Втроем они медленно пошли по тропинке, ведущей в глубь сада, мимо разноцветных деревьев и аккуратно подстриженных лужаек. Был вечер воскресенья, к тому же день выдался прохладный и сад находился далеко от города, поэтому других посетителей не было. Примерно на середине пути они остановились у молодого дуба, высотой всего около десяти футов. Вокруг дерева был недавно утрамбованный участок земли.
Льюис снял шляпу.
– Котяра Отто, он же Отто Доннелли, – произнес он, показывая налево. – Рядом Монах Том, ранее известный как Моузес Томас Берншед. Ну и, конечно же, Одри Марч. Хозяин сада позволил нам похоронить их здесь. Об этом никто больше не знает, и их не побеспокоят.
Кора расплакалась. Каждый раз, когда она думала о своих друзьях, погибших по ее вине, она не могла сдержать слезы. Это было невыносимо. Льюис и Энни положили ей на плечи свои теплые ладони и отошли в сторону.
Кора простояла перед могилами более часа. Она вспоминала о том, как первый раз встретила Одри у мадам Бек, как та вежливо отказала Джейкобу; как Том составлял список пирогов, которые ему хотелось съесть; как у Отто порвался хвост, а она просила Лию его зашить. Радостные и болезненные воспоминания кружились в странном хороводе. Она подумала об Иде, о Руби, Рэндольфе, Коналле и об Уильяме, и ее охватило жгучее раскаяние. Слезы сожаления текли у нее по лицу.
Воздух стал холоднее, солнце покатилось за верхушки деревьев, и у Коры на юбке заплясали солнечные зайчики. Наверное, уже пора уезжать. Она услышала позади себя шаги, и на плечо ей легла рука Герцога – то есть Льюиса, но она никак не могла привыкнуть к его настоящему имени.
– Как же тебе удалось все это устроить? Ты ведь сам чуть было не погиб, – спросила его Кора, вытирая слезы.
– А это не я. Я здесь первый раз, как и вы. Он объяснил мне, куда ехать.
– Он? Кто «он»? – не поняла Кора.
– Вот, поговорите с ним сами. Он ждал целую неделю, чтобы увидеть вас.
Льюис посторонился, и за его спиной, между двумя ясенями, Кора увидела худого, осунувшегося Теодора Флинта. Под глазами у него были темные круги, и сам он был ужасно бледен. Ему были просто необходимы солнечный свет и как минимум дюжина сытных обедов.
Не говоря больше ни слова, Льюис удалился, и его место занял Тео. Кора молчала. Сама того не осознавая, она положила руку на живот.
– Как ты? – негромко спросил он.
– Лучше. Спасибо, что помог найти комнату.
– Это все мисс Каттер и доктор Блэквелл, их благодари. У меня денег больше не осталось.
– Как не осталось? На что же ты их истратил?
Тео молча смотрел на свежие могилы.
– Я хотел поставить им надгробия или обелиск, – наконец произнес он. – Думал взять деньги в долг, но потом решил, что со временем все это разрушится. Когда мы с тобой умрем – надеюсь, в глубокой старости, – никто больше не узнает, что здесь покоится их прах. А дерево будет о них напоминать. Ты согласна?
Кора не ответила. Так, значит, это его рук дело. Ребята будут покоиться с миром, хотя они в свое время вместе с Корой лишили этой участи добрую сотню больных, но богатых ньюйоркцев. Раньше она думала, что это в порядке вещей, что после смерти тела больше не принадлежат их владельцам. Ее собственное тело считалось товаром, и это относилось ко многим другим – взять, к примеру, рабов, бежавших сюда в поисках свободы и безопасности, портовых грузчиков, вынужденных надрывать спину за жалкую мелочь, детей ирландских иммигрантов, ценность жизни которых определялась количеством собранного ими тряпья и украденного сахара. Так было везде и всюду: людские тела – такой же товар, как и все остальное.
Но сейчас Кора в этом раскаивалась. Она просила прощения у всех выкопанных ею из могил людей за отнятый у них покой, за тот отдых от страданий и боли (ведь и богатые чувствуют боль), которого они лишились.
– Я слышал, ты собралась ехать в Филадельфию, – прервал ее мысли Тео.
Она кивнула, промокая глаза платком Льюиса.
– Это правда.
– Почему не хочешь остаться здесь?
Кора медленно покачала головой.
– Не могу.
– Но ты же там никого не знаешь. Кстати, я могу попросить, чтобы меня перевели в Медицинский колледж Филадельфии.
– Мне казалось, ты хочешь построить карьеру в Нью-Йорке.
– Я много всего передумал и понял, что часто был неправ.
Некоторое время они оба молчали, не находя тем для разговора. Коре хотелось убежать прочь, спрятаться, уберечь, сохранить свою тайну. Наконец она не выдержала и направилась к выходу из сада.
– Мне пора домой. Уже поздно, и Престоны давно меня ждут.
– Они уже уехали, Кора.
– Ну что ж, тогда прогуляюсь.
– Подожди. – Он догнал ее и пошел рядом. – Меня ждет извозчик. Если не хочешь ехать вместе, поезжай одна. Я пойду пешком. Часа за три дойду, но это ничего, не проблема. А в твоем положении этого лучше не делать.
Кора замерла на месте. Неужели она не ослышалась: он все знает?
Она подняла на него глаза – он казался еще более испуганным, чем она сама.
– Да, Кора, я знаю. Сюзетт мне рассказала.
– Она не имела права, – прошептала Кора, опустив голову.
– Ну, не то чтобы рассказала – она прислала мне записку, что ты чувствуешь себя хорошо, учитывая твое особое состояние. У меня появилась догадка, и ты ее подтвердила.
– Вот как, – проговорила Кора, обхватив себя за плечи.
– Я вел себя по-свински. – Тео вздохнул и часто заморгал. – Давай начнем все сначала? Я признаю все свои ошибки.
– Мне нужно время подумать, Тео, – ответила Кора, дрожа от холода.
Он вывел ее из сада к небольшой открытой коляске и помог ей в нее забраться. Рядом на сиденье стояла корзина с бутылкой кротонской воды, яблоками, пирожными и мясным пирогом. Коре ужасно хотелось есть – внутри нее рос маленький обжора. Но она сделала вид, что ей все равно. Тео взял у извозчика толстое шерстяное одеяло и укрыл им ее колени.
– Я тебя не тороплю, – сказал он на прощанье. – Но если захочешь меня видеть, можешь передать записку через хозяйку пансиона.
Тео хлопнул лошадь по крупу, и коляска тронулась.
По мере того как она отдалялась все дальше и дальше, Кора смотрела прямо перед собой. У нее подрагивала челюсть, но уже не от холода, а от страха. Ей предстояло принять решение, после которого пути назад уже не будет. Она перевела дыхание, собираясь что-то сказать.
Ей сейчас очень не хватало Джейкоба. Ах, если бы можно было снова оказаться в его одежде, смешаться с толпой, не быть собой какое-то время. Он бы принимал за нее решения, дрался и пил вместо нее, устраивал их общее будущее. Но Джейкоб остался в прошлом, и она по нему скучала. Что он сейчас сказал бы? Что сделал бы? Ей пригодился бы его ясный ум, ведь ее собственный был затуманен болезнью, долгим сном и нескончаемым бегством, которое не давало ей нормально жить.
«Джейкоб, что мне делать?»
Но он молчал. Он навсегда исчез в тот момент, когда она напилась лекарств в гостиной Сюзетт, в день, когда она раскрыла свою личность и все ее тайны.
Коляска двигалась вперед, увозя ее все дальше от Тео. И в шуме ветра Кора вдруг почти явственно услышала голоса Шарлотты и своей матери Элизабет:
Перестань убегать. У всего есть конец. И иногда это очень хорошо.
Остановись.
– Стойте! – крикнула она извозчику, и тот потянул за вожжи. Сбросив с себя одеяло, Кора обернулась назад. Тео не ушел. В сумерках она не могла разглядеть его лицо, но в его позе сквозила надежда – надежда человека, стоящего на краю пропасти. Кора привстала в коляске и закричала, заглушая биение сердца, вой усиливающегося ветра и замолкающий внутри нее страх:
– Теодор Флинт! Кажется, я тебя люблю!
От автора
Все врачи прошли через изучение топографической анатомии, и ни один из них этого никогда не забудет. Я до сих пор помню первый труп, увиденный мной на лекции, помню тот запах формальдегида, которым был пропитан воздух. Тогда меня переполняло сразу несколько чувств: страх, робость, беспокойство, отвращение, восхищение и благодарность. В конце первого курса мы организовали вечер памяти в честь тех, чьи тела помогли нам получить знания и дали возможность в будущем спасти другие жизни. Однако изучение анатомии имеет довольно темную и отвратительную историю. Важное место в ней занимают похитители трупов – резуррекционисты. Я заинтересовалась этой темой несколько лет назад и узнала, что у них иногда были помощницы, которым они платили за посещение похорон и снабжение их информацией.
Так родился образ Коры Ли.
При этом многое в этой книге отражает реальные события. Например, бунт против врачей действительно произошел в Нью-Йорке в 1788 году, за шестьдесят лет до начала времени действия романа. Причиной того бунта стало циничное разграбление могил бедняков, преимущественно чернокожих. И, несмотря на принятые после этого законы, похитители трупов продолжали свою деятельность вплоть до двадцатого века. В наше время в медицинских образовательных учреждениях используют в основном тела доноров-добровольцев, как правило, белых (Нalperin, Clin Anat. 2007, Jul.; 20 (5): 489-95).
Чтобы тела не были похищены, их оставляли гнить в домиках мертвых. В Великобритании на могилах устанавливали клетки – мортсейфы. Люди пытались предотвратить расхищение могил, вешая на гробы замки и надевая на шею покойникам железные кольца. Нельзя не упомянуть также и об эдинбургских злодеях Уильяме Берке и Уильяме Хэре, совершивших в 1828 году несколько убийств, чтобы продать тела анатому Роберту Ноксу. В этой связи в английском языке появился новый глагол burke, обозначающий убийство с целью продажи тела.
Выбрать временны́е рамки для романа было непросто. Хотя расхищение могил продолжалось весь девятнадцатый век и начало двадцатого, принятый в 1854 году «Закон об останках» существенно изменил ситуацию. Главным сторонником этого закона был Джон Уильям Дрейпер (ставший одним из героев книги), сооснователь и впоследствии президент Медицинской школы Нью-Йоркского университета. Закон разрешал использовать тела умерших обитателей городского Дома призрения для проведения вскрытий в учебных целях. Притом что он был призван значительно сократить количество разграбленных могил, данный закон практически означал наказание бедняков за их бедность.