Прервав рассказчика и забегая вперед, скажу, что счастье просто улыбнулось тогда Уруцкоеву с этими полиэтиленовыми ковригами! В них можно было проделать восемь лунок по кругу, они и начали проделывать. Потом-то выяснилось, что когда взрывная емкость была одна, эффект отсутствовал, когда их было в блоке две – почти не улавливался. При четырех уже заметно проявлялся. И максимума достигал при восьми, высверленных по кругу, лунках. Важна была также форма лунок, их число и взаиморасположение. То есть процесс трансмутации носил явно резонансный характер.
Три года ребята Уруцкоева проводили свои эксперименты, деньги у них на тот момент от производственников были, пробовали и так, и сяк, пока не нашли ту самую зависимость, о которой мы уже говорили: когда идет сильный удар, случается трансмутация, а если удара нет, нет и превращения элементов. Причем они так и не поняли, почему получается трансмутация.
– Они просто констатировали экспериментальный факт. Кстати, в середине полиэтиленового слитка с восемью лунками, в момент трансмутации образуется светящийся шар величиной с футбольный мяч молочно-белого цвета. Который сразу распадается на мелкие шарики, а они уже просто исчезают.
– Ох ты… Владимир Дмитриевич, а вы про Шахпаронова не слышали, случайно?
– Нет. А кто это такой?
– Советский Тесла. Это человек из науки, не бог весть какой теоретик, но прирожденный талантливый экспериментатор, который в теории не преуспел, в отличие от вас, но хорошо чувствовал предмет исследования. У него получались не только летающие плазмоиды, но и другие удивительные вещи, о которых даже рассказывать страшно.
– Нет, я не знаю Шахпаронова, – вздохнул Ковалев. – И я не думаю, что это плазма. Есть так называемое понятие – рекомбинация плазмы. Обычная плазма должна распадаться за сто микросекунд. А этот шар у курчатовцев держался в тысячу раз дольше. Они на камеру его даже сняли… Кстати, тоже интересный вопрос – зачем они поставили камеру? Как вы думаете? Разве нельзя было смотреть процесс взрыва глазами? Клетка-то, в которой осуществлялся взрыв, была прозрачна…
– Клетка?
– Да. Там же взрыв! Если что-то вдруг отлетит… и такие случаи, кстати, были. Но опасность представляло не это. Опасность была в другом – если люди слишком быстро входили в эту клетку после взрыва, они начинали болеть. Поэтому камеру и поставили, и после взрыва выжидали часами, пока там все не рассеется.
– Что «все»? Там же нет радиации.
– А это не радиация. Как и светящийся шар – не плазма… Это нечто другое.
– И чем же люди болели, если быстро входили в клетку? Я спрашиваю потому, что у Шахпаронова люди тоже начали чувствовать себя плохо и, в конце концов, забросили свои опыты.
– Общее тяжелое состояние. Похожее на облучение. У некоторых начали выпадать волосы… Поэтому и ждали, включали вентиляцию даже. Все происходило в одном из корпусов Курчатовского института, рядом с чайным домиком, где дом-музей Игоря Курчатова. Это если через центральную проходную идти от «бороды» [памятник Курчатову. – А.Н.] слева вдоль забора…
В этот момент беседы меня охватило волнение: вот оно – все сходится! Трансмутация элементов, возникновение светящихся шаров, странное воздействие на организм…
Некоторое время я размышлял, потом вздохнул и решил не гнать лошадей, а вернуться к генеральной линии повествования. Не для себя. Для потомков. Для истории. Для читателя.
– Тогда я повторю свой вопрос, оставшийся ранее без ответа. В 2003 году вы опубликовали это открытие. Был большой фурор и доклады. Где же Нобелевская премия? Где воспроизводимость? Почему семнадцать лет прошло и никаких результатов?
– Почему никаких? Во-первых, результаты есть, и они вполне практические. Я о них расскажу попозже, только вы со стула не упадите… И с воспроизводимостью, как выяснилось, все не так однозначно плохо: я же говорил, что в те годы, когда я делал доклады в разных институтах после публикации нашей статьи в «Анналах…», ко мне, к моему удивлению, стало после выступлений подходить довольно много разных людей, которые этот эффект наблюдали, причем порой до анекдота. Одну такую историю расскажу.
Значит, сделал я доклад в ФИАНе, подходит потом ко мне такой мужичок невысокого росточка: «Хочу с вами поговорить…» Это был 2004 или 2005 год, как раз самый пик интереса. Потом-то у широкой научной общественности пропал интерес к теме, потому что пропала сама широкая научная общественность: очень многие просто поумирали, а остальные, кто могли, уехали за границу, у нас сейчас пустые институты стоят, некому думать… В общем, оказалось, что этот невысокий мужик приехал из Алма-Аты, где был очень мощный институт по разработке сверхбыстрых торпед для подводных лодок. Движителем винта в торпеде был сплав меди и свинца, он прямо на борту торпеды расплавлялся электромагнитной катушкой и направлялся струей на турбинку. И поскольку металл очень плотный, его требуется не очень много, а торпеда – изделие такое, что ничего в ней жалеть не надо, все на один раз, и потому можно форсировать возможности двигателя до предела и крутить лопатки турбинки, приводящей в движение винт, чтоб торпеда двигалась с максимальной скоростью, которая только возможна в воде.
Поняли идею, да? Расплавляется свинец с медью, магнитное поле раскручивает эту жидкость как ложка раскручивает чай, и потом она подается по тонким трубкам диаметром миллиметра два на лопасти турбинки. Этого заряда расплава хватает, чтобы разогнать торпеду, вес которой приблизительно 5 тонн, до максимума, пока она не воткнется в цель. Все, вроде, придумано классно. Но на каком-то этапе произошел у них странный затык. Затык заключался в следующем… В какой-то момент все вдруг останавливалось, турбинка переставала вращаться. Оказалось, подводящие жидкий металл трубки забивались кристаллами вольфрама и молибдена, которых в свинце и меди просто не может быть по определению.
Получив такой странный результат, они сначала кинулись в алма-атинский институт ядерной физики, но там только плечами пожали: отстаньте, это невозможно, вы же взрослые люди! Самое интересное началось дальше. Ребята затеяли скандал, написали рекламацию поставщикам: вы нам посылаете негодные свинец и медь, загрязненные вольфрамом и молибденом, вы что – обалдели что ли, это же госзаказ, оборонка! Тогда было очень строго… Написали и отправили реляцию в Москву, в Москве ее переправили туда, где выплавляли эти слитки, а там сильно обиделись, специально создали комиссию, которая показала, что у них сверхчистый свинец, сверхчистая медь. Вот вам еще одна проверенная партия!
Алмаатинцы опять свою бандуру запустили, и опять все повторилось один к одному. Тогда собрались вместе уже три комиссии совместно – алма-атинцы, производители слитков и московская надзирающая комиссия. Вместе они проследили весь путь металла от начала и до конца, сделали РФА-анализ свинца и меди, провели масс-спектрометрию – нету молибдена! Нету вольфрама! Да и откуда им взяться? Они же не плавятся так легко, как свинец и медь, у молибдена температура плавления 2600 градусов, а у вольфрама так вообще 3700 без малого! Как они могут попасть в медь или свинец в качестве примесей? Никак!
Все три комиссии приехали в институт с проверенными слитками, запустили стенд, и на каком-то моменте лопатки перестали крутиться. Вытаскивают, режут трубочки и обнаруживают кристаллики вольфрама и молибдена. Вот тут они сели и стали молча смотреть друг на друга. Что дальше-то делать?.. А дальше распорядилась сама история. Наступил 1991 год, и все кончилось само собой…
Я слушал Ковалева, не перебивая, а он, глядя куда-то мимо меня в прошлое, продолжал:
– Мужик этот невысокий, который ко мне в ФИАНе подошел и который, кстати, был помощником главного инженера, давно уже уволился из алма-атинского института, работал в Москве на машиностроительном заводе, но эта история не давала ему покоя. И он спросил меня: могло присутствие сильного магнитного поля и сильного тока, который расплавлял металл, привести к трансмутации? Я говорю: «да, могло, и эти спектры я показывал в докладе». Мы потом просчитали медь и свинец своей программой и действительно получили кучу вольфрама и молибдена на выходе. Так что не врал он.
– Потрясающая история, – снова вздохнул я, мне как будто не хватало воздуха в тесноте этого подвального кафе. – Ну хорошо, ладно, вернемся к Уруцкоеву. Там есть еще непонятные для меня моменты… Вот вы убедились, что эффект существует, но его же еще надо было как-то объяснить!
– Нет. От нас, вообще-то говоря, Минпромнауки требовало только сказать, есть эффект или нет. Потому что поднялся жуткий скандал в академических и правительственных кругах. И только тот факт, что Леня Уруцкоев был в дальней родственной связи с Гайдаром, а еще то, что был поставлен под вопрос имидж Курчатовского института, и привели к появлению этого запроса от Минпромнауки. Это был 2002 год.
– А почему это случилось так поздно, почти через десять лет после обнаружения эффекта Уруцкоевым?
– Пока окончательно разобрались, что дело не в случайных неучтенных примесях, что происходит невозможное, прошли годы. Вот посмотрите, – Ковалев положил передо мной материалы, – здесь довольно крупно все нарисовано, это схема установки, вот эту кнопку я нажимал, а вот здесь стояли здоровенные баки размером с два таких стола, за которым мы сидим, накопители…
Я внимательно осматривал горы бумаг, которые выкладывал передо мной Владимир Дмитриевич, – статьи, таблицы, спектры, графики, формулы, схемы и чертежи установок – и не понимал главного:
– Владимир Дмитриевич! Но как с помощью обычного электромагнитного излучения преодолевается кулоновский барьер? Почему атомные ядра на таких низких энергиях входят в соприкосновение?
– А он не преодолевается. Кулоновский барьер выключается трансмутационным излучением.
Я выругался. Это было уже слишком!
– Какого хрена! Что вы такое говорите?! Что значит выключается?
– Вот это вопрос вопросов, почему кулоновские силы выключается… Но выключаются они на 10