одна знала, что это случится снова – здесь и сейчас. Испытав на мгновение ужас, они застынут на месте, в их жилах потечет горячий металл, чем-то сходный с молнией из моей волшебной банки. Они будут испуганы, сбиты с толку, изумлены. Это может произойти здесь в любую секунду, и замечу это я одна.
–Рут,– прошептала я, и она повернулась ко мне, жестом попросив человечка со слуховым аппаратом оставить ее.– Рут, я думаю, Натан подозревает.
–Что ты имеешь в виду?
–Он сказал, что знает о смерти моего друга.
–Это ничего не значит. Уверена, что и у него были грешки во время войны.
–Рут, хочу тебя спросить вот о чем. Он изменился? У него такой мрачный вид… Он стал… суровее?
Она внимательно посмотрела на меня. Жемчужины в ее прическе зазвенели, когда она отрицательно покачала головой.
Я вспомнила: другая Грета боялась этого Натана и того, что он может сделать. Я представила молодого Лео под своим окном. Мне удалось заглянуть в душу моему второму «я».
Рут тихо сказала:
–Теперь ты понимаешь, почему я ее не виню.
–Другие Натаны не такие, как этот,– заметила я.– Совсем не такие.
–А что ты скажешь о другой Рут?
Я посмотрела на ее оживленное лицо:
–Ты не сказала: «о других Рут».
–Да, дорогая, моя Грета уже поведала мне. Со мной, как с Феликсом. Есть мир, в котором я умерла.
–Мне очень жаль,– сказала я, как уже однажды говорила другой женщине.– Знаешь, я по тебе там скучаю. У меня нет союзницы, только служанка, а ей не расскажешь обо всем.
–Знание о том, что где-то ты умерла, не похоже вообще ни на что. Кажется, я всегда считала себя сорняком, который растет между трещинами, где угодно, в любое время. Но оказалось, я не такая. Я – цветок редкий и нежный,– со смехом сказала она.– Как и Феликс, и Лео. Нужно правильно подобрать температуру, воздух и почву, иначе мы увянем.
–Не говори так. Это был несчастный случай. Мне очень жаль.
Я почувствовала, что кто-то трогает меня за плечо, и услышала слова брата:
–Мне надо идти.
Обернувшись, я увидела, что Феликс уже вдевает руки в рукава пальто. Лоб его покраснел и покрылся потом – вероятно, из-за плохого шабли. Я сказала:
–Нет, не надо. Ты должен остаться, всего на минуту.
–Грета, я должен идти,– повторил он с каким-то отчаянием во взгляде: он не смотрел на меня и, казалось, прислушивался к чему-то внутри себя.
Я схватила его за рукав:
–Хочу познакомить тебя кое с кем. Пожалуйста, останься!
Он покачал головой, одарил меня натянутой улыбкой и поцеловал в щеку:
–Я должен идти. Увидимся позже. Наслаждайся большевиками.
Не попрощавшись с Рут (та разговаривала с новым гостем, который стоял спиной ко мне), он взял шляпу и почти выбежал из двери. Все произошло так быстро, что мой план, тщательно разработанный за последние дни, смыло, как песочный замок на пляже. Придется заняться этим снова. Время поджимало: до свадьбы оставалось меньше двух недель, а до мгновения, когда дверь в этот мир должна была навсегда закрыться для меня,– не намного больше. Может, завтра мне удастся устроить другой ужин, с которого он не уйдет; может, я все еще способна заставить цвести этот цветок.
–Грета,– сказала Рут, взяв меня за руку,– хочу тебе кое-кого представить.
–Рут, все пропало,– прошептала я.
Она ответила мне напряженной улыбкой из-под русалочьей тиары:
–Грета, это мистер Тэнди.
Передо мной стоял Алан, еще один восставший из мертвых.
В этом мире он был немного другим, как и все мы. Посеребренная бородка, аккуратно и очень коротко подстриженная; пенсне, сидящее на носу, как насекомое; став крупнее и величавее, он был облачен в темный костюм и белый галстук, а улыбался непринужденнее, чем я представляла себе. Несмотря на все это, я его узнала. Передо мной был именно он – сдержанный, осторожный и немногословный сын фермера из Айовы, достигший успеха и известности. Его глаза, как всегда, пытались выразить то, что не могли высказать губы. Алан, думала я, Алан, ты умер. Твой пепел покоится среди роз, и в память о тебе поет молодой мужчина, и я не могу этого вынести. Спаси его для меня. Ты не знаешь, как близки мы к тому, чтобы вообще никогда не существовать.
Я заметила, что его глаза – потрескавшаяся зеленая глазурь – устремлены на дверь, за которой только что исчез мой брат. Я видела, как он о чем-то думает, как кровь отливает от его лица, и вдруг все поняла. Как я была глупа, полагая, что ни одна вещь в мире не сдвинется с места без меня, что я размышляю над некой шахматной партией. На самом деле все фигуры были живыми и двигались по собственному желанию, ведь они были не плодами моего воображения, а людьми.
–Очень рада познакомиться с вами, мистер Тэнди. Жаль, что вы на минуту разминулись с моим братом.
Я посмотрела на Рут, лицо которой наполнилось тревогой. Алан выдавил из себя несколько вежливых слов, но лицо его оставалось бледным.
–Феликс ушел?– удивилась Рут, и я бросила на нее многозначительный взгляд. Нам следовало обо всем догадаться.
–Какая жалость!– проговорил Алан, собрав все силы, чтобы изобразить неловкую улыбку.
Я сказала:
–Он очень хотел снова с вами увидеться.
Рут, как хорошая актриса, начала импровизировать, отталкиваясь от моей реплики:
–Вы… вы ведь встречались с ним раньше?
Алан сказал:
–Кажется… у моей жены…
Остального я не слышала, потому что была уже за дверью.
Я обнаружила, что глянцевый цилиндр моего брата висит на пожарном гидранте, а сам Феликс стоит рядом, прислонившись к стене дома. Ушел он не очень далеко, причем поступил предсказуемо, устремившись на запад,– как делал всегда, совершая задумчивые прогулки по Гринвич-Виллиджу в моем мире 1985 года. Скрестив руки, он курил длинную сигарету. Меховой воротник поблескивал в свете фонаря. Феликс смотрел на гидрант так же, как на портновский манекен, только на этот раз в глазах его сверкала мстительная ярость. Ночное небо над парком Вашингтон-сквер светилось от уличных огней, издалека доносились чьи-то крики.
–На днях я была в «Блумингдейле»,– громко сказала я, и его голова дернулась от неожиданности. Я подошла ближе. Рукам в карманах пальто было тепло, несмотря на холодный ночной воздух.– Там, в мужском отделе.
Он не сказал ничего. Мимо нас проследовала пара: женщина, чье лицо почти полностью скрывал капюшон, и шатающийся от выпитого мужчина. Феликс молча курил. Мы оба знали, что в следующие несколько минут будут раскрыты все тайны наших жизней.
Я спросила:
–Это там ты познакомился с Аланом?
Он попыхивал сигаретой, и все, даже не взглянул ни на что, кроме гидранта и цилиндра. Так он и стоял, прислонившись к зданию, уставившись в нью-йоркскую ночь, выпуская дым изо рта.
–Когда он тебя бросил?– спросила я.
Теперь это стало для меня очевидным. Феликс тяжело и яростно дышал, провожая взглядом полицейского на лоснящейся черной лошади, а затем, все так же молча, посмотрел на меня.
Я представляю себе «Блумингдейл»: они глядят друг на друга через прилавок с перчатками. Я представляю себе встречу в баре, в тщательно убранном номере отеля. Но в этом времени все по-другому. Сильный и осторожный Алан, с бородкой и в пенсне, постоянно волнуется, задергивает шторы, боясь малейшей щели, просит своего молодого любовника вести себя потише, объясняет ему, что это не может больше продолжаться. Феликс в овальном зеркале тоже другой: испуганный, очарованный, влюбленный. Потом очередная встреча, комнаты еще темнее, как и обещания, но почему Алан плачет? Он не горюет? Тайные поездки в дом Алана на Лонг-Айленде. Беспечные дни: их точно не застукают. Безрассудные ночи на пляже: седовласый Алан тащит моего длинноногого, длиннорукого брата в океан. Я представляю себе еще одну сцену в доме со ставнями, закрытыми из-за декабрьских бурь: Феликс приехал туда по ошибке в уик-энд, вся семья была в сборе, горничная впустила его, и им пришлось вытерпеть долгий ужин с прессованной уткой, прежде чем Алан отвел его в сторону и прошептал: это опасно, глупо, больше так продолжаться не может. Он говорил закрыв глаза – не хотел смотреть на человека, которого любил. Ему очень жаль. Лучше все забыть. Темная подъездная дорога, силуэт Алана в кабинете: сидит, обхватив голову руками. Феликс в карете, которая по холоду четыре часа везет его обратно на Манхэттен, и во время поездки он обдумывает все возможные способы самоубийства.
Все это я прочитала в его взгляде, когда он наконец на меня посмотрел. В этом взгляде были пистолет, веревка, бутылка с ядом.
–Тебе не надо жениться,– громко сказала я.
–Она – лучшее, что у меня есть,– сказал он, выпрямляясь во весь рост, и волосы его ярко запылали в свете уличных фонарей.– Мне очень жаль. Знаю, ты не поймешь того, что видела.
–Я прекрасно тебя понимаю,– возразила я.– Это мой брат, которого я знаю.
–Лучше тебе забыть все это.
Я повторила его слова, сказанные мне когда-то:
–Если бы только мы могли любить тех, кого следует…
Облака вдали засияли ярче. По узкой улице пробирались пожарные машины, с юга доносились крики и скрип ржавого насоса. Машины проехали, и мы снова остались на улице одни.
–Туристы все портят,– пожаловался он, бросая сигарету и мрачно улыбаясь.– Мы с тобой совершили ошибку. Рут была не права во всем.
Я плотнее закуталась в пальто: на улице было слишком холодно.
–Я люблю тебя, Феликс.
–Эта вечеринка. Все ее вечеринки,– сказал он, глядя на свой цилиндр.– Все ее разговоры о жизни. Жить одним днем.
Издалека все еще доносились вопли, на низкие облака легли тени.
Я шагнула к нему, чувствуя, насколько силен мороз.
–Ты понимаешь, что это такое – любить человека, состоящего в браке. Сам мне говорил.
–Жить одним днем. Это можно делать, только если нет никакого завтра,– сказал он, обращаясь к шляпе, и широко раскинул руки.– А вот уже и завтра.
Порыв нью-йоркского ветра пронесся вдоль улицы и чуть не сорвал цилиндр с гидранта. Феликс шагнул вперед, чтобы взять шляпу.