Но Саша догадался. Она поняла это потому, как напряглось плечо, на которое она опустила руку. И внутренне отпрянула: "Что он скажет? Разве я хочу знать правду?"
— Нет, — проронил Саша.
У нее сама собой отдернулась рука. Та, которой она гладила его по голове. Словно Наташа укололась обо что-то вырвавшееся из его мыслей.
— Не со зла, — она заставила себя произнести это. — Значит, ты всерьез считаешь, что Ян… бросил нас?
— Я это знаю.
Вторая рука сползла с его плеча и осиротело повисла.
— Он… что-то сказал тебе перед тем, как… Вы поговорили?
— Нет, — Саша так внимательно смотрел на клавиши, словно читал по ним.
— Откуда же ты знаешь?
Он поднял голову и обернулся:
— Это покажется тебе фантастикой. И даже не научной…
Ей показалось, что она догадалась:
— Ты занимался спиритизмом?
— Че-ем?! — он расхохотался. — Ну, ты сказала!
Оправдываясь, Наташа напомнила:
— Лилька ведь как-то устраивала сеанс. Хотя это, кажется, без тебя.
Саша перестал улыбаться:
— Без меня.
"Что я не сказала бы о прошлом, теперь все будет напоминать о ней", — Наташу охватило отчаяние. Но Саша уже продолжил:
— Я говорил с ним. Только не через блюдце. Наяву. Или как наяву…
Пока он рассказывал об органе и Георге Бёме, Наташа со страхом думала, какой же сильной должна быть боль, чтобы организм, защищаясь, породил такую фантазию. Ведь она видела, что сын верит во все, что говорит. И готова была сама принять это, лишь бы ему стало легче.
И вдруг Саша сказал:
— Только Лилька знает об этом.
Наташа вздрогнула. Уже сложившаяся конструкция разом осыпалась. Лилька не входила в число людей, живущих в мире грез. И даже ее многолетняя, как выяснилось, влюбленность в Игоря, была все-таки вполне земным чувством.
У Наташи против воли вырвалось:
— И она тебе верила?
Это прозвучало жалобно. И Саша не мог не догадаться, как мать надеется услышать обратное. Но его голос прозвучал так уверенно, что она сразу сдалась:
— Лилька верила. Она ведь сама видела, как я… как меня унесло. Вы же сами нигде не могли меня отыскать. Неужели ты забыла?
— Как я могу забыть?!
Она не выпустила то, что просилось наружу: "Как я могу забыть тот ужас, который вопил во мне, а пасть у него была черной, бездонной? И мне самой хотелось вопить в голос. Но это значило бы одно: я поверила, что тебя больше нет. Я душила в себе этот подлый крик, давила его, а он упорно рос и поднимался, как тесто, замешанное на кошмаре".
— Почему же тогда ты не веришь? Разве в мире мало такого, что человек не может объяснить? — Саша склонил голову на бок и смотрел на нее выжидающе.
— Я… — она беспомощно замолчала.
И тут ясно увидела по его не лгущим глазам, что он и сам понимает всю невозможность для нее принять его слова за правду. Ведь они перечеркивали все, чем Наташа жила столько лет, за что держалась. У нее даже промелькнуло предательское: "Уж лучше б он сказал, что видел Яна мертвым!"
Это было так низко, что Наташу передернуло от этой самовольной мысли. Но если б реальностью оказалось именно это, а не та история, которую рассказал Саша, то ее собственная жизнь не распалась бы настолько внезапно, что она еще и не осознала этого до конца.
Сын вдруг вскочил и обнял ее, чего Наташа тоже никак не ожидала, уже смирившись с его сегодняшним неприятием всего, что напрямую не касалось Лильки.
— Зря я тебе рассказал, — прошептал Саша с раскаянием, и она еще больше поверила, что все услышанное, — правда.
То, что история звучала, как пересказ фантастического рассказа, Наташу как раз не смущало. В ее жизни вообще было мало такого, что обычно происходило с другими людьми и называлось реальностью. У нее было настолько счастливое, праздничное детство, что этим даже неудобно было делиться с другими, лишенными той неизбывной родительской любви, в которой, как в материнском чреве, Наташа плавала лет до шестнадцати. Только в ее случае, чрево было и отцовским тоже.
А потом на нее обрушились звуки органа. Родители сами решили показать ей Ригу, и, конечно, девочку, едва окончившую музыкальную школу, водили на разные концерты. И один из них ничего не оставил от той Наташи, которая вошла в органный зал веселым и беспечным ребенком… Ее вообще больше не было, она превратилось в отражение светлых волос юноши, похожего на незнакомого ей прибалтийского бога, его рук, его лица — до невозможности правильного, чуточку высокомерного. Сразу было видно, что он знает себе цену, и овации воспринимает, как должное.
— Вот тебе живьем юный гений, — сказал отец, слегка наклонившись к ней.
Иронии Наташа не услышала, только слова. И они сохранялись в ней вплоть до сегодняшнего дня откровений. Вечно юный. Вечно гений.
Когда они с родителями вернулись в Москву, Наташа обнаружила, что ей больше нет места в просторной квартире, где воздух был свежим и легким, а она все равно задыхалась. Ее, внезапно открытое, место было рядом с тем светлоликим органистом по имени Ян. На сцене, за столом, в постели… Где он захочет.
Наташа исчезла из жизни родителей, не оставив даже записки. И только много лет спустя, когда сама искала сына, обдирая о скалы колени и ладони, поняла, в какую ледяную, бездонную тоску толкнула их обоих, даже не задумавшись. Ее счастье (или несчастье?), что Ян принял, принесенные Наташей ему в дар юность и бесконечную преданность. Хотя для родителей счастьем стало бы ее возвращение. Любой.
Но Наташа ни разу им даже не написала. Когда через несколько месяцев она немного пришла в себя, стало обжигающе стыдно, и несколько начатых писем так и остались неоконченными. К тому же, она побаивалась, что они немедленно прилетят и заберут ее домой — уже беременную, но все еще несовершеннолетнюю. Может быть, она уже тогда была не слишком уверена, что Ян станет ее удерживать? Если б так случилось (в этом Наташа не сомневалась и сейчас), ее жизнь кончилась бы. И жизнь ее ребенка тоже…
И она решила сохранить его, пожертвовав родителями. В данном случае, это вышло именно так, и Наташа ни минуты не жалела об этом.
Глава 12
Он смотрел, как девочка бродит по берегу, сунув руки в карманы шортов, и, то и дело, оглядываясь на него: "Ты не забыл про меня?" А может, она думала совсем другое: "Ты еще здесь? Неужели ты не видишь, насколько мне не по себе в твоем присутствии?"
Игорь видел. Или предчувствовал, что однажды увидит, даже если сейчас Лилька еще не думает этого. Доступность того, что долгие месяцы было мечтой, неизбежно оборачивается разочарованием. Игорь понимал это и раньше. Ведь в мире воображения все куда ярче и сладостнее. Ему нельзя было рассчитывать на эту девочку, в ней самой все слишком шатко сейчас, чтобы она могла стать ему опорой.
То поднимая плечики, то встряхивая головой, она вела с собой спор, не слышный Игорю, но ему и не любопытно было, в чем его предмет. Он так хорошо чувствовал, что ее мучило, точно это происходило в нем самом. Хотя ему-то приходилось выбирать не между двумя людьми, как ей, а между полной пустотой и какой — никакой заполненностью. Он был склонен выбрать Лильку, но не испытывал от этого радости.
Он убеждал себя, что это разумно, ведь от Наташи ему ждать нечего, раз уж он не дождался этого за десять лет. "Она не та королева, что способна влюбиться в шута", — невесело подшучивал он над собой, припоминая надрывные дворовые песенки. Сомнению не подлежало одно: она — королева. А он — шут. Тупой настолько, что не догадался ради нее расстаться со своим дурацким колпаком с бубенчиками.
Его работа поначалу вызывала у нее недоумение: "Как можно изо дня в день выставлять себя на посмешище?", потом стала раздражать. Наташа молчала, но это не делало ее раздражение менее заметным. И не было дня, чтобы Игорь не чувствовал, как ничтожно в сравнении с игрой на органе то, чем занимается он.
"Наташа из породы однолюбов, — Игорь пытался вызвать прилив уважения, но испытывал одну только горечь. — Тут уж ничего не поделаешь. Она старалась, но у нее не вышло. Он был одним-единственным…"
Именно этим Игорь склонен был объяснять их разрыв, а вовсе не тем, что произошло между ним и Лилькой. Восторженный взгляд девочки подтачивал его волю изо дня в день — годами. Сначала это веселило: "Вот девчонка! Ведь занимается с Сашкой черт знает чем… А стоит мне заговорить с ней, так и дрожит вся, как фитилек".
Было почти очевидно, что рано или поздно, он обожжется. И это произошло, когда Игорь всего лишь протянул руку, прикинувшись, что хочет отрепетировать новый трюк. Но раньше они никогда не делали этого дома, и Лилька сразу угадала, что все не так, это не репетиция, это… И ее уже невозможно было остановить. Да Игорь и не хотел останавливаться: "Разве я должен запрещать себе все, только потому, что Наташа не хочет вообще ничего?!"
Эта мысль возникла позднее, уже как оправдание. А в те минуты он вообще ни о чем не думал, только о том, как же внутри нее тепло и хорошо. Ему показалось, он нашел свое пристанище. И осиротел снова, как только отдалился — отделился — от нее. А здесь на берегу это ощущение возникло снова. И опять прошло…
— Лилё! — крикнул он, измучавшись видом ее неприкаянности. — Ты хочешь есть? Я могу сварить макароны с тушенкой.
Так называл ее он один. Это имя родилось на манеже и быстро закрепилось за ней. Так же быстро, как и сама Лилька вросла в цирк. Наташа к ее решению выступать вместе с Игорем отнеслась без видимого удивления. Только сказала:
— Она всегда казалась мне смешной. У нее получится.
А Сашка был откровенно обескуражен, хотя и пытался это скрыть. Даже взялся учить их обоих играть, когда у Игоря родился замысел музыкального номера. Кажется, тогда Игорю и стало ясно, что ребята недолго продержатся вместе. Они еще слишком молоды, чтобы научиться все друг в друге принимать с радостью. А может, просто не слишком любят…
Мгновенно воодушевившись, Лилька подбежала к нему, наконец, вынув руки из карманов: