— А что, она — из простых? Ты всегда так считала? Я думал, она тебе нравилась. Раньше…
— Она всегда была забавной, если ты об этом.
— Я не об этом. Между прочим, Питер давно перестал быть высшим светом России.
— Жаль. Я хотела для Сашки как раз этого. Он с легкостью вошел бы в высший свет…
— Но без нее, да? Из тебя надо выдавливать твой барахлянский снобизм, как из Чехова раба — по каплям.
Она села и нервным жестом собрала сзади волосы.
— Это не снобизм. И больше не говори так, пожалуйста! Ты же не станешь оспаривать то, что существует такая вещь, как совместимость?
— Они дружат тысячу лет! И все это время были абсолютно совместимы. Лилька — не домашнее животное. Ты взяла ее в дом вместо кошки? Если хочешь знать, она собирается писать прозу.
— Она? Прозу?
— Вот он — скрипучий голос сноба, — Игорь покачал перед ее лицом указательным пальцем.
Наташа оттолкнула его руку.
— Подожди, пожалуйста. Ты говоришь всерьез?
— Собирается, собирается! Возможно, из этого ничего и не выйдет. А, может, не выйдет у Сашки.
— Что ты сказал?!
— Ой, детеныша тронули! Я слышу рык разъяренной львицы…
Ее голос и впрямь прозвучал угрожающе:
— А ты не трогай его.
Игорь разом сменил тон:
— Сашка, безусловно, талантливый человек. Но никто ведь не застрахован от неудач. И если это, не дай Бог, конечно, случится, Лилька сможет его поддержать. Что ты не думала бы, она — по-настоящему надежный человек. И они — друзья.
"Но любит она тебя", — договорила Наташа за него и с удивлением обнаружила, как ощутимо закопошилось в ней презираемое раньше женское тщеславие: от этой юной любви Игорь отказался ради нее, почти сорокалетней.
— Давай позавтракаем во дворе, — предложила она неожиданно даже для себя самой.
Игорь уже подскочил, и взгляд у него позеленел от радости. Ей не доводилось встречать других людей, у которых так зримо менялся бы цвет глаз.
— Я вытащу столик! — засуетился он. — Поставим его под черемухой. Она заменит нам вино, и мы весь день будем пьяными от ее запаха.
Наташа вспомнила:
— А у нас есть вино. Бутылка "Шампанского". Боже, я собралась идти на работу пьяненькой!
Он переключился на голос Папанова:
— По утрам пьют "Шампанское" только аристократы и дегенераты, — и добавил уже от себя: — Мы кто?
— И те, и другие, наверное. Ты не против омлета?
— Я даже был бы не против вареной подошвы, если б ты ее предложила.
Одеваясь, Наташа ловила себя на том, что улыбается. Не какой-то определенной мысли, а всему сразу — этому утру, неугомонным пылинкам, Игорю, дожидавшейся во дворе черемухе, себе, начинающей оттаивать от прошлого…
"Это могло произойти несколько лет назад, если б я сразу впустила его в себя, — это сожаление тоже не было горьким, скорее — прозрачным. — Но я так оберегала то, что выстрадала к Яну… Это было сплошное страдание. Кто внушил мне, что любовь только такой и может быть? Русская литература?"
Она ловко взбила яйца с молоком, прислушиваясь то к голосам подневольных ди-джеев, которым не позволялось иметь плохое настроение, то к тому, как Игорь что-то напевает во дворе, заглушая себя шуршанием клеенчатой скатерти и постукиванием тарелок о стол. Ей представилось, что он тоже улыбается, скорее всего, не замечая этого. А черемуха уже набросала в его волосы белых крупинок, и он выглядит смешным, но еще не знает этого. И может не узнать, если Наташа не рассмеется…
Над Яном невозможно было смеяться. Даже такого желания не возникало. Он был слишком высоко, Наташе приходилось смотреть снизу. Попробуй посмейся, когда голова постоянна задрана! Может, еще и от этого она все время испытывала боль? Разве у них была та совместимость, о которой она твердила? И разве совместимость может ощущаться, как нечто мучительное, как постоянный стыд за себя — за свои слова, мысли, неловкие руки, неумелые поцелуи? Ян принимал все это, но не нуждался. Наташа всегда знала, хоть и не позволяла себе поверить, что он легко сможет обойтись без всего, что составляло ее. Игорь не смог…
"Как он почувствовал тот момент, когда можно вернуться? — уже не в первый раз удивленно подумала она. — Днем раньше я закрыла бы перед ним дверь. Днем позже даже не открыла бы ее… Словно что-то ему подсказало. Может, любящие отчасти ясновидцы?"
Ее затянувшаяся на годы слепота в отношении Яна, тут же опровергла это. Унесла ли его та звуковая волна, о которой рассказал Саша, или случилось что-то другое, но Наташа вдруг поверила, что Ян жив. И что его жизнь ни коим образом не подразумевает ее присутствия, поэтому он не вернется. В тот день, когда эта вера утвердилась в ней, пришел Игорь…
"Я никогда не полюблю его так мучительно, как было с Яном, — она улыбнулась Игорю через окно, и сняла омлет. — Но, может, пора уже получить от жизни немного радости? Ян не уйдет из меня… Если б это вообще было возможно, то уже произошло бы в эти дни. Он останется. Но больше не будет мешать мне жить. Я не позволю ему".
— Открывай, открывай! — весело заторопила она, раскладывая омлет по тарелкам. — Кто заедает "Шампанское" яйцами? У нас с тобой чудовищный вкус!
— У меня — нет, — наливая вино, Игорь смотрел на нее исподлобья, и Наташа почему-то заволновалась под этим взглядом. Она и раньше замечала, что его глаза становятся мутными от желания, только ему было не просочиться сквозь защитный панцирь, который Наташа отращивала долгие годы.
Он взял бокал, но так и не сел, хотя Наташа уже устроилась за столом.
— За тебя! — сказал он. — За единственную женщину…
Фраза показалась Наташе незаконченной, но именно это ей и понравилось.
— Я люблю тебя, — Игорь почему-то опустил глаза. От этого слова позвучали мольбой, и у нее перехватило дыхание.
— Я тоже, — прошептала она. — Ты знаешь, я тоже…
Одновременно перегнувшись через стол, они встретились губами, и тут же отпрянули, спугнутые скрипом калитки.
— Сашка! — она бросилась к сыну, едва не сбив пустой бокал.
— Привет! — сказал Саша через ее голову. — У вас тут маленькое торжество?
— Просто завтрак, — Игорь сходил за стулом. — Садись.
— Вы теперь завтракаете с "Шампанским"? Вы разбогатели?
Не стесняясь своей радости, Наташа улыбнулась обоим:
— Мы стали вдвое богаче.
— Здорово, — Саша сел к столу и снова встал. — Игорь, можно вас на пару слов? Это срочно.
Наташа погасила улыбку:
— Оставайтесь здесь. Я пойду в дом. Или наоборот?
— Лучше здесь, — Саша не спускал с нее глаз.
Губы у нее уже едва шевелились:
— Что-то случилось?
— Ничего неожиданного. Я хочу поговорить об этом с Игорем.
"Я не должна. Это же не порядочно!" — Наташа пыталась удержать себя на кухне, но тело уже проскользнуло в спальню, под окном которой росла та самая черемуха. Может, от этого она и чувствовала себя все эти дни захмелевшей?
Прижавшись к стене со стороны открытой форточки, она услышала, как Игорь спросил:
— Что с ней опять стряслось?
— Она беременна, — сказал Саша.
Задохнувшись этими словами, Наташа закрыла глаза. Зачем смотреть на мир, если солнца больше нет?
— Ты хочешь сказать… — начал Игорь чужим голосом.
— По срокам он не может быть моим. Она легко могла меня обмануть, но тогда это была бы не Лилька.
— Нет…
Игорь прошептал это, но Наташа услышала и открыла глаза. И тут же он закричал, ударив по столу:
— Нет! Нет!
— Мне тоже хотелось кричать: "Нет!", — тихо сказал Саша. — Но это ничего не изменит.
Что-то едва слышно упало в траву, потом скрипнул стул: кто-то из них наклонился поднять. Наташа ловила каждый звук, хотя любой звучал очередной нотой траурного марша. "Немного солнца в холодной воде, — почему-то вспомнилось ей. — Оказывается, это о моей жизни. Я не догадывалась…"
— А что изменит? — наконец спросил Игорь.
В Сашином голосе прозвучала незнакомая жесткость:
— Аборт. Она хочет сделать аборт. Но я решил, что вы должны узнать до того, как это случится. Это и ваш ребенок тоже.
— Я его не хотел.
Наташа вся сжалась. Это были те самые слова, которые двадцать два года она услышала от Яна. Но Сашка все равно родился. Разве была хоть секунда, когда она пожалела об этом?
Выждав, Саша уточнил:
— Значит, вы даете свое согласие?
— А врачи требуют моего согласия?
— Нет. Это мне оно необходимо. Черт! — вскрикнул он и вскочил. — Я же собираюсь убить вашего ребенка! И она тоже этого хочет. И вы. Какой-то маниакальный заговор взрослых против одного малыша!
На этот раз что-то звякнуло, Наташа не разобрала. Ей показалось, что Игорь тоже поднялся. Наверное, сейчас они стояли друг против друга.
"Это всего лишь расхожее выражение, — подумала она с горечью. — Никакие они не друзья".
Игорь выдавил:
— А ты… мог бы… оставить его?
— Нет. Не знаю. Мне страшно даже думать обо всем этом… Черт бы вас побрал, — процедил он с ненавистью. — У нас все уже было так здорово, и тут снова вы. Из-за вас мы вынуждены стать какими-то убийцами! Вы что, не знали, что нужно делать, если так не хотели ребенка?
— Миллионы женщин делают аборты…
— Да мне плевать на эти миллионы! Она — единственная.
Поймав едва не прорвавшийся всхлип, Наташа сползла на пол, и с силой сжала колени. "Я должна отпустить его, — она тянула пряди волос, чтобы отвлечь себя другой болью. — Прогнать, если потребуется. Он должен быть с ней. Кроме меня никто не спасет этого ребенка… Но я не хочу этого, так не хочу!"
Подолом платья промокнув лицо, Наташа встала и, больше не скрываясь, подошла к окну.
— Саша! — позвала она через форточку, и увидела ужас в расширенных глазах Игоря. — Сходи за Лилей. Позови ее к нам. Мы должны обсудить это вместе. Это не только ее дело.
— Ты все слышала…
Наташа не разобрала, кто из них произнес это. Оба выглядели одинаково потрясенными.
— Этот ребенок останется с нами, даже если мы убьем его. Тем более, останется.