Меандара остановили как раз посередине между плахой, виселицей и козлами для порки. Из-за помоста вышел палач и снял с него плащ, оставив только в пестрой тунике с вышивкой.
Менестрель запрокинул голову, глядя на балкон. Там уже стоял сам Наместник Эльгидар в сопровождении нескольких ближайших советников и придворных, а также его супруга, леди Отрирель, вместе с несколькими своими дамами. Она кусала губы и нервно сжимала и разжимала пальцы. На щеках ее виднелись слезы. Только что она узнала от своего супруга, что ее любимый менестрель обвинен в измене и подлежит казни. Сначала она не поверила, но, когда ее привели сюда и поставили на балконе так, чтобы она могла прекрасно видеть орудия казни, женщина поверила, что это не сон. Но она все еще надеялась, что это ложь, что казнь не состоится. Эльгидар так ее любит! Он так на нее смотрит всегда! Он говорил ей такие прекрасные слова, дарил ей чудные подарки, целовал ее руки и вообще вел себя так, как и должен вести герой рыцарского романа. Он не может, не должен сейчас сделать то, что намеревается. В конце концов, она — леди и может заступаться за невинных. Это ее долг! За полтора месяца замужества леди Отрирель ни разу не обратилась к своему супругу с лишней просьбой. Он обязан хоть раз ее послушаться!
Третьим зрителем на балконе была леди Ганимирель, мать Наместника, которую невестка боялась так, что даже не смотрела в ее сторону. Вдова прежнего Наместника, одетая, по своему обыкновению, в глухое темно-лиловое платье с простой белой каймой — символ траура, — стояла чуть в стороне молча, опустив руки и лишь время от времени бросала на младшего сына внимательные взгляды. В отличие от этой хорошенькой дурочки она знала характер своего сына и прекрасно понимала, что сейчас произойдет.
Стуча посохом, на балкон вышла Видящая. Лорд Эльгидар бросил в ее сторону сердитый взгляд.
— Ну что? — спросил он.
Волшебница кивнула лорду и подошла к парапету, перегнувшись вниз. Меандар, смотревший на лорда и леди, вздрогнул, когда увидел ее лицо. Он не забыл, как она пытала его в камере. Сразу заболело все тело. Он стиснул зубы, стараясь выглядеть достойно.
— Тебе дается последний шанс, менестрель, — промолвила Видящая. — Признайся, кто приказал тебе следить за своим господином. Выдай нам его — и тебе оставят жизнь!
Меандар стиснул зубы, стараясь унять внезапную дрожь. Казалось бы, чего проще — открыть рот и назвать имя. Но менестрель чувствовал, что это ничего не изменит. Ему, может быть, и оставят жизнь, но заставят смотреть, как умирает тот, чье имя он назвал. Сможет ли он потом жить и радоваться жизни, зная, что кто-то другой умер вместо него? И — пришла поздняя мысль — поверят ли ему? Не решат ли, что он все придумал, чтобы отвести от себя подозрения? А может быть, все-таки…
— Скажи! — пристукнула посохом Видящая. — И тебя освободят!
— Я не знаю, — тихо промолвил Меандар, — его подлинного имени. Он пришел издалека. И ушел через портал.
— Ты лжешь! — стукнула посохом волшебница. — В замке только один портал, и им никто не мог воспользоваться без моего ведома!
Она протянула руку с растопыренными пальцами, сделала движение, словно собиралась что-то выдернуть, и Меандар упал на колени, скрипя зубами, чтобы не закричать.
— Не надо! — вскрикнула леди Отрирель и вцепилась в локоть своего супруга. — Пожалуйста, прикажите ей остановиться! Я умоляю вас!
Лорд Эльгидар стряхнул с себя руку жены. Ему было дурно. Эльфы редко пьют и тем более не употребляют крепкие напитки, ибо им надо вдвое меньше, чтобы опьянеть. Вчера Эльгидар перебрал и сейчас мучился с похмелья так жестоко, что ненавидел весь мир.
— Прочь! — оттолкнул он ее. — Замолчи!
Но крики жены, словно иглы, вонзались в его мозг, и он крикнул волшебнице:
— Достаточно! Прекратить!
Видящая медленно опустила руку. Она выглядела раздосадованной:
— Но, милорд, он ничего не сказал…
— Это уже неважно! — скривился Наместник. — Приговор сейчас будет приведен в исполнение! Эй, ты! — Он подался вперед, и Меандар поднял голову. — За то, что предал своего господина, за то, что помогал врагам и был готов выдать им мои тайны, за то, что шпионил, и за то, что сейчас упорствуешь, отказываясь назвать имя того, кто совратил тебя с пути, ты будешь сейчас казнен. Это все! Взять его!
Два рыцаря подошли, за локти подняли его на ноги и сорвали с менестреля тунику, порвав дорогую ткань. Оставшись полуголым, он поежился на холодном осеннем ветру.
— Нет! — вскрикнула леди Отрирель и снова повисла на супруге, захлебываясь слезами. — Вы не можете так поступить! Мой отец не простит вам этого! Я сама вам этого не прощу, и никто не простит! Вы не знаете, что значит Меандар Сладкоголосый для всего нашего Острова! Мой отец…
— Ваш отец, милочка, — внезапно разозлился лорд Эльгидар, — ваш драгоценный отец все видел! Он уже получил доказательства виновности этого парня! Меандар виновен, и он будет казнен, будь он тысячу раз Сладкоголосым! И вообще, с чего это вы его защищаете? Не потому ли, что он дорог вам не только как певец? Что, если он для вас дороже, чем ваш супруг?
— Да как вы можете? — Леди Отрирель отпрянула, хлопая мокрыми ресницами. — Я люблю вас! Я верна вам! А вы… Я прошу вас, — она умоляюще сложила руки, — ради нашей любви! Пощадите его! Удалите прочь, верните отцу, заточите в темницу на несколько лет, но только не казните! Пожалуйста!
— Нет! Я сказал! Эй, там! Давайте скорее! Я устал тут торчать!
Палач взял менестреля за локоть и потащил к плахе. Тот еле переставлял ноги. Происходящее пугало его. Если бы мог, он бы плакал не тише своей леди, умоляя о пощаде. Но одна мысль о том, что ему действительно больше нечего сказать, сковывала его мысли и чувства. Душа его оцепенела, и только тело переставляло онемевшие ноги. Когда его поставили на колени перед плахой, он встрепенулся. Безумная надежда всколыхнула его чувства.
— Последнее желание! — воскликнул он, чувствуя, как ладонь палача легла ему на плечо, пригибая голову к плахе.
— Вы не можете ему в этом отказать! — подал голос кто-то из придворных.
Лорд Эльгидар скрипнул зубами. Ему так хотелось поскорее покончить со всем этим и удалиться к себе. Но на него со всех сторон смотрели его подданные, и он махнул рукой:
— Давай, только быстро! И помни — я исполню все, кроме просьбы о пощаде.
Меандар выпрямился и невольно огляделся по сторонам. Надежда разгоралась с каждой секундой.
— Я — певец, — сказал он. — И я хотел бы спеть…
— Пой, — процедил Наместник.
Менестрель поднялся на ноги и повел плечами, разминая затекшие руки. Он вдруг исполнился уверенности, что его друг непременно явится сюда — надо только немного подождать. Он уже спешит сюда, и стоит чуть-чуть потянуть время… Обычно интуиция его не подводила.
— Пой же! — крикнул лорд Эльгидар.
Меандар набрал полную грудь воздуха. Что спеть? Он знал несколько сотен песен и баллад, но ни одна сейчас не подходила. Разве что…
Есть время для тепла, есть время холодам.
Есть время для любви, есть время для добра.
Есть время для всего, но помни ты всегда,
Что есть еще и время — умирать.
Есть время для цветов и время для плодов.
Есть время песни петь, но смолкнут иногда
Все песни, и придет то, к чему не готов,
Чего не ждешь ты, — время умирать.
И будет шар земной по-прежнему кружить,
И птицы будут петь, и музыка играть.
И будет как всегда все — это будет жизнь,
Покуда не придет то время — умирать.
— Достаточно!
Меандар вздрогнул, запнувшись на полуслове. Лорд Эльгидар скривился, как от зубной боли.
— Мы достаточно слушали тебя, менестрель! — сказал он. — Хватит! Как ты сказал — есть время для песен, но все песни кончились! Палач!..
Сильная рука снова поставила менестреля на колени и пригнула его голову к плахе. Щекой Меандар коснулся холодного, чуть шершавого дерева и отстраненно подумал — сколько до него эльфов и альфаров вот так стояли на коленях, ожидая последнего удара. Невольно он зажмурился, сжавшись в комок.
— Я не могу на это смотреть! — донесся сорвавшийся на визг голос леди Отрирель.
И это было последнее, что он услышал.
Глава 19
— Все, — вздохнул юноша, ударив ладонью по старому пергаменту. — Знаю, где искать.
«Точно?»
— Смотри сам! — Эльфин не смог сдержать улыбки, представив выражение лица своего двойника.
«Шутишь? Словами скажи! Я, даже если и взгляну на карту, все равно ничего не пойму. Не та эпоха! Я и этот мир познаю только через твои мысли и чувства!»
— Это на Золотом Острове. То есть там, где во времена прежней династии был Золотой Остров. Примерно в десяти, — он померил по карте, — или двенадцати лигах к северо-западу от нее. Эту карту я возьму с собой, а остальные, — он встал, разминая затекшие от долгого сидения ноги, — положу на место. И надо выбираться отсюда. Уже, наверное, рассвет!
Он свернул трубочками пергамента, сунув под мышку единственную нужную карту, и, подхватив посох, направился обратно.
Сестра-библиотекарь провела его в почти полной темноте по лабиринту, но Эльфин легко нашел дорогу назад — именно тут пролетела волшебница, спасаясь от него, и здесь пошла волна магического огня, настигнув ее. Стеллажи, полки и книги на них были обуглены, покрыты слоем гари и сажи, а от некоторых остался только пепел. Под ногами что-то похрустывало — остатки сгоревших книг и рукописей.
Тело волшебницы лежало лицом вниз и вытянув руки, немного не дотянувшись до стены с секретной панелью, высвобождающей ловушки. Балахон на спине и волосы ее обгорели, с одной ноги слетел башмак. Она была мертва. Эльфин осторожно перешагнул через тело, нашаривая на стене рычаг.
«Внимание!»
Внутренний голос сработал вовремя — дверь отворилась очень легко и быстро. За нею стояли пять волшебниц, нацелив на него посохи. Три из них явно владели боевой магией и являлись серьезными противницами.