доктор Блэквелл.
– Да, именно за этим, – сказала Кора. – Но я могу подождать, пока вы закончите разговор с доктором Блэквелл.
В эту минуту дверь отворилась, и в кабинет вошел один из сотрудников музея.
– Простите, сэр. Возникла небольшая проблема. Не могли бы вы спуститься на минутку?
– Прямо сейчас? Не видите, я занят?
– Извозчик, доставивший ваш заказ, утверждает, что ему недоплатили. Он отказывается уезжать, пока не поговорит с вами лично.
Дункан недовольно скривил рот под своими вощеными, завитыми на концах усами.
– Дамы, прошу прощения. Я ненадолго вас оставлю.
– Я рада, что мы снова встретились, мисс Ли, – заговорила доктор Блэквелл, как только за Дунканом закрылась дверь. Она внимательно разглядывала Кору своим единственным видящим глазом. – Я и не подозревала, что вы сотрудничаете с этим музеем.
– Да, это так. – Кора обычно избегала разговоров о своей работе, но доктор Блэквелл, по-видимому, всерьез собиралась вести в городе врачебную практику. И если так, неплохо было бы завязать с ней контакт. – Я помогаю музеям и университетам раздобыть трупы для изучения.
Доктор Блэквелл подошла к ней поближе.
– Для изучения? Или для развлечения?
– Простите?
– Я многим обязана человеку, тело которого у меня была возможность изучить в университете. Благодаря полученным знаниям я могу теперь помогать другим. Но грань между получением новых знаний о человеческом организме и разглядыванием аномалий ради забавы очень тонка. Использовать чужие несчастья для развлечения возмутительно. Нередко в музеях происходит именно так.
– Добытые мной тела используют в целях просвещения публики.
– Вы можете это контролировать?
– Стараюсь. На мои услуги есть спрос, и я его удовлетворяю.
– Понятно. Интересно, однако, как часто случается, что спрос и предложение выходят из-под контроля.
Кора помрачнела. Как ее работа могла поспособствовать увеличению спроса на трупы? У нее заказов за последнее время совсем не прибавилось. Но имена из списка снова всплыли в ее памяти. Рэндольф. Руби. Уильям. Ида. Коналл. Нет, это невозможно. При чем тут ее список? Просто по иронии судьбы так сложились обстоятельства. Эта череда трагических событий – не более чем совпадение, разве не так? Какими бы логичными ни казались эти рассуждения, на душе у нее все равно было тревожно.
– И где же вы берете эти тела? – не отставала доктор Блэквелл. – Вы что, ходите по кладбищам для бедняков в ваших нарядах?
– Нет, что вы. Мне помогает мой брат. Но мы не трогаем могил бедных людей и не работаем на кладбищах для чернокожих. На их долю и при жизни выпало немало страданий. К тому же более пятидесяти лет назад они достаточно ясно выразили свою волю – мы не хотим повторения бунта против врачей.
– Ах вот как! – прищурилась доктор Блэквелл. – Получается, вы продолжаете дело Робин Гуда?
Кора не ответила. Ей этот разговор не нравился, и ее не отпускали собственные мрачные мысли.
Доктор Блэквелл наконец смягчилась.
– Извините. Я не знаю, что сподвигло вас выбрать себе это занятие, но, несомненно, у вас есть на это свои причины, и я не вправе что-либо вам запрещать. Безусловно, ваш труд необходим молодым медикам. Я не сторонница расхищения могил, но, как ни странно, тоже извлекла из него свою пользу. И искренне надеюсь, что придет время, когда надобность в этом исчезнет. Доктор Дрейпер из университета выступает за то, чтобы тела для вскрытий брали из богаделен. Я против этого. Бедные заслуживают такого же уважения, как и все остальные.
Она подошла к застекленному шкафу возле стола Дункана. В нем были чучела экзотических птиц с оперением ярко-красного и изумрудного цветов, куски пирита и черепа различных животных, включая человеческий. На краю полки стояла восковая голова, демонстрирующая переплетения мышц. Доктор Блэквелл осторожно взяла ее в руки.