Как это случилось? Я жаждал это узнать.
Когда Линкольн открыл мне дверь и поздоровался, первой моей мыслью было: он действительно выглядит как настоящий геолог. Ростом под метр восемьдесят, с загорелой кожей, седеющими волосами и грубоватым, по-мужски красивым лицом, Линкольн казался готовым в любой момент схватить рюкзак и отправиться в очередное путешествие.
Физически он был настолько в форме, что, не упомяни он сам о скором выходе на пенсию, я бы и не догадался, что ему уже семьдесят. Он сказал, что пакует вещи, чем и объяснялся царивший кругом беспорядок: всюду были разбросаны карты, микроскопы и крупные образцы горных пород.
Линкольн пригласил меня в свой внутренний кабинет, где было место, чтобы присесть, и в течение следующих тридцати минут я излагал ему свою историю. Я рассказал о том, как мы впервые разработали теорию квазикристаллов, об открытии синтетических версий в лаборатории и о моих поисках природного образца, которые начались в 1980-х годах и завершились меньше недели назад открытием, сделанным в Принстонском центре визуализации и анализа.
А потом я задал ему вопрос, который с того самого момента не давал мне покоя: каким образом природа это сделала?
Линкольн, прищурившись, взглянул на меня. Позже я узнал, что все его ученики очень хорошо знали этот прищур, как и то, что этот, как они говорили, “холлистеровский взгляд” непременно означает неприятности.
Он, должно быть, сделал поправку на то, что я физик-теоретик, который, очевидно, практически ничего не знает о геологии. Холлистеровский взгляд постепенно смягчился, когда Линкольн начал осторожно сообщать мне плохие новости.
– То, с чем вы пришли… – произнес он, сделав долгую драматическую паузу, – невозможно!
– Подождите! – Я порывисто перебил его.
Я слышал это слово десятилетиями и хотел объясниться.
– Квазикристаллы определенно возможны, – напомнил я ему. – Мы изготовили их в лаборатории, в том числе те, которые имеют тот же состав, что и природный образец, только что нами обнаруженный.
Явно изо всех сил сдерживаясь, Линкольн немного повысил голос:
– Меня не беспокоят квазикристаллы, – сказал он с напором. – Я никогда о них не слышал, но то, что вы объяснили, звучит нормально. Меня беспокоит то, что, по вашим словам, и квазикристалл, и кристалл хатыркита содержат металлический алюминий. Алюминий имеет очень сильное сродство к кислороду. На Земле полно алюминия, но он не металлический. Он весь связан с кислородом.
Как только алюминий связывается с кислородом, он перестает блестеть и теряет электропроводность металлического алюминия.
– Насколько мне известно, ни одного образца металлического алюминия или сплава, его содержащего, никогда не видели в природе. Вы думаете, что ваш камень имеет естественное происхождение. Но к сожалению, это, вероятно, просто отходы с алюминиевого завода.
Весь металлический алюминий, встречающийся в повседневной жизни, получен искусственно путем выделения металлического алюминия из оксида алюминия.
Заявление Линкольна звучало как приговор. На этом месте большинство геологов, уважая его репутацию, слыша строгий тон его голоса и понимая все сказанное, поблагодарили бы его за совет и тут же закончили свое расследование.
Однако перед ним сидел упрямый физик-теоретик, который, будучи неофитом во всем, что касалось геологии, был слишком хорошо знаком с “невозможными” проблемами. Поэтому я продолжил и задал Линкольну тот же вопрос, который всегда задаю себе, когда слышу слово “невозможно”.
– Когда вы говорите “невозможно”… Имеете ли вы в виду нечто невозможное, как 1 + 1 = 3? Или речь о чем-то очень и очень маловероятном? И крайне интересном, если это окажется правдой?
К счастью, Линкольн, похоже, не счел мой вопрос дерзким, поскольку не выгнал меня сразу из своего кабинета. Вместо этого он сделал паузу, чтобы обдумать ответ. Когда он наконец заговорил, его голос вернулся к нормальной громкости.
– Я полагаю, – задумчиво сказал он, – что, если бы я был вынужден исходить из естественного объяснения, мне нужно было бы найти условия, при которых алюминий мог бы легко отделиться от кислорода. Для этого потребовалось бы сверхвысокое давление, которое может быть обнаружено на глубине трех тысяч километров от поверхности Земли вблизи границы ядра и мантии.
– Но даже тогда, – продолжал он рассуждать, – если вам все же удастся получить металлический алюминий и сформировать свой квазикристалл, потребуется найти механизм, чтобы быстро доставить его на поверхность Земли без разложения минерала и реакции алюминия с кислородом по пути наверх.
На мгновение я забеспокоился, что он может счесть это непреодолимым препятствием. К счастью, я ошибался.
– Есть один мыслимый способ, которым это может произойти, – добавил он. – Возможно, вы знаете Джейсона Моргана, геофизика из Принстона, который помог оформиться современной теории тектоники плит. Джейсон вышел в отставку несколько лет назад. У него была теория о возможном существовании суперплюмов – трубообразных потоков вещества, восходящих от границы ядра и мантии к поверхности. Суперплюмы, если они существуют, были бы гигантскими версиями хорошо известных плюмов, породивших Гавайские острова.
– Концепция суперплюмов так и не была доказана, – продолжил Линкольн. – Но, если бы ваш образец был создан на границе ядра и мантии и таким образом вынесен на поверхность, это могло бы стать первым прямым доказательством его идеи.
Когда Линкольн закончил, мои глаза, должно быть, стали размером с блюдца. Все же наш образец не невозможен, – подумал я. – И если окажется, что он естественного происхождения, это будет иметь колоссальное значение.
После недолгого молчания я робко предложил свою любимую идею:
– Если проблема заключается в том, чтобы защитить алюминий от кислорода, возможно ли, что образец сформировался в космосе, быть может, внутри метеорита?
Идея о том, что метеориты могут быть источником квазикристаллов, приходила мне в голову и раньше. Я размышлял об этом несколько лет и даже упоминал об этой возможности в разговоре с Лукой, хотя мы и не стали ее разрабатывать. В то время я, однако, не догадывался, насколько мой вопрос наивен. Я думал, что в космосе мало или совсем нет кислорода, хотя на самом деле метеороиды и астероиды полны кислорода, связанного с другими элементами.
К счастью, Линкольн не указал на мою ошибку.
– Я мало что знаю о метеоритах, – сказал он, – но я знаю кое-кого, кто вам нужен.
Линкольн имел в виду Гленна Макферсона, главу отдела метеоритов Смитсоновского национального музея естественной истории. Гленн получил докторскую степень в Принстоне в 1981 году. Линкольн был знаком с ним уже не первый десяток лет и даже рекомендовал его на нынешнюю должность.
Линкольн предложил помочь мне организовать встречу с Гленном в его офисе в Вашингтоне. Он также предложил съездить к нему вместе со мной, и я с радостью согласился. Я воспринял это предложение как добрый знак, индикатор того, что легендарный геолог был до некоторой степени заинтересован нашим открытием.
Вернувшись в офис, я написал Луке в Италию, чтобы рассказать ему о своей встрече с Линкольном. Лука знал о профессиональной репутации Линкольна и очень его уважал. Я старался быть как можно более оптимистичным и не подчеркивал специально, что по первому впечатлению Линкольна образец был обычным куском металлолома.
Лука, как и я, не подозревал, что металлический алюминий никогда раньше не встречался в природе. Эта новость означала, что у нас стало еще больше причин беспокоиться о судьбе статьи, отправленной нами в Science. Оказывается, мы не только сообщали о невозможной новой форме материи, о квазикристалле, но также заявляли, что нашли природный металлический алюминий, что делало наше открытие вдвойне невозможным.
Лука был впечатлен идеей Линкольна о суперплюмах и тем, насколько хорошо, казалось, прошел разговор. Но, по правде говоря, я забеспокоился. Оба предложенных объяснения, что суперплюмы, что метеориты, выглядели серьезными натяжками.
Неделю спустя мы с Лукой получили добрую весть из редакции журнала Science. Статья, описывающая наше открытие природного квазикристалла, прошла первый этап рецензирования. Это звучало обнадеживающе. Тот факт, что редакторы не отвергли нашу статью сразу, означал, что они не сочли наши аргументы нелепыми, даже несмотря на то, что квазикристалл содержал металлический алюминий. Однако настоящим испытанием должен был стать следующий раунд рецензирования статьи. Все рецензенты будут экспертами, которые, вероятно, как и Линкольн, сочтут сообщение об открытии природного металлического алюминия абсурдным.
“Невозможно!”
Мы с Линкольном поднимались ко входу в Смитсоновский институт по лестнице, на вершине которой уже стоял Гленн Макферсон. Держа открытой гигантскую дверь, ведущую в Музей естественной истории, он высказывал свое мнение о флорентийском образце достаточно громко, чтобы его могли слышать все.
Я не знал, что Линкольн подготовил Гленна к теме нашей беседы и что к нашему приезду тот уже внимательно проанализировал образец. Поэтому я был совершенно обескуражен таким началом встречи.
Гленн был выше нас с Линкольном. Стройный, с темными волосами, седеющими на висках, и темными усами, он, в отличие от Линкольна, выглядел как человек, проводящий все свое время в лаборатории.
Гленн проводил нас с Линкольном внутрь, помог зарегистрироваться и получить специальные бейджики, необходимые, чтобы войти во внутреннее святилище Смитсоновского института. Затем он повел нас к своему кабинету длинным извилистым путем, включавшим бесчисленные коридоры, лифты, множество защитных дверей, а потом еще больше коридоров. Все время, пока мы следовали за ним через все эти бесконечные проходы, Гленн продолжал забрасывать меня причинами, по которым наш образец не может быть естественным.