боратории – и контролируют на месте достоверность. То есть как бы сами проверяют результат. В журнале Жоржа Лошака и Луи де Бройля было принято действовать точно так же, только он был не популярным, а строго научным. И моим рецензентом стал сам главный редактор «Анналов…» – Жорж Лошак, поэтому он и оказался в России. Жорж в 2002 году специально прилетел в Москву, выслушал мой доклад в Курчатовском институте при огромном стечении народа – человек четыреста было, отовсюду люди приехали… И вот только после этого он опубликовал нашу работу. Причем в силу беспрецедентности результата и одиозности работы дал ей немыслимое место – аж 46 страниц, львиная доля из которых посвящена методике, которая обычно сокращается. То есть все было опубликовано как в старые добрые довоенные времена – подробнейшим образом до деталей напечатан порядок проведения эксперимента, как именно и какой элемент исследовался, почему именно такой, с демонстрацией спектров и т. д. и т. п. Чтобы эксперимент мог повторить каждый.
– То есть вы исследовали состояние системы и до, и после воздействия? – на всякий случай уточнил я, хотя вопрос был глупый.
– Конечно! А как иначе? Мало того, нами даны не просто картинки, в публикации есть и таблицы, то есть основной рабочий материал экспериментаторов, по которому составляются графики и спектры. Для обычного человека они малопонятны, но для специалистов именно таблицы являют собой научные данные, а графики – просто иллюстрация для охвата глазом… Вот они. Видите, здесь после каждого числа идет скобка с цифрой, это точность измерения, и это было главное! Жорж, когда посмотрел наш табличный материал, сразу сказал: я приму все к публикации, но сделайте оценку погрешностей, что у нас заняло целый месяц, поэтому печать задержалась. Зато теперь это первая в мире строго научная публикация о данном Явлении. Первая строго научная статья, опубликованная в реферируемом журнале, которая показала всему миру, что это не выдумка, не случайность, не блудословие… где тщательно указаны точности, то есть погрешности измерений, показывающие наличие Эффекта…
Так что же это за Эффект такой, узнав о котором почти сто лет назад, физика потом на полвека забыла о нем, не поверив, предпочла отвернуться, и до сих пор не очень хочет признавать, разделившись на два лагеря – яро отрицающих и слегка сомневающихся?
Глава 2. Невозможное
Начинаю рассказ…
Первых звоночков Явления, прозвучавших в двадцатые годы прошлого века в Европе и в шестидесятые в России, никто из физиков практически не заметил. Они прошли бесследно для большой науки. А вот уже в девяностые годы события поскакали галопом. И поскакали они, как ни странно, благодаря распаду СССР. Хотя, казалось бы, какая связь между политикой и наукой? А вот не было бы счастья, да несчастье помогло. Тогда как раз развалилась красная империя, и ученые, оставшись без средств к существованию, кинулись продавать свои знания и ловить сторонние заказы. Не был исключением и научный коллектив Ковалева.
Его небольшой научной группке, которая в прежние времена занималась ядерной физикой и разной фундаментальщиной, повезло. Обладая крепкими знаниями о природе вещей, они как-то перекантовались и в девяностые, и в нулевые.
– Мы брали сторонние заказы, в основном иностранные, и выполняли их. Наши зарубежные партнеры сделали на этом колоссальные деньги, а мы всего лишь получали зарплаты, но и тому были рады. В те годы на 100 долларов можно было кормить семью целый месяц, – вспоминал Ковалев. – А я, например, получал немалые научные премии от немцев, был трижды лауреатом соросовской премии. Однажды делал презентационный пятиминутный доклад в присутствии самого Сороса. Симпатичный старичок, надо сказать, и жена у него молодая, довольно приятная особа… Почему же нам удавалось выигрывать заказы и гранты? Потому у нас были глубокие фундаментальные знания, и среди физиков-ядерщиков мы единственные, кто получил в те годы аж 100 тысяч долларов, больше никто таких денег не видел. У нас были наработаны уникальные методики, мы просто приспособили их для народного хозяйства. Перевели на русский язык с лабораторного, потом с русского на английский и, поскольку ворота открылись, я начал разъезжать по миру, как шеф моей небольшой научной группы – Польша, Франция, Германия, Англия… В общем, в девяностые годы нам удалось выжить и сохранить коллектив. Что потом и позволило нам заняться тем, о чем мы сегодня будем беседовать…
В стихию рынка ловить халтуру кинулись тогда все. Не только ОИЯИвцы, но и ученые Курчатовского института. Был среди них и доктор наук Леонид Уруцкоев. «Леня», как называет его Ковалев. Вот этому «Лене» первому и повезло. Он, кстати, на момент написания книги жив-здоров и даже читает физику в одном из неприметных московских вузов, добрый старичок…
При этом, как вы понимаете, каждый институт и каждая группа ученых использовали для выживания все, что было у них из накопленных советских знаний и наличного институтского оборудования. Группа Уруцкоева имела доступ к находившимся в Курчатнике мощным накопителями энергии – импульсным источникам тока. Ведь «у бороды» (так в просторечии называется Курчатовский институт) работали над термоядерными проблемами, исследовали плазму, пытались запустить реакцию ядерного синтеза в токомаках большими токами. Отсюда и уникальное оборудование, которое группа Уруцкоева решила использовать, чтобы колоть бетон. Ну а что еще делать было ученым в девяностые? Только микроскопами гвозди забивать!
Ситуация: есть остатки бывшего советского завода – целые поля бывших цехов, залитые бетоном, который надо убрать, чтобы построить тут новый прекрасный жилой квартал или красивый торговый центр, например. Динамитом рвать плоскости не всегда удобно, к тому же лицензию надо иметь на взрывчатку, отбойными молотками долбить долго, мучительно, да и окрестным жителями эта бесконечная шумная долбежка не нравится. Как решить проблему быстро?
Уруцкоев придумал метод, похожий на тот, которым пользовались еще в Древнем Египте – египтяне в граните делали рядами небольшие углубления, забивали в них деревянные клинья и поливали водой. Клинья разбухали и рвали гранит. Кололи его прямо по пунктирному ряду лунок с клиньями.
Вот ученые из Курчатовского института и решили уподобиться египтянам – насверливали длинный ряд лунок в бетоне, заливали водой, опускали туда титановые электроды с плавкой вставкой из фольги либо проволочки, герметизировали, накидывали провода на эти электроды, словно бикфордовы шнуры на динамитные шашки, заряжали свою чудо-машину… Кстати, она заряжалась от сети двадцать минут, накапливая энергию, и представляла собой, по сути, гигантский конденсатор. А воду в лунки заливали дистиллированную, «чтобы не шунтировать промежуток», как поэтично выразился Ковалев. То есть чтобы токопроводящей водой не закорачивать место будущего пробоя. Чтобы ток шел только через плавкую вставку, которая и должна была, сгорая, дать взрыв в несжимаемой воде. (Тут вам самое время вспомнить плавкие вставки Шахпаронова в виде сгораемых листов Мебиуса!)
В общем, вы поняли – бетон решили колоть электровзрывом. Как только накопитель зарядится, нажимают кнопку, подавая гигантский накопленный заряд на электроды.
Ба-бах!!!
Плавкая вставка из металлической фольги сгорает от мощнейшей молнии, вода в лунке мгновенно вскипает – испаряется – взрывается, и гидроудар рвет бетон. Разве это не чудесное применение советских плазменных технологий Курчатовского института? Фигли там ваш термояд…
Вы, между прочим, можете и сами повторить опыт Уруцкоева в миниатюре. Для этого нужно взять лампу накаливания, аккуратно отпилить ей колбу, ввинтить остатки лампы в патрон, сунуть вольфрамовую спираль в стакан с водой, а провод, тянущийся от патрона, воткнуть в розетку, если пробок не жалко. Чпокнет!
– Титановый электрод, конечно, не сгорал, он толщиной с карандаш, а вот от фольги или проволочки ничего не остается, ее превращает в плазму, – рассказывал Ковалев, и в его глазах зримо вставало прошлое. – Уруцкоев, вообще говоря, не ядерщик, он плазменщик. Поэтому объяснить обнаруженного Явления он не мог, хорошо уже то, что Леня не упустил эффект во всей этой бытовухе. Тут вам надо понимать: человек, который всю жизнь занимается делением тяжелых ядер, вот как я, это физик-ядерщик. Человек, который всю жизнь занимается синтезом легких ядер, как Уруцкоев, тоже физик-ядерщик. Но они не понимают друг друга! У них только основы ядерной физики совпадают. Это совершенно разные процессы с соответствующими тонкостями. И специалисты разные. Поэтому Уруцкоев не понимал наших процессов, которые у него пошли при электровзрывах.
А процессы, надо сказать, пошли и вправду странные. Вы из описания выше уже хорошо представили себе все это дело – загерметизированные лунки с водой в бетоне, торчащие «детонаторы» электродов, гирлянды проводов… И, кстати, кололи уруцкоевцы не только бетон. Были от некоторых предприятий заказы и чугун ломать (он довольно колкий). Причем Уруцкоеву за эту работу тогда неплохо платили, что позволяло ему содержать группу в два десятка человек.
– Так что же обнаружила группа Уруцкоева? – Спросит нетерпеливый читатель, уже начавший кое о чем догадываться.
– Они начали выпаривать остатки воды из лунок и сдавать на анализы ту пыль, которая образовывалась и оседала на стенках взрывной камеры после сгорания фольги, и оказалось…
– Стоп! – прервал я Ковалева на самом интересном. – А зачем они начали это делать?!
Мой вопрос читателю должен быть понятен. Мне хотелось выяснить, как и почему Уруцкоев не упустил эффект. Ну взрывают себе и взрывают ребята. Деньги капают. Бетон колется. Чего еще надо? С какой целью собирать эту чертову пыль и тратить деньги на спектральный анализ?
– А затем, что выяснилась интересная вещь – удар бывает не всегда! Я сам потом 13 раз эту кнопку нажимал и все это видел собственными глазами. Не было ожидаемой воспроизводимости процесса. А им ведь нужен был стабильный результат, им же работать надо, деньги зарабатывать. Вот и решили понять, что за хрень такая собачья получается, почему результат не воспроизводится. В одном случае получается пшик, как от лампочки в воде, а в другом – такой удар, что люди на время глохнут. Потому и начали смотреть остатки после взрыва, и выяснилось, что большой «бах», который отлично колет бетон, случается только в тех случая, когда в пыли появляются химические элементы, которых в зоне реакции не было до взрыва. Причем, чем больше амплитуда эффекта, то есть чем больше получалось новых элементов, тем больше «бах». Обычно выход новых элементов составлял 2–4 %. Но у них был однажды уникальный случай, когда 10 грамм сгоревшей никелевой фольги превратилось в 4 грамма индия. Они эту баночку мне показывали, говорят: даже нам страшно на это смотреть, это же чистая алхимия!